Все, надо спать. Спать. Истина не перестанет быть истиной, даже если от нее отречься.

Спать…

Галин не мог сообразить, где он находится. Только что вокруг цвели яблони, и солнце вставало на безоблачном небе, и больной человек в засаленном халате плясал у старомодного телескопа. Переход к абсолютной темноте был слишком резок. Что же это такое? Галин хотел встать, но не пустили ремни. Он начал было рваться, судорожно изгибая тело и упираясь ногами в пол рубки. Опомнился. Какой к чертям сад? Он в «Тетре», он потерпел аварию. Мгновенно вспотев, Галин освободился от ремней. Заученным движением включил аварийное освещение и контрольный блок. Прозвонил линии. Все еще находясь на грани двух реальностей, врубил подачу энергии. В рубке стало светло. Рядом, беспомощно свесив плешивую голову, в китайском халате и в распахнутой белой блузе сидел Ломоносов. Круглое лицо пожелтело, крючковатый нос заострился. Молния! Его убила молния, как и Георга Рихмана! Холодея от ужаса, Галин вскочил и затряс Ломоносова за плечи:

— Михайло Васильич! Михайло Васильич!

Вторая реальность заколыхалась, поплыла перед глазами. Галина на мгновение замутило. И вот перед ним, повиснув на ремнях, сидит Михаил Ломов. Галин помотал головой, таращась на друга. Мысли прояснялись… Черт, он забыл о Мише! Торопливо осмотрел и ощупал товарища. Слава богу, жив… «Так чего ж ты развалился? — рассвирепел Галин. — Работать надо, а не отдыхать!» Мысль об аптечке как-то не пришла в голову. Достал банку с водой, вскрыл и плеснул на лысину бионетика. Ломов медленно поднял руку, вытер лицо.

— Порядок, Гал, — прошептал он. — Кажется, уцелели.

— Вот и ладно. Встать можешь?

Ломов мутными глазами смотрел на товарища. Спросил:

— А где Галилей?

— Еле дышит, но уже острит, — удовлетворенно сказал Галин, освобождая его от ремней. — В гробу твой Галилей. Пока полежи, я осмотрюсь.

Галин включил обзорный экран. Да, «Тетре» крупно повезло. До хребта они не дотянули, а то кувыркались бы с горки — костей не соберешь… Впрочем, радоваться рано. Без двух несущих шаров «Тетре» не взлететь, даже если избавиться от лишнего веса. Галин посмотрел на часы: «Венера» была в зоне радиовидимости. Поспешно щелкнул тумблером. Однако говорить не пришлось, передатчик не работал. Приема тоже не было… Вот теперь окончательный конец.

— Гал, — позвал Ломов, — что за черные плиты?

Галин нехотя глянул на экран. Надо осторожно подготовить Мишу, как бы не запаниковал.

— Плиты как плиты. Базальт.

— А почему ровные?

— Базальт обладает способностью распадаться на глыбы правильной формы. Это называется отдельностью.

— Похоже на надгробия…

— Молод еще рассуждать! — рассердился Галин, жалея, что сам недавно говорил о гробах. Чем бы отвлечь Мишу? — Посмотри лучше на горизонт.

Действительно, зрелище было редкостное. Красное, как раскаленный чугун, небо и черная, тоже как чугун, но уже застывший, поверхность. Четкая линия горизонта. И самое странное — он был не далее ста метров. Как будто Венера не громадный шар, а заурядный астероид. Ломов смотрел, раскрыв рот.

— Опять галлюцинация…

— Почему?

— В плотной атмосфере горизонт должен казаться приподнятым. Рефракция там, то, се…

— Это верно для высоких слоев атмосферы, — словоохотливо сказал Галин. Слава богу, нашли тему для обсуждения. — Здесь другое дело. Базальт отражает инфракрасные лучи. Приповерхностные слои углекислого газа прогреваются, плотность уменьшается. В результате рефракция приобретает обратный знак.

— Это днем?

— Да. Ночью температуры выравниваются. Мы смогли бы наблюдать извержение далекого вулкана, который днем закрыт горизонтом.

— Вот так Венера! То выпуклая, то вогнутая. Горизонт то приближается, то убегает…

Галин не слушал.

— Полюбуйся на Венеру, Миша. Живность поищи. Мне надо подумать.

Через полчаса он проиграл на вычислительной машине единственно возможный вариант спасения. Сцепил руки на затылке, потянулся.

— Слушай, дед, чертовски хочется есть…

— Давно пора. С этими «осами» мы пропустили обед.

Они достали из контейнера банки и тубы с яркими наклейками. Здесь были бифштексы в сливовом и брусничном соусе, кетовая икра и мясо молодого кита, салат из морской капусты, ананасный компот и грейпфрутовый сок, хлеб в виде пышных лепешек. Рубка наполнилась сложной смесью аппетитных запахов.

