Учителя стали подозревать меня в списывании. Я пытался убедить их, что это неправда, потому что и в самом деле считал, что ничего ни у кого не переписываю. Учителя мне, понятное дело, не верили. Во время экзаменов они меня посадили за отдельный стол, стоявший в самом дальнем уголке комнаты, откуда я уж точно не мог видеть тетради других учеников. Больше того, они меня персонально охраняли, стояли со мной рядом, чтобы убедиться, что я ни у кого не списываю.
Но для меня никакой разницы не было. Я просто по-прежнему направлял свой взгляд на самого лучшего ученика в классе и видел все его ответы. Учителя были потрясены. Они не смогли понять, в чем дело, потому что я записывал как правильные, так и неправильные ответы. Они не знали, что со мной делать. А у меня не хватало смелости рассказать им, что происходит.
Миссис Агротис, которая преподавала у нас английский, особенно заинтересовалась всем этим. А надо сказать, что мы все ее любили. Ей было где-то лет сорок, она была симпатичная, и, главное, у нее было очень доброе сердце. Она никогда не наказывала, не била детей, как это делали некоторые учителя. Однажды, когда она стояла возле меня во время экзамена, я непроизвольно переключился на ее мысли и почувствовал, что она чем-то очень взволнована. Что-то случилось с ней на рынке накануне. Я, забывшись, спросил у нее, в чем дело. Она была потрясена, а спустя несколько дней она была на приеме у врача, и я спросил ее, все ли у нее в порядке со здоровьем и что по этому поводу сказал доктор. Она едва не грохнулась в обморок — ведь никто не знал, что она там была. А я просто увидел слово «доктор» на своем экране в тот момент, когда подумал о миссис Агротис. Подобного рода информация появляется в моем мозгу лишь на долю секунды. Но я точно знаю, что это не выдумки, не фантазии. Ведь то, что я вижу, абсолютно не связано с тем, о чем я думаю в тот момент.
Миссис Агротис решила поговорить со мной после занятия. Она поняла, что происходит что-то неординарное. В конце концов я не выдержал и согнул ключ и ложку в ее присутствии. Она, естественно, была поражена. Вскоре об этом узнали в школе, но, по счастью, меня уже никто не дразнил, как тогда, когда я был маленьким, и поэтому я показал некоторые вещи, которые умел делать, Гюнтеру, Бобу и Джозефу. Они были в восторге.
Вскоре я узнал о том, что учителя спорят между собой по поводу меня. Меня как-то раз послали в комнату, где хранились всякие принадлежности, необходимые для уроков. Эта комната находилась рядом с учительской, и я услышал случайно, как они спорят. Один говорил, что у меня сверхъестественные силы. Другой утверждал, что все произошедшее было всего-навсего случайным совпадением. Третий предположил, что это какие-то ловкие фокусы. При этом они рассказывали друг другу, что происходило на их уроках. Признаюсь, я слушал их с интересом и наслаждением. А они продолжали задавать вопросы типа: «Кто он?», «Как объяснить то, что он делал?», «Что он еще выкинет?» Но ведь я и сам ничего не знал и поэтому даже при желании не мог ответить на эти вопросы.
После того как мне удалось починить две или три пары часов, одна из учительниц принесла мне из дома еще четыре пары очень старых и давно сломанных. Я провел над ними рукой, и все они пошли. Мой авторитет в глазах учителей заметно возрос.
Я до сих пор поддерживаю отношения с некоторыми из них. Один из наших святых братьев сейчас живет в Чикаго, и, встретившись там, мы с ним с удовольствием вспомнили те далекие дни. Миссис Агротис прочитала обо мне в британской газете «Ньюс оф зе уордц» в декабре 1973 года, когда по всей Лнглии гнулись разные объекты после моей телевизионной передачи. Она все эти годы прожила в Никосии. Не зная моего адреса, решилась написать в газету:
«Дорогой сэр!
Ури Геллер был моим учеником в течение пяти лет на Кипре, Несмотря на столь юный возраст, он и тогда поражал друзей своими поистине потрясающими возможностями. Например, он гнул вилки, ключи, чинил часы. Уже тогда он рассказывал своим друзьям о том, что мечтает продемонстрировать всем свои способности, и, видимо, наконец это сбывается. Я лично, например, верю в него. Он ведь всегда был не такой, как все. Такого ученика, как он, не каждый день встречаешь.
Пожалуйста, передайте ему самые мои лучшие пожелания, когда в следующий раз его увидите. Я очень надеюсь, что смогу посетить Великобританию в следующий раз, когда он будет проводить телесеанс. Хотелось бы встретиться с ним снова и вспомнить те прекрасные и веселые годы на Кипре.
С искренним уважением Миссис Джули Агротис».
