– Видишь этот замок? – Зэкери повернулся к двери в кабину. – Он совсем новый, и устанавливал его не я. По контракту мне необходима полнейшая безопасность. Этот замок поставил Нидлмэн, и только у него есть ключ. Ну и кто из нас параноик? Он единственный продюсер, запирающий эту проклятую кабину во время эфира.

Мэллори спокойно взялась за дверь, наблюдая, как нервничает Зэкери.

– Он может оказаться фанатом, – Мэллори улыбнулась. – Ты уже думал об этом, правда? Судя по звонкам в студию, я бы сказала, что твои фанаты все немного с приветом.

– А что если он ненайденный присяжный? Ты обещала найти его для меня, помнишь? Представь себе, сколько потрачено денег и времени, а все это время он находился прямо тут, под носом, в этом кабинете?

Решив немного пощекотать Зэкери нервы, Мэллори достала свой бархатный мешочек с отмычками. Она хотела показать ему, как подбирают ключи, пусть знает, что не зря он выписал огромный чек, который сотрудники «Хайленд Секьюрити» никогда не смогут обналичить.

– Воровские отмычки носить с собой запрещено, – сказала она. – Попробуешь проболтаться – пострадаешь. Понял?

Извращенный ублюдок, ему понравилась эта идея.

Замок поддался, и Мэллори легко повернула ручку. Потом, в доказательство высокого качества оплаченных им услуг «Хайленд Секьюрити», она достала из наплечной кобуры пистолет и толкнула дверь. В кабине никого не было, по размеру помещение напоминало кабину звукооператора на другой стороне.

Включив свет, Мэллори увидела такое же окно вдоль всей стены, в которое была видна студия. На панели управления она заметила лишь несколько микрофонов, наушники и еще какое-то мелкое оборудование. На задней стене на крючках висели пюпитры с расписанием передач. Корзина для мусора была набита доверху.

– Сколько человек пользуется этим кабинетом в течение дня?

– Продюсеры двух утренних шоу. Иногда приходят спонсоры посмотреть свои программы.

Мэллори провела пальцем по столу – пыли не было. Очевидно, уборщица проникала сюда без проблем.

– Это прогресс, – сказал Зэкери. – Можешь проверить кабинет на отпечатки.

– Не стану, потому что нет необходимости. – Тратить время на расшифровку сотни никому не нужных отпечатков явно не входило в планы Мэллори. – Только копы могут идентифицировать отпечатки, а чтобы использовать национальную базу данных, у них должна быть веская причина. В этом кабинете работает слишком много людей, здесь сотни отпечатков, а то и больше. Вот если ты умрешь, тогда у них будет полно оснований проверить все отпечатки, а так…

– Так в чем проблема? Уж точно не в деньгах. Подкупи какого-нибудь полицейского, пускай он проверит.

– Проверка сотни отпечатков пальцев привлечет внимание, и этого полицейского уволят. В базе данных не будет и половины из них, уверяю тебя, – Иэн Зэкери утомил ее, и Мэллори положила руки на пояс, откровенно давая понять, что разговор окончен. – Сделаем проще.

Они вернулись в его студию и подошли к темному окну продюсерского кабинета.

– Завтра ночью берешь этот предмет, – Мэллори извлекла из кармана мини-фотоаппарат, размером не больше зажигалки, – и приклеиваешь к стеклу. Он маленький, но вспышка мощная. Не бойся, он не заметит. Когда у меня в руках будет фотография, я выслежу его для тебя. Доволен? – Мэллори протянула ему аппарат. – Включу это в твой счет.

– Отлично, – улыбнулся Зэкери, радуясь такому простому решению. – А что насчет доктора Аполло? Раздобыла мне какие-нибудь свежие сплетни?

– Предположим, я найду основание, которое заставит ее согласиться на интервью? Разве это не испортит игру Косаря? Кажется, она не попадает в его категорию слишком глупых для жизни.

– А что если она и есть Косарь? Подумай об этом, – сказал Зэкери. – Психиатры отлично разбираются в играх разума. Ты никогда не спрашивала себя, почему доктор Аполло проголосовала «невиновен» вместе со всеми? Она запросто могла заставить их изменить вердикт. И, кстати, она же горбунья, калека. Общаясь с нею, жертвы не могли ничего подозревать, пока она не перерезала им глотки.

– Но зачем?

Зэкери всплеснул руками.

