— Значит, не зря старалась, — облегченно выдохнула она. — И все равно, мне моя прошлая жизнь и работа нравились больше. А самое страшное, я боюсь к этой новой жизни привыкнуть.

Вот этого я уж и вовсе не понимала.

— Почему?

— Потому что если я в результате привыкну и войду во вкус, а передачу закроют… Сама знаешь, как у нас на телевидении. Сегодня она есть, а завтра ее ликвидировали и о тебе все забыли. Представляешь, как трудно будет назад возвращаться?

— Тебя послушаешь, лучше вообще ничего в жизни не начинать, потому что все когда-нибудь кончается. По-моему, это неправильная позиция. Ты должна расценивать эту передачу совсем с другой точки зрения. Считай, что это первая ступенька лестницы, которая поведет тебя вверх.

— Юлька, не надо мне вверх! Мне и здесь хорошо.

— Опять не верю. Было бы хорошо, ты бы сразу от телевидения отказалась, даже пробовать бы не стала. Но ты ведь согласилась, значит, тебя что-то не устраивало и хотелось большего. И совершенно правильно поступила. Свое радио ты давно переросла.

— Наверное, ты в чем-то права, — неуверенно произнесла она.

— Абсолютно права, — заверила я и только тут спохватилась: я ведь приехала к Милке поплакаться по поводу своей загубленной молодости и личной жизни, а вместо этого ем ее пирог и разбираю ее проблемы. Как же так?

В ответ на мой невысказанный вопрос Мила улыбнулась, и на ее пухлых щеках появились две ямочки:

— Да это я просто тебя отвлекаю. Ведь легче стало?

— Легче, — признала я. Но это от пирога. Знаешь, я тебе для него название придумала: «Утешение для разбитых сердец».

— Замечательно! — воскликнула Мила. — Так мы его в передаче и назовем.

— Ты-то назовешь, а мне что теперь делать?

— Что делать? — посмотрела на меня Мила. — Жить дальше и радоваться тому, что у тебя есть.

— Ничего у меня теперь нету! — Я опять ощутила себя покинутой и несчастной. — Он же подло меня обманул! Я на него угрохала пять лет своей жизни. Между прочим, уже и не очень молодой.

— Ты ради Романа чем-то пожертвовала?

— Да вроде нет, — вынуждена была признать я.

— Вот именно. По-моему, эти пять лет тебя все устраивало. Ты даже замуж за него не особо торопилась.

— Не торопилась, но собиралась, когда остальное устроится, — уточнила я.

— Так оно, в общем, и устроилось. Но именно тут ты и отказалась связать с ним жизнь. Значит, Роман для тебя — не самое главное в жизни.

Я обиделась.

— К тебе пришли за сочувствием, а ты мораль читаешь.

— Вовсе нет, — улыбнулась Мила. — Просто стараюсь снять гнет с твоей души.

— Да ты же, наоборот, не снимаешь, а взваливаешь. Мол, сама во всем виновата.

— Опять ничего не поняла, — Мила вздохнула. — Ты ни в чем не виновата. Просто жизнь с Романом тебя устраивала только при определенных условиях.

— Не делай из меня меркантильного монстра! Я ведь его любила.

— Может, и правда любила, — без особой убежденности отозвалась она. — Но не настолько, чтобы уехать с ним.

— А почему все должны быть женами декабристов? Если любишь, то обязательно в Сибирь. А если не согласна — значит, не любишь. А может, это он недостаточно меня любил, чтобы здесь всего добиться?

— Во-первых, вероятно, тут он не мог добиться того, что ему предложили там, — ответила подруга. — А во-вторых, и это, наверное, главное, — скорее всего, ваши отношения просто себя исчерпали. Не одно, так другое привело бы к тому же результату. Просто его назначение стало для вас катализатором.

— И он, воспользовавшись предлогом, отнял у меня все! Слушай, Милка, а как ты думаешь, он один туда уехал?

У нее глаза вылезли на лоб:

— Другая женщина?

— Ну, если следовать твоей логике, и наши отношения уже изживали себя, а как говорится, со стороны виднее, то вдруг он раньше меня это почувствовал и подстраховался? Если так, я ему никогда не прощу!

— Какая теперь-то разница, раз ты ему всего остального простить не можешь, — удивилась Мила.

