Литмир - Электронная Библиотека

Я шагнул на улицу.

– Эй! – позвал я.

Он поднял голову и осмотрелся:

– Это кто?

– Подойди сюда, надо поговорить.

Он увидел меня и медленно повез свою тележку через улицу. Когда он подошел к моей калитке, я спустился по каменным ступенькам.

– Хочешь немного заработать?

– Я прямо сейчас заработаю, как только найду еще банку.

В свете фонарей я увидел морщинистое лицо со впалыми щеками.

– Нет, – сказал я, – я имею в виду настоящие деньги, например, сто баксов.

Он задумчиво щурился на меня:

– Звучит опасно. Я такой работой не занимаюсь.

– Нет, – успокоил я его, – это легко.

– Тогда зачем столько платишь?

– Потому что дурак. Видишь ту женщину? – Я указал в конец улицы. – Вот она... сворачивает за угол.

– Видел я ее.

– Я хочу, чтобы ты пошел за ней и узнал, куда она идет.

– Так куда угодно.

– По-моему, она собирается идти пешком. Машину брать не станет. Просто будет идти.

– У нее проблемы?

– Нет, не обязательно. Но это дело личное.

– Достаточно личное, чтобы меня пристрелили?

– Если ты пойдешь за ней, то я дам тебе пятьдесят баксов сейчас и пятьдесят, когда она вернется.

– Она же может не вернуться до утра, мужик.

– Нет, она сказала мне, что вернется часа через два-три. А если она не вернется, то через три часа приходи сюда.

– Пятьдесят при тебе?

Я открыл бумажник и вручил ему купюры.

– Что ты собираешься делать с тележкой?

– Возьму с собой.

– Будешь тащить ее всю дорогу? Почему бы не оставить ее здесь, в кустах?

– Какой-нибудь тип вроде меня может ее утащить, вот почему.

– Ну, как скажешь.

– Обо мне не беспокойся. Я вернусь.

– Возвращайся раньше ее, просто узнай, куда она пойдет.

– Ясно.

И он целенаправленно зашагал по улице, толкая перед собой тележку для покупок. Ее содержимое дребезжало и хлопало. Я вернулся в дом, пытаясь понять, не потерял ли я только что пятьдесят долларов.

Я их не потерял. Почти через два часа, услышав деликатный стук в дверь, я открыл внутреннюю створку и посмотрел сквозь стекло. Это был тот самый бездомный. Я вышел на улицу:

– Ну?

– Странная баба, – пробормотал он с явным возбуждением, и я понял, что он успел выпить. – Я пошел за ней, как ты мне велел. Ну она и ходит! Прошла тридцать кварталов и даже шага не замедлила. А потом зашла в вестибюль на Шестой авеню и, кажется, Двадцать четвертой улице. – У него лоснилось лицо. – Я уж подумал: вот оно. Она туда проскользнет и встретится с каким-нибудь парнем, и это ты хотел про нее узнать. Я решил, что ты хитро придумал, заставив меня за ней шпионить прямо так вот, и уже поздравлял тебя и себя, потому что деньги-то у меня ведь были, понимаешь? Так что я зашел в винный магазин и купил пинту и собирался уже возвращаться за вторыми пятьюдесятью. Но тут она выходит обратно, и я жду, что оттуда появится какой-нибудь папашка, какой-нибудь богатенький типчик. И я смотрю, как она расхаживает туда-сюда минут сорок пять, но никакого папашки нет, а только другая баба. Толстая такая старуха, как воскресная индюшка. Они разговаривали, но я ничего не слышал, был на другой стороне улицы, не засвечивался, понимаешь?

Я привалился к дверному косяку, начиная по-настоящему тревожиться.

– Ладно, – сказал я. – Что потом?

– Потом она снова пошла, но не сюда. Нет уж! И я, типа, думаю: вот дерьмо, это еще не все. И у нее в руке пакет – небольшой, как из магазина. И мы идем снова, но на этот раз она идет к Пятой авеню и Двадцать третьей улице. И я подумал, что она теперь пошла к своему папашке на квартиру, а из того подъезда просто ему позвонила. У папашки должны быть деньги, или крэк, или еще что, потому что она баба красивая. – Он хрипло засмеялся. – То есть только поэтому кому-то не все равно, куда она, на хрен, пошла.

– И куда она пошла потом? – нервно спросил я.

Меня не интересовали его суждения, мне только хотелось убедиться, что Долорес в безопасности.

– Мы дошли до кладбища на Двадцать второй, знаешь, кладбище Гринвуд, где похоронено столько народа?

Я его знал – большое кладбище, усеянное надгробными плитами, затененное множеством старых деревьев, окруженное остроконечной железной оградой.

– И я решил, что туда не пойду. Там темно, а в таких местах полно всяких типов с пистолетами. И на кладбище случается всякая хрень, потому что там есть свежие могилы, и все такое. Я слышал раз, как какие-то типы говорили, что там можно кого-нибудь прикопать – и никто его не найдет, когда трава вырастет. Потому что никому не захочется искать труп в чужой могиле: ведь для этого нужно судебное постановление и всякое такое дерьмо. Так что я подумал, будь я проклят, если она не собирается туда залезть! То есть калитка там на цепочке, но там чуть ли не сто дыр в ограде. И она берет и лезет в одну! Будто это гребаный супермаркет. Вот хрень! И я подумал: ну и храбрая сучка, идет на кладбище, где полно убийц, привидений и всякого дерьма. И я не выдержал, забеспокоился, побоялся ее потерять, так что бросил тележку в кустах и тихо за ней пошел.

Его лицо блестело от возбуждения. Он судорожно вздохнул:

– Она точно знала, куда идет. Она все соображает, так? Мы не в той части, где богатые могилы со всякими статуями и домиками из мрамора, это бедняцкая часть, где могилы маленькие. А потом мы идем туда, где могилы плоские и размер у них, как у листа бумаги, знаешь, когда беднее уже некуда. Если ты еще беднее, то ты уже умер, так? Конечно, ты так и так умер! А потом я вижу каких-то типов чуть дальше. У одного горит зажигалка. То ли приторчать хотят, то ли убить кого. И я думаю: она шла к ним и они меня поймают и убьют, на хрен. Но твоя баба идет медленно так – и находит то, что ищет, и это одна из крошечных бедняцких могил. И она там останавливается, становится на колени – а я всего-то шагах в тридцати от нее. Она зажигает маленькие такие свечки и начинает что-то говорить, вроде как стонать. Вроде как ей очень грустно или вроде как ее трахают. И те, другие типы, они заметили, что что-то происходит, и смеются. Я вижу, что они выпивши – по тому, как они смеются. И я тоже приложился к моей бутылке, понимаешь, а они идут, и по ним видно, что они решили что-то вытворить. И тут твоя баба говорит: «Не лезьте ко мне, я молюсь». Что-то вроде того. Типа, такое надо сразу сказать правильно, потому что второго раза не будет. Они будут ржать и быстро тебя разделают. Она сказала это как надо, но те ниггеры решили, что это ужасно смешно. Типа, ничего смешнее они в жизни не слышали. И они подходят ближе со своими фонариками и видят бабу, и ясно, что они думают ее изнасиловать. То есть я сам об этом уже час думаю. Но тут она вытаскивает что-то из своего пакета, и оно живое! Это птица, цыпленок или еще кто. Тут они видят, что у ней ножик. И она кричит что-то по-испански, а потом отрезает птице голову и подбрасывает туловище, и оно, типа, бежит, хоть и без головы. Вот хрень! Я присосался к бутылке, а эти гребаные ниггеры как это увидели, так просто усрались. Они как дунули оттуда, на хрен, как рванули к мамкиной титьке! А я услышал пару выстрелов, типа, они решили застрелить того цыпленка или что там было. И тут, мистер, я сам оттуда рванул. Уж не знаю, видела ли она меня или нет. Гоните мне мои пятьдесят долларов, я пойду отдыхать. Я изумленно смотрел на него.

– Это все, парень.

– Она возвращается? – обеспокоенно спросил я.

– Вот-вот придет. Ну, давай деньги.

Я дал их ему, он их заработал.

– Ты купишь на них еды? – спросил я с надеждой.

Он извлек из одежды сальную, почерневшую бечевку. На ее конце оказался мешочек. Он быстро спрятал деньги в мешочек, а мешочек – обратно в одежду.

– Еды? – ответил он. – Я куплю себе бифштекс, парень.

Долорес вернулась вскоре после этого, открыв ключом входную дверь. Она вошла в дом и, не глядя на меня, упала на диванчик. Ее темные волосы были влажными и спутанными, лицо горело, взгляд был угрюмым. Я сидел в кресле напротив нее, сжимая подлокотники. Я пока не был готов к разговору, меня смутило то, насколько другой она казалась: непокорной и сильной, несомненно, дочерью крепкой доминиканки. Она была вызывающе неопрятна, словно только что пришла от любовника, хоть я и знал, что это не так. И в это мгновенье, под вежливое тиканье старинных каминных часов, Долорес подняла на меня свои темные глаза.

66
{"b":"102112","o":1}