— Попробуем постепенно, — начал Грено.

— Пустая затея, — прервал его Румо, ударив кулаком по грязному пластику пола.

— Пожалуй, на сегодня хватит. Залезай-ка обратно в манипулятор, — сказал Грено.

Но добраться до маника Румо уже не мог: силы оставили его.

— Подзови к себе маник, — велел Грено.

Румо молчал.

— Отдай мысленный приказ, — громче сказал старик, но Румо не пошевелился. Встревоженный Грено переместился к Румо: юноша был в глубоком обмороке…

Кое-как Грено удалось водворить Румо обратно в полость манипулятора.

Когда Румо пришел в себя, он долго не хотел или не мог разговаривать, и в его больших глазах застыли слезы бессилия и ярости.

— Нет, я никогда не научусь ходить, — с отчаянием произнес он.

— Такие вещи не делаются сразу, — сказал Грено.

— Я не знал, что это так трудно.

— Мне будет труднее, малыш. Но я верю, что у нас получится. — Грено понизил голос и добавил: — Только бы никто не узнал. А теперь ступай на свой квадрат.

— Значит, до завтра?

— До завтра…

Грено смотрел на дорогу, пока не заслезились глаза. Машина, везущая Румо, казалось, скользила по земле — столь тонкой была воздушная подушка. Манипулятор мчался по прямой, как луч, дороге. Капля превратилась в точку, наконец и точка растаяла. А Грено все смотрел, смотрел…

Дешифратор запнулся, разбирая чужие символы. Стояла глубокая ночь. Звезды заглядывали в линга-центр сквозь купол, будто только мы двое интересовали их во всем безмолвном мире. Профиль Лены четко вырисовывался на фоне панелей, по которым скользили световые стрелки. Наверно, под влиянием странного рассказа мне в лице любимой почудилось что-то незнакомое.

Шли дни. Осень сменилась зимой. Выпал первый снег. Девственной пеленой скрыл он все изъяны стынущей почвы, сто раз истощенной и вновь искусственно подкармливаемой. Морозоустойчивым сортам пшеницы мороз был нипочем, они продолжали зреть, и хранилища не пустели.

Каждую свободную минуту Румо уделял теперь одному — тренировкам, которым предавался с фантастической настойчивостью. Правда, он не рисковал покидать манипулятор в присутствии своих белковых — любой из них мог бы донести сборщику на Румо, и нарушение главного запрета дорого бы обошлось молодому землецу. Румо старался массировать ноги, не выходя из машины, он щипал их, едва не плача не от боли, а оттого, что ее не было…

Чуть не каждое утро, кое-как справившись со своими нехитрыми обязанностями, Румо спешил к Грено. Здесь, под защитой старых, непрозрачных стен чудом сохранившегося древнего хранилища, оба, и старик и юноша, чувствовали себя в относительной безопасности. И они снова и снова пытались восстановить атрофировавшиеся в течение долгих столетий мышцы.

Так муравей, посаженный в банку, изо всех сил стремится вырваться наружу. Он ползет по вертикальной стенке, срывается, падает, но снова и снова идет на штурм. И наконец после сотой попытки муравей находит ту единственную траекторию, по которой оказывается возможным доползти до края банки и перевалить через нее…

Ноги двух землецов, как и всех остальных, представляли собой жалкие рудименты, ненужные придатки, давным-давно позабывшие, что такое самостоятельное движение, что такое упругий шаг.

Но два землеца были упорны, как муравьи.

И наступил день торжества.

— …Первый шаг, — радостно произнес Румо. Он только что шагнул от оконной фрамуги к стеллажу, на котором хранились запасные блоки для белковых. Шагнул — и тут же схватился за поручень. Шагнул зато сам, без помощи манипулятора, который сиротливо приткнулся в углу хранилища.

— Я же говорил, ты намного перегонишь меня, — сказал Грено, улыбаясь.

Прислонившись спиной к холодной кромке стеллажа, Румо отдыхал. Голова слегка кружилась, ноги дрожали от непосильного напряжения.

— Не беспокойся, я догоню тебя, — сказал Грено и принялся старательно разминать пальцами дряблые икры.

— Нам бы только поспеть к весне, пока сборщик… — Внезапно Румо замер на полуслове.

