Они встречаются на торопливо созванном совещании в оперативном отделе управления полиции. Фрэнк молчалив, насторожен, его угрюмое лицо непроницаемо. Кристиан со сверкающими гневом зелеными глазами и бледным от беспокойства лицом громко угрожает судебными процессами, если каждый полицейский в городе не будет отправлен на поиски Клэр, каждый вертолет и ищейка по эту сторону Скалистых гор не будут немедленно задействованы. Конни внешне спокойна, вертит в руках незажженную сигарету. Она молчит, напряженно размышляя о последних событиях.
Перед дорожным постом у поворота на Трауэй вытянулась длинная очередь машин. Она движется медленно, и Гленн спокойно ждет, мотор работает вхолостую. Полицейский всего один, позади него стоит мотоцикл. Он пристально разглядывает каждого водителя, спрашивает документы, смотрит на сиденья и проверяет багажники.
Когда наконец подходит очередь Гленна, он опускает стекло дверцы. Полицейский извиняется, что заставил его ждать.
– Ничего, – вежливо произносит Гленн, указывая назад. – Этот джентльмен не торопится, я тоже.
Полицейский смотрит на гроб в задней части катафалка.
– Понятно, – говорит он, проверяя документы, которые в порядке, и кивком разрешает Гленну ехать. – Всего доброго, мистер Самьюэлз.
Катафалк плавно делает поворот.
Примерно через час Клэр чувствует, как машина тормозит, останавливается, потом едет задом. Гленн выходит. Клэр слышит, как скрипят открывающиеся ворота. Он снова садится за руль, и они въезжают в них.
По воздуху на лице Клэр понимает, что с ящика, где она лежит, снята крышка. Но воздух не свежий; он пахнет так же, как багажник, но запах формалина здесь сильнее.
Клэр чувствует, как ее кладут на какую-то тележку. Ее запястья развязаны, чтобы она могла лежать плашмя на спине, но руки к чему-то пристегнуты. От внезапного яркого света ее привыкшие к темноте глаза слезятся даже под повязкой, потом резкая боль в запястье словно от разреза заставляет ее вскрикнуть.
Пальцы развязывают узел повязки. Клэр способна видеть, но свет над ней слепящий, и склоняющееся над ней лицо выглядит почти силуэтом. Гленн вынимает кляп у нее изо рта.
– Послушай, – говорит Клэр, как только получает такую возможность. – Не нужно делать этого. Если убьешь меня, тебе это не поможет, лишь разожжет потребность убивать и дальше. Ты достаточно силен, чтобы остановиться. Я могу тебе помочь, если не убьешь меня.
– Ну, конечно, – усмехается Гленн, – ты актриса. Тебе хочется вопить, умолять, плакать, но ты притворяешься спокойной. И ты натаскана, так ведь? Знаешь, что мне сказать. Умеешь притвориться.
– Я не притворяюсь, Гленн. Раньше, когда помогала полицейским, притворялась. Сейчас – нет.
– Да вы, женщины, только это и делаете. Этому служат ваши одежда, косметика, приятные улыбочки, разве не так? Ты притворяешься. Это не имеет значения. Я – сама правдивость, и потому мои создания подлинны.
Он говорит спокойно, почти дружелюбно, и Клэр не сразу понимает, о чем идет речь.
– Где я? – спрашивает она.
Вместо ответа Гленн обводит комнату лучом лампы направленного света, словно прожектором.
Это похоже на заброшенную больницу, операционную или анестезионную палату. Несколько тележек, к каждой присоединен какой-то механизм, возле них большие металлические раковины и мощные лампы направленного света, как та, под которой лежит Клэр, часть из них уже потрескались. Там, где оборудование отодрано, из стен торчат трубы и провода. Мусор и куски штукатурки убраны в углы, чтобы очистить место возле тележки, на которой она лежит пристегнутой.
