Дьяков. Варя… Варя… Зачем?
Варенька. А затем, что люблю. Аль не веришь? Ну, погоди, ужо поверишь… Нет, все не то… Ну, смотри мне в глаза — вот так… Видишь, видишь теперь?
Дьяков. Варя! Правда? Любишь?
Варенька. А ты что думал? Ну, да, да, тебя одного, только тебя одного и люблю!
Дьяков плачет и целует ноги ее. Потом вдруг молча встает, медленно идет к столу, садится и опускает голову на руки.
Варенька. Что с тобой, Коля? Опять? Нет, Колька, не надо… Колька, Колька, поди же сюда!
Дьяков все так же медленно, молча встает, подходит к висящему на стене звонку и звонит. Входит Лаврентьич.
IX
Дьяков. Барыня едет, Лаврентьич. Вели одевать Сашу и вещи укладывать. Да поскорее. Когда будет готово, выносить в карету прямо из флигеля. Ну, ступай, да смотри же, скорее.
Лаврентьич. Слушаю-с.
Уходит.
Χ
Варенька и Дьяков.
Варенька. Коля, что ты хочешь?
Дьяков. Сашку с тобой отправить. Ты ведь без него не поедешь.
Варенька. Никуда я не поеду. Я же тебе сказала…
Дьяков. Нет, Варя, поедешь. Иначе нельзя.
Варенька. Почему нельзя?
Дьяков. Не знаю. Не говори, прошу тебя, ничего, ничего не говори… И скорее, скорее, ради Бога, скорее!
Варенька. Не веришь? Не любишь? Гонишь?
Дьяков. Перестань. Не мучь меня. Трудно мне, разве не видишь, как трудно. Оставь. Потом… Ну, а теперь с Богом. (Вынимает из бюро пакет). Вот на тут паспорт и деньги. Три тысячи. Миша взял полторы. Хватит пока. Возьми же. (Сует ей в руку пакет, она не берет). Не хочешь? Ну ладно, я Мише отдам. Ну, скорее, скорее!
Варенька. Что я сделала! Что я сделала! (Плачет). Правда. Коля? Скажи, правда — иначе нельзя? Тебе лучше так?
Дьяков. Нам обоим лучше.
Варенька. Нет, тебе — обо мне не думай. — а как тебе?
Дьяков. Да, Варя, и мне так лучше.
Варенька. Ну, что ж, пусть. Сама виновата. Так мне и надо! так мне и надо! Прости, Коля… (Ломая руку). Да нет же, нет, я знаю, нельзя никогда, никогда нельзя простить!
Дьяков. Что ты, Варя, полно. За что мне тебя прощать? А если и есть за что, Бог простит. (Обнимает и целует ее). Дай перекрещу. Вот так. И ты меня. А Миша где? (Открывает дверь и зовет). Михаил Александрович!
XI
Дьяков, Михаил и Варенька.
Дьяков. Очень я перед вами виноват, Михаил Александрович — так виноват, что уж и не знаю. право, можно ли? Но, если можно, простите меня… А если нельзя, я всегда готов, когда и где вам будет угодно. За вами выстрел. А только лучше бы, право…
Михаил. Не понимаю. Ничего не понимаю.
Дьяков. Да что ж тут понимать? Дело простое: Варя едет за границу с вами и Сашею.
Михаил. А как же вы?
Дьяков. Я остаюсь. Или тоже уеду куда-нибудь. Обо мне не беспокойтесь.
Михаил. Нет, в самом деле?
Дьяков. В самом деле. Спросите Варю.
Михаил. Варя, правда?
Варенька. Да, Миша. Правда.
Михаил. Что ж это такое? Из-за чего же мы давеча?.. Ах, Боже мой, как глупо! Послушайте. Дьяков, я ведь перед вами кругом виноват.
Дьяков. Что вы, Михаил Александрович, Бог с вами! Уж если считать вины, так оба виноваты мы одинаково.
Михаил. А знаете что? Мириться — так мириться. Дьяков, голубчик, позвольте вас обнять!
Дьяков. Нет, Михаил Александрович, уж лучше не будем ни обниматься, ни драться. Лучше попросту: если можете, дайте мне руку. Вот так. Ну, а теперь с Богом! Скорее! Варенька, пойдем Сашку укладывать.
Варенька. Нет, Коля, я так не могу. Я должна…
Дьяков. Молчи, молчи! Пойдем!
Дьяков и Варенька уходят.
XII
Михаил и Митенька.
Михаил. А все-таки я не понимаю…
Митенька. И не трудитесь, Мишенька, — все равно не доймете… Это вам не Гегель — не «разумное действительно», к черту логику — и все шиворот-навыворот.
Михаил. Вы думаете, Митенька? (Подносит руку к щеке).