Так приятно было получить копию ее письма через столько лет после тех школьных дней. Миссис Агротис напомнила мне о том, сколько воды утекло с тех пор, как я обнаружил в себе эти странные энергетические силы и какие яростные споры и недоверие это вызвало даже в 50-х годах, когда я был еще в школе.
Иногда вспоминают меня и некоторые из одноклассников. Боб Брукс работает сейчас в Калифорнии в журнале «Ти-Ви гайд». Джозеф Чарльз просто раз приезжал навестить меня в Нью-Йорке. Все они, прочитав обо мне в газетах, тотчас вспомнили и все те странные вещи, которые происходили в нашем Терра Санта колледже.
Помню я и многих других, с кем свела меня судьба там, на Кипре. Например, старого мудрого турка, который был хранителем огромной мечети в Никосии. Он очень привлекал нас какой-то своей таинственностью и необычностью. Иногда он впускал нас в мечеть в те часы, когда та не действовала, и водил нас, показывая причудливый интерьер храма с его роскошным убранством и мистической атмосферой. Рассказывал нам увлекательные истории про турецкие войны, о бесстрашных подвигах турецких воинов. Хотя надо сказать, что где-то в другом месте я слышал примерно то же самое о смелости греков. Наверное, и то и другое было правдой. Я часто беседовал с турком по поводу моей веры в Бога. И он мне говорил, что все — и евреи, и мусульмане, и христиане — под одним Богом ходят. И поэтому люди должны любить только одного Бога, а главное — любить друг друга.
Я задумывался, как же эти идеи претворить в жизнь, ведь нам действительно многое предстоит сделать; если, конечно, человечество сумеет выжить и справиться со всем этим террором и кошмаром на улицах Кипра, с арабами и израильтянами, режущими друг другу глотки…
Уже тогда, на Кипре, в конце 50-х годов, я мечтал, что буду пытаться работать на мир, на любовь, хотя тогда это казалось невозможным. Ведь каждая из враждующих сторон возносила своего собственного Бога превыше всех, а Бог-то был один для всех. Все жили и боролись и погибали ради своей веры, каждая из которых, как ни странно, призывала к любви и прощению. Казалось, что мы все заблудились в темных пещерах и, увы, у нас нет такой собаки, как Джокер, чтобы вывести нас на свет Божий.
Однажды прекрасным зимним утром я сидел в классе, когда вдруг брат Бернард вошел в комнату и сказал учителю, что ему нужно поговорить со мной. Раньше такого никогда не было. Он вывел меня в коридор и сказал, что за мной пришли в школу, чтобы забрать домой. На мой вопрос почему, он ответил, что что-то случилось с моим отчимом. Я очень разволновался и стал спрашивать: «Как моя мама? Что с ней?» Брат Бернард успокоил меня и вывел в коридор, где я встретил мамину подругу. Она сказала, что отчим серьезно болен — у него повторился сердечный приступ. Каким-то образом я сразу понял, что он умрет.
Когда машина тронулась и поехала с горы в сторону Никосии, я заплакал, потому что очень переживал из-за отчима. Не могу сказать, что я был как-то особенно привязан к нему. Скорее, я больше думал о маме, о том, что с ней будет, если он умрет. Мысли мои разбегались. С одной стороны, я ненавидел жизнь в школе, с другой — мне совсем не хотелось навсегда покидать эту школу. Я совершенно не представлял, что ждет меня дальше.
В отеле я нашел свою маму, сидящую у изголовья отчима. Его глаза были закрыты, и казалось, что он спит. В ту ночь он умер. На похоронах мама плакала, я знал, что она переживает и думает, как нам теперь жить без Ладисласа. Мы остались совершенно одни — моя мать и я. И теперь мне многое предстояло взять на себя, чтобы помочь ей вести непростое гостиничное хозяйство. Именно этот день и стал моим настоящим бар мицва, потому что я вдруг осознал себя настоящим мужчиной. Теперь я ходил в школу только на занятия, и это мне очень нравилось. Отель перешел к моей маме, и мы решили не закрывать его. Но поскольку отчим не был владельцем земельного участка, нам нужно было продолжать платить за его аренду и каким-то образом сводить концы с концами. Правда, у Ладисласа был еще музыкальный магазин, где ему принадлежала половина акций. И их пришлось продать, чтобы встать на ноги и наладить нормальную работу отеля. Война только усложняла ситуацию. Многие кабаре закрывались, и артисты охотно у нас останавливались. Все любили мою маму, обожали венгерские блюда, которые она готовила. Как правило, те, кто хоть раз останавливался в нашем отеле, обязательно приезжали обратно и просили разрешения снова остановиться у нас. Но времена были очень сложные, и, конечно, нам было тяжело выкручиваться из бесконечных проблем.
