5. Вспоминайте свои психологические привилегии. Если вы не страдаете от проблем, происходящих из вашего детства, то, значит, у вас есть ранг, которого нет у других. Просыпаетесь ли вы по утрам, с радостью встречая новый день? Если да, то, значит, у вас есть ранг, которым не могут наслаждаться другие. Как часто вы чувствуете себя спокойным и уравновешенным, не беспокоясь по поводу будущего? Если это происходит часто, то у вас огромный психологический ранг. Каковы ваши личные способы снятия напряжения и разрешения проблем? Если они удаются, то у вас отменный психологический ранг.

6. Как насчет ваших духовных привилегий? Чувствуете ли вы связь со своей верой в эту жизнь или в существование после смерти? Верите ли вы в какого-нибудь бога? Как эта связь воздействует на вашу повседневную жизнь? Будьте благодарны за все свои привилегии и связи в этой области. Повышайте свою осознанность, используя их еще больше. Говорите о них. Празднуйте их. Спросите других, как можно поделиться ими.

7. Как вы используете ваши самые мощные привилегии? Выберете одну из них и спросите себя, как вы пользуетесь ею дома, на улице, в магазинах, на работе или в социальных группах. Подумайте о некоторых индивидах или группах, которые лишены такой привилегии. Можете ли вы поделиться своими привилегиями или воспользоваться ими так, чтобы другие тоже могли гордиться своими привилегиями, свободно обсуждая свои неприятности и предрассудки?

8. Какие напряжения и разногласия возникают в вашей локальной группе? Как эти напряжения соотносятся с тем, что вы не осознаете своих привилегий?

9. Вообразите, что вы используете свой ранг и привилегии, чтобы изменить свои личностные взаимоотношения, свое сообщество, весь наш мир.

Во время поездки в Белфаст в 1992 году я очень много нового узнал о ранге и о том, как он способствует возникновению жажды мести и терроризма. Я обнаружил, что террористы, вопреки тому, что о них говорят, вовсе не являются неотзывчивыми, жесткими людьми, что они бывают иногда очень чувствительными. Я узнал, что они не находятся «где-то там», в другом месте, а присутствуют в каждой группе, что это люди, попранные мейнстримом и борющиеся за всеобщую свободу.

В Северной Ирландии идет конфликт между католиками, составляющими 43 процента населения, и протестантами, доля которых в населении страны составляет 57 процентов. Католическая Ирландская республиканская армия (ИРА) представляет собой вооруженное крыло политического движения «Шин Фейн», название которого буквально означает «только мы сами». ИРА и «Шин Фейн» борются за создание объединенной Ирландии, свободной от британского правления. Протестантское же население лояльно по отношению к центральной власти и стремится оставаться на земле своих предков — шотландцев и англичан. Протестанты страшатся утратить свою культурную идентичность.

Со времени нашей с Эми поездки в Белфаст там было достигнуто соглашение о прекращении огня, хотя на момент написания этих строк ИРА пока не взяла на себя обязательства прибегать только к мирным средствам борьбы. Когда же мы там были, Северная Ирландия на все 100 процентов была охвачена вооруженным противостоянием, если только вы не спрашивали об этом самих местных жителей.

Люди, живущие в конфликтных зонах по всему миру, утверждают, что там ничего особенного не происходит. Они научились притуплять свои страхи, чтобы не сойти с ума, когда бомбежки и смерть являются ежедневными событиями. Белфаст, раздираемый конфликтом в течение нескольких десятилетий, давно превратился в международный синоним проблемной территории.

Всякая военная зона вселяет в вас ужас, когда вы впервые вступаете в нее. В любой из них, будь то Белфаст или Бейрут, люди прилагают все усилия, чтобы вести себя, как обычно, стараясь развить нечувствительность к вездесущей угрозе снайперского огня, бомбежки, терактов, которые происходят повсеместно, в любое время и направлены против любого человека. Здесь все переживают шок, который в мирное время принято называть посттравматическим стрессовым состоянием.

Нас то и дело останавливали на дорожных постах, где полиция разыскивала террористов. С тех времен, как в восьмидесятых годах мы побывали в Израиле, на меня нигде так часто не наставляли автомат.

Нас с Эми пригласила на белфастскую конференцию группа, в которую входили представители обеих сторон конфликта. Наша встреча с этими «террористами» — штамп, используемый СМИ применительно к людям, которые идентифицируют себя как борцов за свободу, — проходила тайно. Участники прекрасно знали, что если об их роли в этой встрече станет известно, то с ними могут расправиться их собственные единомышленники. Но они решили рискнуть жизнью ради того, чтобы найти новые пути разрешения конфликта. Впрочем, в такие времена практически все является вопросом жизни и смерти.

Конференция началась не слишком успешно. Как только Эми приступила к своему докладу, один из участников выкрикнул с места воинственным голосом:

— Эй, леди, чего вы ждете? Скажите нам сразу, знаете ли вы, как закончить эту проклятую войну, и не тяните резину!

Эми отплатила ему той же монетой:

— Потерпите еще шестьдесят секунд, чтобы я смогла высказаться.

Но этот человек и его друзья продолжали прерывать ее.

— Я террорист с многолетним стажем, — заявил с бравадой один из них, словно бросая нам вызов: дескать, попробуйте переделать меня.

Сначала мы ощущали себя объектом нападок. Но определенное размышление прояснило ситуацию. Гнев участников конференции в какой-то мере был вызван тем, что мы не сумели сразу признать, что именно они, люди, живущие на этой территории, очевидным образом являются наилучшими экспертами в собственном конфликте.

Их спровоцировало наше недостаточно ясное осознавание собственной привилегии: ведь после конференции мы уедем домой, продолжая жить в относительной безопасности, в то время как они останутся здесь, в зоне вооруженного конфликта. Наши двойные сигналы — оптимизм в отношении потенциальной пользы конфликта, мечта о лучшем мире, поощрительный тон — заставили их почувствовать себя неудачниками. Наше бездумное поведение усугубило их удрученность и разъярило их.

— Око за око, зуб за зуб, — сказал один из них.

Они провоцировали нас, чтобы расшевелить. Прежде чем настоящий разговор мог стать возможным, им надо было заставить нас прочувствовать конфликт и страдание, которые им самим приходится переносить постоянно. И это им удалось: на какое-то время мы лишились своего энтузиазма.

Перепалка вспыхнула за долю секунды, а на то, чтобы исчерпать ее, ушло два часа. Поначалу казалось, что никто не говорит по сути. Возражавший нам мужчина и его сторонники высказывались цинично и озлобленно. Нас это стало выводить из себя. Особенно неприятно вел себя лидер этой группки. Несмотря на то что именно он организовал конференцию, он заявил, что им нечему у нас учиться.

Пытаясь расквитаться с ним, я, как и все остальные, тоже заговорил недоброжелательно, обвинив его в том, что он ведет себя как всезнающий сановник. Я сказал ему, что он безнадежен и может лишь помешать Северной Ирландии добиться мира. Он завопил, что я несправедлив к нему и его друзьям.

Ситуация накалялась по нарастающей, пока не вмешалась одна из их женщин. Она объяснила, что человек, казавшийся самым воинственным, на самом деле просто ведет себя как обычно.

— Он вовсе не старается быть неприятным, — сказала он. — С его точки зрения, он делает нечто позитивное для всех нас!

За то время, что она успокаивала нас таким образом, наш обидчик вдруг притих.