Митенька. А что, зубы болят? Хотите платочек подвязать? А то как бы флюс не сделался. Да вы не конфузьтесь, батюшка. Эка невидаль — оплеуха подле уха! Это иногда лучше всякой логики.
Михаил. Вы, сударь, пьяны, глупы и пьяны. Убирайтесь к черту, пока я вас…
Митенька. Сделайте одолжение. (Подставляя щеки). Вот обе — в какую угодно.
Михаил. Ну. вас… блаженненький!
Митенька. Нет, стой, погоди! Не так я глуп, как ты думаешь. А что пьян — пьян да умен, два угодья в нем. Не понимаю я, что ли, с кем говорю? Ведь кто кого победил давеча — он ли тебя или ты его, это один Бог рассудит. Эх-ма, голубчик Мишенька, все понимаю! Не сердись на меня. Ведь ты сейчас с Россией-матушкой прощаешься! Уедешь — и не видать тебе ее, как ушей своих. Бунтовал здесь мальчиков и девочек — бунтовать будешь там народы и царства. Накутишь, намутишь, так что небу будет жарко. Крови отведает львенок — будет лев, искай кого поглотити. Ну, брат, счастливо! Поцелуемся — со мной-то можно, чай, — не подеремся! Аль брезгаешь?
Михаил. Нет, отчего же? С удовольствием. Вы тоже, Митенька, славный. Спасибо вас всем, за все спасибо. Не поминайте лихом. (Обнимаются). А что, Митенька, о чем я вас хотел спросить: что это я сказал Дьякову давеча, когда он в меня целился?
Митенька. Ну, что вы… Будто сами не помните? сказали, что стрелять не будете.
Михаил. А еще что?
Митенька. Еще? А еще, — что убивать не хотите, потому что противно.
Михаил. Вот, вот, оно самое! Противно. (Помолчав). Митенька, а что, очень я тогда боялся?
Митенька. Ну, уж это вам лучше знать.
Михаил. Нет, а вам, со стороны как?
Митенька. Мне?.. Чудак вы, право, Михаил Александрович! Ну, да уж что там… Молодец, молодец, дай Бог всякому так!
Михаил. Гм, молодец? (Улыбаясь). А знаете, я ведь, может, и очень боялся. А только я тогда совсем о другом думал…
Митенька. О другом? О чем это?
Михаил. Да вот об том самом, что убивать не хочу. Поединок, говорят, дело чести. А я не хочу убивать, совсем не хочу. Противно. И если по чести убивать надо. — ну ее к черту и честь!
Митенька. Вон оно куда! А ведь это уже на мое выходит — вот как я говорю: взять все за хвост да и стряхнуть к черту!
Михаил. Ну, может, и не все, а уж это наверное! Уж это наверное! С этого все и начинается. Тут-то оно и есть, — бунт, — такой бунт, какого еще никогда не бывало! Никогда не бывало! А ведь никто не понимает… Ну, да ничего, поймут. Надо, чтобы поняли. И я это сделаю, сделаю, сделаю!
Митенька. Ну, и сделай, ну и сделай. Мишенька! Помоги тебе Бог!
Голос Дьякова с лестницы. Михаил Александрович! Михаил Александрович!
Михаил. Иду!
Уходят.
XIII
Митенька один. По комнате пробегают люди с тюками, узлами, чемоданами. По всему дому суматоха, говор, крики, хлопанье дверей. Чей-то голос вдали: «Одеяльце забыли, одеяльце Сашенькино». Голоса на дворе: «Ну, с Богом, трогай».
Митенька (в окно кланяясь и махая платком). Счастливо! Счастливо! (Идет к столу, садится, наливает вино, пьет и наигрывает на гитаре).
Входит Дьяков.
XIV
Дьяков садится, так же, как давеча, кладет руки на край стола и опускает на них голову. Митенька продолжает взыгрывать и посматривать на Дьякова искоса. Потом встает и кладет ему руку на плечо.
Митенька. Ну, что ж, Коля, и нам пора. Лихо кутнем, такой карамболь зададим, что чертям тошно станет!
Дьяков. Полно, Митя, перестань. Уходи.
Митенька. Ну, брат, шалишь! Не уйду. Мы теперь с тобой до одной точки дошли — одна дорога — вместе пойдем!
Дьяков наливает в стакан воды и хочет пить. Митенька удерживает его за руку.
Митенька. Ты что это, сударь, вздумал? (Наливает вина). На, пей, — здоровее будет!
Дьяков. Не хочу.
Митенька. Вина не хочешь? Ну, брат, плохо дело! (Дьяков пьет воду). А что ты думаешь. Коля, надолго она уехала?
Дьяков. Не знаю.
Митенька. А хочешь пари держать, что года не пройдет, как вернется?