— Ты что? — побледнел Грено.

— Мне послышался шорох.

— Где?

— Снаружи.

Оба застыли, прислушиваясь. Шорох, не повторился.

— Тебе почудилось. В эту пору все белковые заняты. Здесь некому быть, кроме нас, — сказал Грено, на щеки которого возвращался румянец.

— Может быть, — согласился Румо. Отдохнув, он сделал несколько шагов по направлению к манику, но покачнулся.

— Помочь? — спросил Грено.

— Пустяки.

Румо подозвал манипулятор. Тот будто этого и ждал. Он неслышно подлетел к своему хозяину и, обхватив его щупальцами, осторожно погрузил в свое чрево.

— Даже не верится, что землецы когда-то умели ходить, — сказал Румо.

— А урбаны ходят и теперь, — ответил Грено.

— Конечно. Иначе зачем бы мы с тобой учились ходить? — усмехнулся Румо.

В этот момент за окном хранилища мелькнула тень. На этот раз ее заметили оба. Они переглянулись, и, словно сговорившись, два манипулятора друг за другом вынеслись из помещения. Гладкая площадка перед хранилищем была пустынна. Лишь поодаль ковылял белковый. Накануне он при непонятных обстоятельствах расшибся, и Грено оставил его сегодня для починки — повреждения были незначительны, и он надеялся справиться собственными силами.

— Наверно, ласточка пролетела, — сказал Румо. — Или тень от облака. — Он кивнул в сторону удаляющейся фигуры. — И я небось хожу так же смешно, как этот, а?

— Это он, — тихо сказал Грено.

— Что он?

— Он следил за нами. Мы погибли.

От негромкого старческого голоса по телу Румо побежали мурашки. Он сразу сообразил, насколько серьезно положение. Белковые ничего не забывают. При очередном контроле этот проклятый идол, конечно, воспроизведет на экране то, что он только что высмотрел в хранилище, и тогда их тайна раскроется. Неужели белковый истукан в самом начале погубит их замысел?..

Румо, не раздумывая, отдал команду. Сжатый воздух со свистом вырвался из-под днища, взметнув облако снежной пыли. Манипулятор сделал огромный прыжок. Услышав за собой погоню, белковый побежал, но Румо настиг его. Послушный воле Румо, манипулятор высоко занес щупальца с зажатым в нем тяжелым металлическим брусом и с силой опустил его на макушку робота, в то место, из которого торчал аккуратный кустик антенны. Раз, другой…

Белковый будто нехотя повернулся и тяжко рухнул в сугроб.

Взбунтовавшийся автомат прекратил свое существование.

— Мы поспешили, — нарушил Грено тяжелое молчание.

— У нас не было выхода, — сказал Румо.

— Пожалуй, ты прав, — удрученно согласился Грено. Оба не отрываясь смотрели на серую глыбу, которую уже успел припорошить снег.

— Что же теперь? — перевел Румо взгляд на старика.

Тот помолчал, обдумывая ответ.

— Спрячем подальше, — наконец сказал Грено.

— Все равно при контрольном пересчете хватятся, — с отчаянием прошептал Румо. Взгляд его блуждал.

— Не болтай глупости, — сказал Грено. — Пересчет будет не раньше дня равнодействия. Мы к этому времени будем уже в мегаполисе, и там нас никто не достанет.

— А теперь куда его? — покосился Румо на сугроб.

— Закопаем в почву поглубже, — решил Грено.

Через полчаса все было кончено.

— Теперь пути к отступлению у нас нет, — сказал Румо.

— Что верно, то верно, — согласился Грено.

Грено был стар. Об этом говорила и седая поросль на лице, и всегда усталый голос, и дрожащие руки. Первое время, когда их участки оказались рядом, он держался замкнуто. Постепенно ледок растаял, они сблизились, но Румо всегда ощущал, что у старика есть некая запретная зона, куда ему вход заказан.

Однако теперь, когда они вместе решились на неслыханно опасное дело, отношение Грено к молодому землецу изменилось. Однажды после очередного урока ходьбы они, усталые, отдыхали в маниках, стоящих рядом.

— Странно, что тебе так трудно дается ходьба, Грено, — сказал Румо.

Старик насторожился.

— Почему странно? — спросил он.