— Очень даже большая! — горячо возразила я. — Отъезд я, может, ему когда-нибудь и прощу, особенно, если у меня все наладится. А вот другую бабу… — у меня перехватило дыхание. — Да никогда!

— Знаешь, мне кажется, Роману от твоих прощений уже ни жарко ни холодно.

— Это мы еще поглядим! — совсем разошлась я. — Еще как жарко будет! Уж я постараюсь! — У меня вдруг возникла идея, и я заговорщицки продолжила: — Слушай, Милка, а ты не могла бы сподвигнуть своего Костю под каким-нибудь предлогом позвонить в Краснодар и выяснить, один он там или нет?

— И не подумаю! — замахала руками Милка. — Костю моего не знаешь? Никогда не согласится. Не говоря уж о том, что в подобных деликатных делах он ведет себя как слон в посудной лавке. И вообще, что ты суетишься. Если Роман там не один, Славикова Ирка тебе первой сообщит. Она такая «добрая»… Нипочем не упустит случая позлорадствовать.

— Именно потому я и хочу быть во всеоружии. Осведомлен — значит вооружен. А потом, если он уехал один, все станут думать, что это временно и мы еще воссоединимся, когда я свои дела доделаю. А если он с бабой отбыл, совсем другое дело. Считай, меня бросил.

— Ну да, — покивала Мила. — Вопрос статуса.

— Вопрос потери лица, — уточнила я. — Мало мне счетов, которые он выставил, так еще обманутой и брошенной оказаться. Одно дело, если я знаю об этом, и совсем другое, если мне подобную новость в виде сюрприза преподнесут. Согласись, совершенно разное удовольствие. Милка, — проканючила я. — Ну уговори, пожалуйста, как-нибудь Костю. Один-единственный раз прошу. Сама ведь понимаешь, как важно.

— Нет, Костя исключается, — категоричнее прежнего повторила она.

— Тогда сама позвони. Ты ведь у меня единственный близкий человек. Больше некого попросить.

— И как ты себе представляешь? Я позвоню, и что ему скажу?

— Придумай какую-нибудь историю. Мол, знаешь, что он уже в Краснодаре, а тебе позарез оттуда что-то надо. А обратиться больше не к кому.

— И что мне до такого зареза может понадобиться в Краснодаре? — растерялась Милка. — Я теперь вся только в кулинарных рецептах! Мозги скоро от них отсохнут! — с досадой добавила она.

— Вот и придумали. Чего далеко ходить? Тебе срочно нужен краснодарский кулинарный рецепт. Милка, это ведь замечательно! — все сильней вдохновлялась я. — Роман в кулинарии полный профан. То есть, если у него там баба, немедленно переадресует вопрос ей, и мы установим факт ее существования.

— А если она москвичка и краснодарских рецептов не знает? — засомневалась Мила.

— Плевать, он так и эдак у нее спросит, — я уже была уверена. — Пусть она даже не сможет ничего путного ответить: нам же с тобой на самом деле не рецепт нужен.

Мила покачала головой:

— Юлька, так прямолинейно нельзя. Он ведь мигом просечет, в чем дело. И ему станет ясно, что ты его выслеживаешь. Тебе этого хочется? Я бы на твоем месте не унижалась.

Я с досадой пробормотала:

— Выходит, как ни крути, все плохо.

— Может, тебе просто на него плюнуть и забыть, — вдруг сказала Мила. — Переведи свою энергию из разрушительного русла в созидательное. Найди кого-нибудь другого.

— Я тебя не узнаю. — Ее слова и впрямь ошеломили меня. — И это говоришь ты, которая всегда выступала за постоянство в отношениях, а меня упрекала за ветреность.

— Разбитую чашку не склеишь, — ничуть не смутилась она. — А она у вас разбилась. И в тебе сейчас говорит не любовь, а уязвленное самолюбие. Если бы ты Романа хотела вернуть. Но ведь нет. Ты хочешь вернуть свой «статус».

Милка, моя тихая, деликатная домашняя подруга бросила мне правду-матку в лицо. Но я стерпела: как ни горько это признать, она была права. Меня ведь и вправду подкосил не сам уход Романа, а то, что теперь придется заново выстраивать свою жизнь.

В прихожей хлопнула дверь. Послышались возбужденные детские голоса и отчаянный возглас бабушки:

— Осторожно! С ног меня собьете!

Милино лицо просветлело: