Оперативные совещания, всегда проходившие утром по четвергам, за последнее время превратились во что-то совершенно непонятное. Лютиков заявил, что сотрудники Уголовного розыска безобразно расслабились, и что он теперь будет давать им тесты на сообразительность по различным уголовным делам, обещая всяческие кары тому, кто не сможет решить предлагаемые им задачи.

Его угрозам, зная полковника, конечно никто не поверил, но и задачек решить, тоже, практически никто не мог — совершенно не были они похожи на обычные дела — уж очень странными казались поступки фигурантов и их абсолютно непостижимая логика. Как ни удивительно, но больше всех в разгадывании этих головоломок везло Ване Снегирёву, честно говоря довольно-таки туповатому в обыденной жизни.

Егор Немигайло едва успел поспорить на ящик пива с Филимоновым о том, кто первым из них раскроет источник, из которых начальство черпает информацию, как в коридор выглянула Ниночка, секретарь Лютикова, и пригласила всех в кабинет.

Полковник Лютиков, суровым взглядом отца командира, обвёл сидящих за длинным столом оперативников.

— …Ну, девушка, естественно, молодая, наивная, — продолжил он, — влюбилась в этого пижона. Он тоже мужик видный. Расписались они…

— Паспорт-то она его видела? — Решил уточнить Немигайло.

— Видела, видела. Вызвал он её оттуда на свою загородную фатеру в столичной области. Стало быть, с родителями знакомить. Она с мамкой-папкой простилась и дунула, понятное дело, в столицу.

Оперативники, расположившиеся за длинным столом, внимательно слушали полковника, стараясь не пропустить обстоятельств дела.

— А там встречает её совсем другой мужик, — продолжил Лютиков — которого зовут точно так же, как её молодого мужа…

Сидящие за столом удивлённо переглянулись.

— Круто! — не удержался Филимонов.

— Так он и есть настоящий? — спросил Снегирёв.

— Ну, да. И он, ясный пень, не признает её как жену. Что делать?

— Использование заведомо ложного документа — отчеканил Немигайло. — Статья триста двадцать седьмая!

— Ты погоди, это ещё не все обстоятельства. Этот, настоящий, стал к ней симпатию проявлять. Девка то — кровь с молоком. А потом исчез. И тут как раз объявляется этот пижон, что на ней женился… Ну, какие будут соображения товарищи офицеры?

Немигайло удивлённо посмотрел на Колапушина. Тот только скривил рот и недоумённо пожал плечами.

— Может они какие сводные братья? — Робко осведомился Снегирёв — Отец один, а матери разные — поругались там из-за наследства, или ещё чего?..

— Вот! — Лютиков уставил в Снегирёва палец — Учитесь, товарищи офицеры! Молодёжь вас обгонять начинает. Где же твоя интуиция, Немигайло? А ты, Арсений Петрович, меня просто удивил.

— Почему именно я? — обиделся Колапушин.

— Да вид у тебя сегодня… только такие дела и распутывать. Ещё «бабочку» себе на шею нацеп —, и будешь вылитый артист Павел Кадочников, только с усами. Вы у меня скоро серьги в уши втыкать начнёте.

— Так он и рассчитывал, что она потом опять в него влипнет? — решил вернуть разговор в прежнее русло Немигайло.

— Дошло, наконец?! Это только начало, замес только уголовного дела! Вот преступление! Вот загадка! Нюх начинаете терять, господа сыщики. — Для убедительности, Лютиков постучал согнутым пальцем по носу. — Надо ж, пьяного Мотылькова поймать не могут! Да что он — под землю провалился? Не в Гвадалахару же он сбежал! Или в Акапульку, какую нибудь! На сегодня всё! На следующей оперативке продолжим..

— И откуда он только дела эти выкапывает? — продолжал удивляться в коридоре Немигайло, — я уж всех ребят обзвонил, никто и не слыхивал. Может, через Интерпол? Где эта Гвадалахара, Арсений Петрович, в Испании что ли?

— Кажется, да. — ответил Колапушин, сосредоточенно набивающий трубку.

— В Мексике! — громко доложил, невесть откуда взявшийся, Снегирёв — и Акапулько там же.

— Ну-ка, ну-ка — постой, Ваня! — Зацепил его за пуговицу Немигайло — Что-то ты дружок последнее время больше старших знать стал. Меня не проведёшь! Давай, колись как на духу — откуда ты про эти дела знаешь?

— Чего, дела? — Заёрзал, пытаясь выкрутиться, Снегирёв, — Да у моей тётки этих дел — полный шкаф!

— Начал давать показания, Арсений Петрович, — торжественно произнёс Немигайло — ну, продолжай! У тебя тётка-то кто, Генеральный прокурор?

— Какой, прокурор? Пенсионерка она, поварихой работала.

— А к полковнику она, каким боком?

— Егор, ну отпусти, пуговицу ведь оторвёшь! Живет она с ними в одном подъезде.

— Уже теплее. Колись дальше! Чистосердечное признание…

— Колись, колись… Помнишь, Лютиков, в прошлом месяце, радикулитом маялся?

— Ну, помню.

— Вот — валяется он дома, нога болит — на улицу не выйдешь, стал у жены книжки брать читать. А та их сама у тётки моей берёт, к ней бабы со всего дома бегают.

— Постой, постой — расхохотался Колапушин — Савелий что же, любовные романы нам пересказывает?

— Ага. А я у тётки узнаю, что он последнее читал, ну и…

— Жук, ты Снегирев, — разочарованно произнес Немигайло — мелкий жулик. Я то думал…

— Не скажи, Егор, — возразил, отсмеявшись, Колапушин — у парня хорошая оперативная хватка — видишь, как всё просчитал. И с агентурой умеет работать — родную тётку ухитрился завербовать. Получишь с Филимонова пиво — не забудь угостить. Ну всё, ребята! Пошли Мотылькова ловить, есть у меня кое-какие соображения…

Все расчёты Колапушина оказались абсолютно правильными — обложенный со всех сторон Мотыльков вышел прямо на них, как зверь, которого загонщики выводят точно на «номера». Вышел и… исчез! Это была уже мистика какая-то — средь бела дня, на полупустом в это время проспекте, с перекрытыми наглухо любыми возможными путями ухода — скрыться Мотылькову было просто некуда. Он должен был быть здесь, но… здесь его не было!

— Только под землю мог, Арсений Петрович. По-другому никак не выходит!

Запыхавшийся Немигайло перехватил за руку мечущегося по улице Колапушина, который пытался высмотреть кого-то на трамвайной остановке — Под землёй он, точно!

— Иван, где? — отрывисто бросил Колапушин.

— На ту сторону по верху побежал. С другой стороны заходит.

— Ага, наконец, попался! Давай, ты по той лестнице, а я здесь… — и оба сыщика резво устремились к подземному переходу.

Прохожих, в полупустом переходе почти не было. Заглядывая во все торговые палатки, Колапушин и Немигайло медленно продвигались вперёд, пока не натолкнулись, в середине, на подошедшего с другой стороны Снегирёва.

— Ну, и где он!? — Набросился Немигайло на Ивана. — Упустил?

— Никак не мог, Егор Фомич, — обиженно ответил Снегирёв, — с той стороны и ларьков то нет. А вы не видели?

Несколько секунд все трое сосредоточенно оглядывались соображая, куда же опять мог испариться неуловимый беглец.

— Может быть, он там? — мотнул головой Колапушин в сторону маленького пикета старичков и старушек с большими, кричащими плакатами. Среди старательно выполненных цветными фломастерами объёмных текстов выделялись призывы: «Запретить психотронное оружие!» «Прекратить зомбирование молодёжи!» «Нет тотальному кодированию пенсионеров!»

Чувствовалось, что пикетчики отнеслись к своей задаче крайне ответственно. Часть плакатов была прикреплена липкой лентой к стене перехода, а несколько, наклеенных на фанеру, просто стояли у стены. Наверное, кто-то не пришёл, или протестанты меняли их время от времени.

— Среди этих чудиков малахольных? Да вряд ли, они тут каждый день стоят. Если только видели чего… — и Немигайло решительно направился к странной группке. Колапушин и Снегирев пошли следом, подозрительно всматриваясь в протестующих граждан. Те, почувствовав внимание, встрепенулись и моментально вышли из спячки. Стоящая крайней интеллигентного вида старушка в очках истово, с придыханием, затянула страстный монолог:

— Я Постникова Анна Сергеевна, инвалид войны и труда, подвергалась с тысяча девятьсот семьдесят восьмого года унизительным экспериментам КГБ по воздействию электромагнитных полей на психику человека. Из-за этого распалась моя семья, дети ушли из дома, сама я больше двадцати лет лечусь…