– И к тому же, – добавил я, – проверяют не только вас. Проверяют все подразделения. Моррисон хочет, чтобы я доложил ему, насколько быстро можно получить информацию. Он решил, что сможет выделить слабые звенья – я имею в виду, информационно слабые – и сильные.

– Понимаю, – отозвался Джэнклоу, радуясь полученным сведениям. – Так что он хотел?

– Они наугад выбрали имя из большого списка служащих. Тот тип открыл его, словно это телефонный справочник, и выбрал... сейчас еще раз проверю... да, вот, Гектора Салсинеса.

– И как быстро вам это нужно?

– Завтра утром.

– Нет проблем. Я скажу секретарше, чтобы дело вам переслали.

– Ладно.

– А что конкретно? Какую-то часть?

– Нет, просто все дело. Анкету, заполненную при поступлении, и что там еще окажется в личном деле этого Салсинеса.

– Считайте, что все сделано.

Я так и считал. Как и большинство людей, он должен угождать начальству.

В восемь часов я пошел в другое крыло нашего этажа: миссис Марш поливала цветок у себя на столе.

– Мне бы хотелось ненадолго увидеться с Президентом, – сказал я.

– Боюсь, что он занят, – мило проговорила она, словно не помнила нашего последнего разговора в прошлую пятницу. – У него встреча.

Я посмотрел на нее:

– Неужели?

– Он на переговорах.

На этот раз мне не хотелось говорить гадости.

– Я точно знаю, с кем именно у него встреча, и поэтому уверен, что мне можно с ним переговорить.

Миссис Марш выгнула брови:

– Я в этом сомневаюсь.

– Ему чистят ботинки.

Красные губы миссис Марш приоткрылись, и я воспользовался моментом, чтобы пройти мимо нее в кабинет Президента. Он сидел там, читая все тот же переплетенный томик Троллопа, а Робинсон чистил ему ботинки.

– Доброе утро, – поздоровался я. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Президент повернул голову.

– Отлично! – воскликнул он так, словно это была его собственная идея. – Давайте поговорим. О чем? О чем угодно. Не знаю, как вам удалось пройти мимо миссис Марш. Наверное, она хорошего о вас мнения.

Робинсон встал, закончив чистку, и кивнул.

– Спасибо, Фредди.

Наверняка Робинсон помнил наш разговор в прошлую пятницу. Не глядя на меня, он ушел.

– Итак, – начал Президент.

Миссис Марш вошла в кабинет в своих удобных туфлях, посмотрела на меня с приторной вежливостью и положила перед Президентом какие-то бумаги.

– Это – согласие адвоката, – пояснила она свистящим шепотом, – надо подписать в трех местах... так... И письмо профессору Заксу...

– Тому историку?

– Да.

– Мы пожертвовали те книги, которые он просил?

– Да.

Президент посмотрел на меня:

– Поразительный тип. Двадцать лет назад я купил в Лондоне редкую книгу о парижских куртизанках восемнадцатого века – и он меня разыскал.

– Вот письмо с отказом мистеру Хитту, – тихо продолжила миссис Марш.

Она стояла рядом с Президентом в своей отбеленной блузке, от нее пахло мылом.

– Этот парень, – пояснил Президент, – ведет шоу на некоммерческом телевидении, сплошные разговоры. Я не могу в нем участвовать. Он для меня слишком умен. – Он снова вернулся к разложенным перед ним письмам. – А это – президенту университета?

– Да.

– Здесь? – спросил он.

– Да. – Он подписался там, куда она показала. Она управляла его жизнью. – Машина уже внизу, – сказала она.

– Я забыл, что мне надо уходить, Джек. Почему бы вам не поехать со мной до вертолетной площадки? – Он взял свой портфель. – Я буду рад компании.

– Куда вы направляетесь? – дружелюбно спросил я.

– Я буду говорить речь в колледже моей внучки.

– Какая тема?

– Еще не прочел, что мне приготовили. Глобализация, меняющаяся экономика Америки, как обычно, знаете ли. Сиюминутная мудрость. Хорошо испеченная.

Мы спустились на лифте в гараж. Президент молчал.

– Вы понимаете мою задачу? – решился я спросить. – Почему мне нужно с вами поговорить?

Он смотрел, как мелькают красные цифры с обозначением этажей.