— За что я люблю свою профессию, — сказал Галин, накладывая на лепешку толстый слой икры, — так это за возможность с чувством поесть.

— То же самое можно проделать в любом кафе.

— Прости, дед, ты без понятия. Важен антураж. Передай-ка салатик… Как едят на Земле? Под музыку, под чириканье птичек, под веерными пальмами. А тут впереди хребет Гекуба, позади Долина Кратеров, а за бортом, судя по приборам, десять и две десятых мегапаскаля и семьсот пятьдесят три Кельвина. Не-е-ет, единственное, что можно с удовольствием пожевать на Земле, так это травинку в лесочке березовом.

— Апостол гастрономической планетологии, — презрительно сказал Ломов.

Галин невнятно мычал, терзая зубами сочное мясо.

— Именно тебя предостерегал поэт:

— Андроботы, — поправил Галин, вылавливая кусочки ананаса. — Последним пунктом меню будет Киан.

Планетолог обмакнул кусочек лепешки в соус. Неторопливо прожевал, щуря глаза.

— Теперь слушай, — бодро сказал он. — Взлететь мы не можем.

— Знаю.

— Тем лучше. Связи нет…

— А командир?

— Если бы это происходило в плохом кинофильме, нас спасли бы в конце сеанса.

— Давай пойдем пешком!

— Через Гекубу? Запаса кислорода в скафандрах на сутки.

— Что же делать? Жевать лепешки с икрой?

— Хм, это не лишено смысла. Так мы, дед, и сделаем, если не пройдет другой вариант.

— Ну?

— Близится вечер. Полный штиль сменится слабым ветром, кстати, попутным. Мы цепляемся за шары, в которые предварительно напустим немного углекислого газа, чтобы нас не унесло слишком высоко. Перепрыгиваем через Гекубу. Добавляем в шары углекислый газ и опускаемся в объятия Киана.

— В скафандрах передатчики целы?

— Естественно. Всю дорогу будешь читать стихи.

— Из них связаться нельзя?

— Можно. Если «Венера» подлетит на пять километров.

Ломов задумался. Галин старался смотреть уверенно.

— Чего закручинился? Такой случай не повторится. Мы будем первыми покорителями углекислого океана. Углекислонавты! Нет, слишком длинно… Лучше так: кислонавт Михаил Ломов! А?

— А «осы»? — спросил бионетик.

Галин вздохнул.

— Ну что «осы»? Во-первых, полетим низко. Ты сам говорил, что они живут на десятикилометровой высоте. Во-вторых, вечером «осы» наверняка теряют активность. Проскочим незаметно.

Ломов молчал.

— Ладно, нечего сопеть. Это единственный шанс, и мы его используем. Скоро вечер!

Несколько земных суток они готовились к прыжку через Гекубу. Галин рассчитал количество углекислого газа, который следовало напустить в шары, проверил скафандры. Ломов консервировал приборы и оборудование, подолгу сидел у экрана. В рабочем журнале подробно описал встречу с «осами». По памяти сделал несколько карандашных набросков — кто его знает, уцелела ли пленка. Особенно удался портрет вожака в момент атаки. Покончив с делами, Ломов попросился наружу. Он хотел пройти вблизи атмоскафа, набрать пробы грунта. Галин воспротивился — не был уверен в целости системы декомпрессии. Да и внешний люк могло заклинить. Тогда один торчал бы в «Тетре», словно кукушка в дупле, а другой прыгал бы на экране, как заяц на морозе.

За время вынужденного безделья Ломов узнал о Венере массу подробностей. Оказывается, на нынешней орбите планета появилась недавно — в эпоху осады Трои. По этому поводу у персов есть интересная легенда. Жила на земле женщина Зухра. Она была так прекрасна, что даже ангелы любовались ею. Двое из них, Харут и Марут, потеряв головы от любви, открыли тайное имя бога. Воспользовавшись им, Зухра вознеслась на небо и обрела бессмертие. Планета Венера и есть красавица Зухра. Интригующим голосом Галин рассказывал, что древние китайские, индийские и вавилонские астрономы Венеры не знали. Прочие светила они видели, а Венеру — нет. Затем планета появилась в виде хвостатой звезды и принялась блуждать по орбите, вытянутой аж до Юпитера. Именно в эту пору халдейские ученые назвали Венеру бородатой. В талмудическом трактате «Шаббат» написано, что с Венеры свисает огонь. Кометоподобная планета носилась по солнечной системе вплоть до начала нашей эры. Ее прохождения вблизи Земли вызывали потопы, землетрясения, ураганы. Поэтому Венера получила дьявольские имена. Ацтеки и майя называли ее Кецалькоатлем или Кукульканом — Крылатым Змеем, римляне — Люцифером, финикийцы — Вельзевулом, иудеи — Азазеллой.