– Чистота оставляет желать лучшего, – замечает Гленн, увидев направление ее взгляда. – Но не беспокойся, дезинфекцию я провел. Все работает.
– Это бывшая больница?
Гленн смеется:
– Не совсем. Никто из тех, кто попадал сюда, не излечился.
Он устанавливает у ее ног штатив с маленькой фотокамерой. Сзади фотокамеры провод, Гленн подсоединяет его к портативному компьютеру на соседней тележке.
– Давай объясню, – предлагает Гленн. – Клэр, это цифровая фотокамера. Она связана с этим компьютером, он в свою очередь связан с несколькими интернетовскими сайтами. Если кто-то войдет в один из них, увидит то, на что направлена камера. То есть тебя. Живьем. – Он невесело улыбается. – Если можно так выразиться.
Клэр чувствует, как в висках стучит кровь.
– Как это понять? Что это такое?
Гленн проводит пальцами по клавиатуре компьютера.
– Это выходит мой пресс-релиз. Поступает во все крупнейшие информационные агентства мира, отделы новостей и программы последних известий. Займемся косметикой? Я знаю, ты захочешь выглядеть наилучшим образом…
К полудню в оперативном отделе царит унылая атмосфера. Потом поступает сообщение по радио, что по информационным каналам демонстрируется изображение Клэр.
– Отлично, – говорит Кристиан. – Это его первая ошибка. Мы сможем увидеть, где он сейчас.
– Не спешите, – предупреждает оператор. – Судя по его пресс-релизу, дело не столь уж простое.
– Видишь ли, поняв, что это будет мой финал, я решил попробовать нечто иное.
Гленн раскрашивает ей лицо, стоя сзади, наносит на скулы крем под пудру.
– Клэр, трубка у тебя в запястье называется троакар. Она подсоединена к откачивающему насосу. Включенный, он начнет выкачивать кровь из твоего тела, заменит ее бальзамирующей жидкостью. По ходу этого процесса сердце остановится, и ты умрешь.
– Тогда чего ты ждешь? – спрашивает Клэр. – Почему не начинаешь?
Он смеется:
– Видишь ли, в этом вся изюминка.
В оперативном отделе Конни, Уикс и Дербан склонились над компьютером, не сводя глаз с текста на экране.
Как только тысяча человек подключатся к этой сетевой видеокамере, автоматически сработает выключатель. И вы будете иметь удовольствие видеть, как субъект умирает у вас на глазах. Всякая попытка властей закрыть эту камеру возымеет тот же эффект. Нажмите кнопку «Сюда», чтобы получить доступ к камере, но только если хотите быть одним из тысячи лиц, которые станут активными участниками в создании этого уникального произведения искусства.
Эта передача названа «Вступление» по знаменитому стихотворению Бодлера, подсказавшему ее идею. Нажмите кнопку «Сюда», если хотите прочесть его.
Гленн расхаживает по подготовительному залу и, жестикулируя книгой, читает наизусть:
Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызет
В вертепе нищенском иной гуляка праздный,
Мы новых сладостей и новой тайны грязной
Ища, сжимаем плоть, как перезрелый плод;
У нас в мозгу кишит рой демонов безумный,
Как бесконечный клуб змеящихся червей;
Вздохнет ли воздух грудь – уж смерть клокочет в ней,
Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.
До сей поры кинжал, огонь и горький яд
Еще не вывели багрового узора;
Как по канве, по дням бессилья и позора,
Наш дух растлением до сей поры объят!
Средь чуждых лающих, рыкающих, свистящих,
Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,
Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей
Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих,
Нет криков яростных, но странно слиты в нем
Все исступления, безумства, искушенья;
Оно весь мир отдаст, смеясь, на разрушенье,
Оно поглотит мир одним своим зевком!
То – скука – Облаком своим одета,
Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.
Скажи, читатель-лжец, мой брат и мой двойник,
Ты знал чудовище утонченное это?
[23]