– Нет, не думаю.

– Мне поручили представить вам некую тему. Мы начали разговор тем вечером.

– Не помню, – сказал он.

Возможно, он действительно не помнил. В тот вечер он чертовски много выпил – и, возможно, продолжил пить после моего отъезда. Его машина уже ждала у лифта со включенным двигателем, и мы сели в нее лицом друг к другу. Через минуту мы уже ползли среди машин в сторону Ист-Сайда.

– Как вы, конечно, знаете, – начал я, – в мире появилось много новых потенциальных рынков. Некоторые из этих рынков уже широко открыты, другие – нет. Несколько других международных компаний имеют хорошие дополнительные рынки. Я имею в виду – дополняющие наши.

– Мы об этом говорили?

– Да.

– Не помню.

– На самом деле вы начали говорить, что...

Веки Президента опустились, и я не знал, не пытается ли он ввести меня в заблуждение.

– Я ничего не говорил о терроре? – спросил он спокойно. – Чего-то в этом роде?

Машина проползла мимо Третьей авеню и остановилась на светофоре. Мы смотрели на женщин, которым ветер раздувал юбки и приклеивал их к ногам. Я обожаю у женщин эту лощинку внизу живота. Президент тоже разглядывал женщин. Я решил действовать.

– Мне нужно поговорить с вами о предполагаемом слиянии нашей компании с «Фолкман-Сакурой», – сказал я. – Вот почему меня направили к вам. Вы это знаете. Но по-моему, вы не хотите об этом говорить...

– Знаете, – прервал меня Президент, – я кое-что сегодня понял. Я понял, что неопределенность тоже подчиняется физическим законам. – Он придерживал меня, как боксер, который входит в клинч, чтобы противник не мог наносить сильные удары. – Неопределенность – назовем это риском – переходит от одного организма к другому. Это – основа страхования, но у нее есть... есть некая трудноуловимая пластичность. Мы можем переносить риск от одного человека к другому, мы управляем другими людьми так, чтобы они взяли на себя наш риск... – Он разглядывал пешеходов на тротуаре. – Мы...

– Я прошу, чтобы вы уделили мне час, – не отступал я. – Максимум полтора. На этой неделе. Я приведу вам мои аргументы. Мне поручили сделать это.

– Нет, – холодно возразил он. – Вам надо делать то, что я вам скажу. Говорить, если потребуется. Молчать, если потребуется.

Разозленный и пристыженный, я отвернулся к окну. Машина ползла к Ист-Ривер. Мы подъехали к вертолетной площадке, Президент ждал, когда его багаж занесут в вертолет. Он достал сигарету и сунул ее в рот. Вертолетные двигатели завыли. Его холодные голубые глаза встретились с моими.

– Вам нравится так меня дергать? – выпалил я.

– Нет, – ответил он. – Это очень неприятно. Но ваш мистер Моррисон пытается, как вы выражаетесь, дергать меня. - Он пригнулся за открытой дверцей машины и прикурил сигарету. – Я бы предпочел сказать «трахать». Это было бы более правильным выражением. Мистер Моррисон хочет трахнуть меня. Это гораздо важнее, вам не кажется?

Мне стало страшно.

– Один час, – сказал я. – Всего один час, вы и я, без миссис Марш.

– Вы произвели на нее очень плохое впечатление.

– Один час.

Президент посмотрел на свою сигарету и глубоко затянулся, щурясь от дыма, который он резко выпустил после затяжки. Он сказал:

– Вам уже назначено. Во вторник вечером, в шесть. А тем временем я бы сказал, что понял, почему вас направили ко мне, а вам, мой перепуганный друг, следовало бы сообразить, почему ко мне направили вас.

Итак, вот как все происходило. В течение двух недель Моррисон натравил меня на «Фолкман-Сакуру», чьи представители, пересмотрев все бродвейские шоу и поев в лучших ресторанах – и, несомненно, воспользовавшись услугами лучших фирм, предоставляющих девушек по вызову, – начали серьезные переговоры, а Президент позволил Моррисону натравить меня на него, а я сам натравил себя на Гектора Салсинеса, который, как это ни странно, пока не воспользовался полученным от Ахмеда телефоном. А тем временем его красивая жена, расставшись с ним, привыкала к жизни в моем бруклинском особняке.