– Это мне и нужно от тебя. Мотив. Это мог быть и другой присяжный, но я все-таки ставлю на доктора. Вот если бы заполучить ее в эфир хоть на десять минут…

– Ты думаешь, тебе она откроется.

– Да. Я бы добился.

– А что, если она не убивала?

– Это не помеха для хорошего шоу. Ну если мне с ней не повезет, то в запасе остается последний присяжный при условии, конечно, что ты его найдешь для меня.

Мэллори повернулась к темному стеклу продюсерской кабины.

– Нет, с нами ты не едешь, – Джоанна Аполло мягко оттолкнула Рикера. – У тебя глаза слипаются. Иди домой и выспись хорошенько.

Рикер не нашелся что ответить. Он был абсолютно трезв, только ноги подкашивались, и мозги не соображали. Он просто стоял на мостовой и бездумно смотрел вслед удаляющемуся «мерседесу».

Когда машина отъехала на почтительное расстояние, Чарльз беспокойно посмотрел в зеркало заднего вида: Рикер все еще стоял на мостовой, словно позабыв дорогу домой, хотя дверь находилась всего в двух шагах.

– Он так устал. Надеюсь, не заснет прямо на улице.

– Это моя вина, – ответила Джоанна. – Думаю, прошлой ночью он и глаз не сомкнул, – она взглянула на Чарльза и произнесла уже совсем другим тоном, почти заговорщицким: – На протяжении всего вечера у меня было такое чувство, что вы хотите поговорить со мной о чем-то наедине.

– По поводу Мэллори, – сказал Чарльз. – Она такая отчасти… Как бы лучше выразиться?

– Совершенно беспощадная?

– Я бы так не сказал.

– Нет, вы бы не сказали, потому что вы ее друг. Но это у нее в крови.

Чарльз попытался объяснить:

– В характере Мэллори есть своеобразная чистота.

– И, конечно, она социопат, – сказала Джоанна. – Но вы и без меня это знали.

Они проехали несколько кварталов молча, пока Чарльз пытался подыскать нужные слова.

– Приемные родители Мэллори были очень заботливыми.

– И хорошими людьми. Рикер рассказывал мне. Он часто говорит о Марковицах. Очень жаль, что они не взяли эту девочку раньше. Полагаю, Мэллори было лет десять-одиннадцать, когда она попала в их семью.

Чарльз понял, что она имеет в виду. Луи Марковиц пропустил те прекрасные годы, в которые у его приемной дочери должны были формироваться навыки общительности, должны были, но у нее не получилось.

– Я скажу вам, чем Мэллори отличается от социопатов, которых я лечила. Она даже не пытается быть любезной.

– Она не знает как, – Чарльз хотел произнести это в защиту Мэллори, но у него плохо получилось.

– Однако лжет она очень правдиво, – сказала доктор, – и гораздо лучше, чем большинство людей.

– В ее работе необходимо уметь лгать. – Не слишком ли прямолинейно он защищал Мэллори? Чарльз сосредоточился на дороге, и, когда заговорил, его замечание прозвучало уже мягче: – Вся эта ложь в благих целях. – Иногда так оно и было на самом деле. – Вы, возможно, упустили еще один момент: Мэллори никогда не лжет, чтобы подняться в чужих глазах. – И это была истинная правда. – Ей безразлично мнение общества.

– Но людям должно быть небезразлично мнение Мэллори, – произнесла Джоанна Аполло с легкой печалью в голосе. – Эта девушка живет быстро, рискованно – она опасна.

– Опасна, – повторил Чарльз. – Конечно, она опасна, она же представительница полиции. – И не только представительница полиции. – Мэллори очень талантлива. У нее необыкновенные способности к математике и компьютерам. Я знаю, я занимаюсь тем, что подбираю наиболее оптимальное направление деятельности для людей с повышенным интеллектом и необычными способностями, так что уверяю вас, Мэллори сделала бы состояние, уйди она из полиции.

– Но тогда она лишится оружия и власти, возможности запугивать людей. Думаете, она сможет обойтись?

Когда «мерседес» мягко остановился на светофоре, Чарльз повернулся к Джоанне. Ее взгляд не выражал ничего, кроме сострадания, но это не уменьшило решимости Чарльза. Он готов был защищать Мэллори до конца, потому что дружба имела для него огромное значение. Иногда он был готов пожертвовать даже своей неизменной логикой ради благих намерений.