– Привет, Кэти!

На его приветствие Мэллори ответила ледяным взглядом, словно напомнила правила: нет никакой Кэти с тех пор как она пришла в нью-йоркский полицейский департамент. Как будто он мог стереть все воспоминания о ее детстве, о том, как она росла. Хотя приемная дочь его старого друга никогда, казалось, не была ребенком. Детство кончилось, когда маленькая бездомная девочка начала жить на улице и питаться отбросами. Рикер позаботился о том, чтобы она больше никогда не голодала. Его самое любимое воспоминание о детстве Кэти – когда он привел ее на бейсбольный матч; ей было тогда одиннадцать, и он накупил ей хот-догов и газировки. Кэти так объелась, что ее вырвало.

Еда означала любовь.

Рикер пододвинул Кэти остатки козьего сыра – все, что он мог предложить ей сейчас.

– Мэллори, – спросил он, желая исправить свою оплошность многолетней давности, – ты не голодна?

Наклонившись, она бросила на стол компьютерную распечатку. Листок приземлился на гору счетов, бланков, папок и счетов-фактур, которые вперемешку громоздились на столе. Даже не взглянув на листок, Рикер догадался, что она исполнила свою угрозу: это досье на Джо.

– Ее зовут не Джозефина Ричардс, – сказала Мэллори. – Это вымышленное имя.

– Да, да, ты меня очень удивила, – Рикер взял листок и смял его, даже не прочитав. – Может, ты не заметила, – он бросил комок в корзину, – в бумаге у меня недостатка нет. Но все равно спасибо.

Мэллори бросила взгляд на кипу бумаг на столе и еще одну кучу, которая съехала на пол. Он ощущал себя заживо погребенным под кипами бумаг. Рикер чувствовал, как она мечтала навести здесь порядок: сложить бумаги и конверты в аккуратные стопки, собрать в одно место карандаши и скрепки. Мэллори помешана на аккуратности – это самая мягкая черта ее характера.

Незаметно меняя стратегию, Мэллори устроилась в кресле. Она слегка наклонила голову и прищурила глаза – они превратились в ленивые, сонные зеленые щелки. Рикер видел, как это делал Гам, кот Джоанны, он знал, что это всего лишь уловка, чтобы усыпить его бдительность перед атакой.

– Ты не открываешь свою почту, – сказала она. – Как, ты думаешь, я об этом узнала?

Рикер не любил повторять объяснения, поэтому на этот раз он просто махнул рукой, что означало: Ладно, ладно. Письма из департамента полиции уже несколько месяцев потихоньку скапливались в его новой квартире в СоХо. Он не распечатывал их, хотя можно было легко догадаться, что они заслуживают его особого внимания: «ОТКРЫТЬ НЕМЕДЛЕННО», – гласили надписи на конвертах. Недавно под дверь подсунули конверт самых внушительных размеров, на нем аккуратным почерком Мэллори была выведена надпись поточнее: «Открой НЕМЕДЛЕННО, негодяй!»

– Что делать, я не очень люблю читать, – сказал Рикер. – За полгода не открыл ни одной газеты, – он предпочитал мирно проводить время за стойкой бара. – Но кое-какую почту я просматриваю, – он вытянул руки. – Видишь? Порезы от бумаги.

Вот чем заканчивалась его возня с опасными счетами за коммунальные услуги. По вечерам отключали свет за неуплату, а Рикер не платил, потому что ему было наплевать.

Его напарницу это отнюдь не забавляло, и он не винил ее в этом. Мэллори заслуживала лучшего объяснения, почему он так с ней поступал. Когда ее бросали, независимо от обстоятельств, она принимала это слишком близко к сердцу. Мэллори все еще не простила своих приемных родителей за то, что они умерли. Хелен Марковиц увезли в операционную, откуда она не вернулась. Несправедливо. А Лу Марковица, старого друга Рикера, убили при исполнении. Кэти Мэллори не собиралась больше никого терять.

– Твой отпуск давно истек, – ее голос показался Рикеру раздраженным, с подобным раздражением кот Джоанны, бывало, бил хвостом. – Но ты не явился ни на медицинское обследование, ни на аттестацию психиатра, – это прозвучало, как обвинение. – Тебя уволили из отдела по состоянию здоровья, – Мэллори наклонилась вперед – атака началась. – Если бы ты соизволил посмотреть свою чертову почту, ты бы знал, что тебя отправили на пенсию, – она резко ударила рукой по столу. Несколько бумажек слетело на пол. – Этого ты хотел?

Рикер пожал плечами, словно ему все равно. На самом деле это было исключительно важно.

Мэллори протянула ему конверт, по его объему Рикер догадался, что такой же лежит у него на кухонном столе.

– Вот прошение об обжаловании твоего увольнения. Подпись лейтенанта Коффи есть, теперь мне нужна твоя.

Мэллори достала бумаги и указала красную галочку в документе. Ее было трудно не заметить. Даже без очков, которые Рикер никогда не надевал прилюдно, он бы нашел место, где нужно расписаться. Мэллори часто говорила ему, что человеку в неопрятной одежде, грязных ботинках и с отвратительной прической было совершенно абсурдно отказываться носить очки только из соображений престижа. Она хотела как лучше.

Мэллори протянула ему толстый документ.

– Подпиши, – приказала она. – Потом я договорюсь о новой дате для обследования.

– Я прочту сегодня вечером, хорошо? – Рикер не мог притронуться к документу.

Видимо, Мэллори такой вариант не устраивал, но она лишь бросила документ на стол, а потом наклонилась за скомканным листком информации о Джо.

– А теперь вернемся к твоей горбунье, Джоанне Аполло.

Так вот как ее зовут!

Мэллори метнула ему скомканный листок, который Рикер поймал одной рукой. Что это? Она проверяла его реакцию? Хотела посмотреть, пройдет ли он медицинское обследование? Или она догадалась, что больше всего он боится психиатрической аттестации?

– Ты меня слушаешь?

– Да, я тебя слышу, – сказал Рикер.

Мэллори поднялась и, опершись руками о стол, наклонилась к нему, требуя полнейшего внимания.

– Но ты никогда не слушаешь радио, так, Рикер?

Джоанна Аполло, не поднимая глаз, пересекла проспект, направляясь к ряду однообразных итальянских домиков на Сент-Люкс-Плейс. Она не любила поднимать голову, чтобы не встречаться с любопытными взглядами прохожих. Вместо этого она изучала их туфли и ботинки и, основываясь лишь на собственной обувной теории, делала заключения о стройных или кривых ногах, а также о других качествах сограждан. Впереди остановилось такси, откуда показалась пара блестящих кожаных штиблет, видимо, принадлежавших модному бездельнику-бизнесмену. Они ступили на тротуар, где частенько топали пыльные сапоги рабочих, которые не могли позволить себе аренду в районе Гринвич-виллидж. В своей прошлой жизни Джоанна часто думала о том, чтобы завести знакомство с людьми, не равнодушными к обуви, с фетишистами: с ними Джоанна нашла бы общий язык.

Джоанна услышала дробный цокот каблуков позади себя. Какая-то женщина, замешкавшись, очевидно, решала, стоит ли ей обгонять горбунью, которая передвигалась слишком медленно. Но тротуар был совсем узкий: слева и справа выстроились мусорные баки, поэтому женщина колебалась. Наконец, решившись, она быстро проскочила мимо Джоанны, на ходу ускоряя шаг. «Молодая девушка», – подумала про себя Джоанна, не поднимая головы. Перед ней промелькнули высоченные шпильки особы, явно охотившейся на мужчин, искавшей развлечения или спасения в сексе. Яркие модные туфельки явно не были рассчитаны на такую гонку, но девушка очень спешила. Неожиданно из мусорных мешков, разорванных острыми когтями, выскочили две крысы. Девушка дернулась в сторону и к собственному удивлению врезалась в мусорный бак, перевернув его.

– Поверни за угол, – сказала Джоанна, подняв на нее глаза. – Эти паразиты – не главная опасность, – она кивком указала на человека в обносках со всклокоченными волосами. Он стоял посреди тротуара в нескольких метрах от них.

Теперь у попрошайки были зрители – он поднял руки и начал ими размахивать как сумасшедший. Это был Заяц. По крайней мере, он так называл себя. Джоанна же знала все его клички: Бродяга, Балда и Шизняк Психованный. Он ждал вознаграждения, но сначала нужно было немного повеселиться.