Крафке молча и выразительно смотрел на свои скованные руки.

— Повторяю, — снова заговорил Хауз, — наручники и меры физического воздействия не должны вас удивлять. Я вполне мог бы обойтись современными средствами, то есть приказать сделать вам два укола, и вы тогда начали бы пытать сами себя. Но ваше воображение все еще живет во времена бездарного «третьего рейха», умудрившегося погубить здравую идею мирового господства. И напоминаю в последний раз, что из всех участников вашего дурацкого заговора вы единственный, кто пока остался в живых. Подчеркиваю — пока.

— Я был в отчаянии, мистер Хауз. — Немец заговорил, с трудом подбирая слова. — После войны пошло прахом дело всей моей жизни. И я не видел иного выхода, кроме как подчиниться Райхеру и уйти «вниз». Пробуждение же было совсем невероятным. Нет, поверьте, меня нисколько не огорчило, что мои прежние вожди стали вашими слугами. Поверьте, мистер Хауз, я глубоко уважаю вас. Вы умный и деятельный человек… Но за пять лет работы на вас я пришел к выводу, что вы занимаетесь не тем. Вы создали прекрасную организацию, дающую огромный доход. И не более…

— Мои деньги — это и есть власть. Самая реальная власть в этом мире, — возразил Хауз.

— Не та власть, которой обладал Гитлер, — смело ответил Крафке. — О, если бы у руля национал-социализма и Германии тогда стояли мы, ученые, конструкторы, инженеры. Мы заставили бы весь мир работать на нас! Да, да, весь мир! Сегодня дарования такого человека, как вы, не растрачивались бы на операции с наркотиками, а черномазые не чувствовали бы себя так уверенно. Ваша нынешняя власть — не власть, а всего лишь влияние. Где сегодня сила, способная обуздать миллиарды людей? Ее больше нет. Ваши предшественники совершили роковую ошибку, позволив Рузвельту воевать вместе с русскими против нас.

— Ошибку совершил ваш идиот-фюрер, а не мы, — перебил немца Хауз. — Он должен был идти на Восток, и только на Восток, а не на Запад. Вы, Крафке, вообще отдаете себе отчет в том, что ваш гитлеровский нацизм был всего лишь маленьким эпизодом большой игры? Мы, промышленники и финансисты Запада, создали Гитлера, чтобы он шел на Восток! А этот взбесившийся ефрейтор кусал руку, которая его же вскормила.

— Вероятно, — неуверенно сказал Крафке, избегая пристального взгляда следившего за ним Сандерса, который сидел сбоку в кресле. — И все же возрождение великой идеи нацизма необходимо… А попав под вашу руку, движение растворяется в вашем бизнесе. Я втайне вербовал бывших членов движения, работающих на вас. Я спешил, у меня почти не было времени, и поэтому я решился на отчаянный шаг — разбудил Райхера. Я ненавидел его, так как он олицетворял все то, что погубило мою идею и мое дело. Но я знал, что смогу использовать этого фанатичного наци. Он взвыл, узнав, что «резерв 88» принадлежит американцу. И я убедил его, сказав: «Райхер, мы проявим истинно нацистский дух. Мы воспользуемся деньгами и организацией этого янки, чтобы воскресить дело фюрера…»

— Я не янки, — процедил сквозь зубы Хауз. — Я техасец.

— Уверяю вас, Райхеру подобные тонкости безразличны, — усмехнулся разбитым ртом Крафке. — Вряд ли он вообще когда-нибудь слышал, что в Штатах была гражданская война. И я говорил ему: «Райхер, через два месяца евреи-плутократы будут праздновать шестидесятилетие своей победы над нами. Так нанесем же им удар в Нюрнберге! В том самом Нюрнберге, где имя фюрера гремело на партийных съездах и где враги казнили позорной смертью святых героев!

Что произойдет, — повторял я ему, — если в этом городе, запятнанном кровью мучеников за арийское дело, вдруг появятся пятьдесят героев-эсэсовцев в черных парадных мундирах и штурмом возьмут дом, названный «Дворцом правосудия»? Как содрогнется мир, узнав, что гвардейцы фюрера не умерли, не постарели ни на день за эти шестьдесят лет! Все увидят и поймут, что НСДАП бессмертна. Немцы снова пойдут за нами, как за птицей Феникс, воспрянувшей наконец из пепла!

Вы же знаете, мистер Хауз, что Гитлер обожал всякую мистическую дребедень. Такому фанатику, как Райхер, она не могла не прийтись по душе. Он даже прослезился, обнял меня и заявил, что впервые поверил мне по-настоящему! И ради воскрешения дела он готов пожертвовать жизнью сорока девяти собратьев-эсэсовцев. Для него, командира ударной группы, мы разработали план спасения. Райхер составил мне список сорока девяти наиболее преданных офицеров, я разбудил их, и мы начали готовить операцию. Чтобы замести следы, все сорок девять заранее приняли яд. Согласились стать мучениками во имя идеи. Одно слово, фанатики! Райхера отравил я сам, подсыпав яд в его кофе.

— Так-так… — Хауз рассеянно барабанил пальцами по столу, затем повернулся к начальнику личной канцелярии: — У нас есть вопросы к доктору Крафке, мистер Сандерс?

Тот снял очки, достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный носовой платок, протер стекла, затем оправу. Снова надев очки, он пригладил остатки волос на яйцеобразной голове и начал не спеша складывать платок, прежде чем положить его обратно в карман.

«Очки у него, как у Гиммлера, — невольно подумал Крафке. — Такая же тонкая золотая оправа. И внешне похож на Гиммлера, такая же противная сушеная глиста. Здесь он, судя по всему, выполняет роль Бормана».

— Не кажется ли вам, Крафке, что в словах ваших есть противоречие? — нарушил наконец молчание начальник канцелярии.

— Какое же, мистер Сандерс? — спросил пленник.

— Вы невысокого мнения о фюрере и его дружках. Они были мелкими лавочниками, дорвавшимися до власти. Зачем же вам хотелось возрождать их идею? Почему вы считаете ее великой?

— Идея и ее исполнители — вещи разные. Носителями великой идеи оказываются люди, не способные сами понять ее до конца. Идея может быть слишком великой, а поколение чересчур не подготовленным, чтобы целиком и полностью ее усвоить, понять и воплотить…

— Позвольте поставить вопрос иначе.

От издевки, звучащей в вежливых, казалось бы, словах начальника канцелярии, у Крафке пошел мороз по коже. Хауз же усмехнулся, следя за устроенным его помощником допросом.

— Вы были намерены возродить великую идею нацизма и сами решили стать ее главным носителем. На какой же базе, герр доктор?

Крафке перевел взгляд с Сандерса на Хауза. Хозяин кабинета бесстрастно, в упор разглядывал его.

— Вам, надеюсь, понятен мой вопрос, Крафке? — издевательски вежливым тоном продолжал начальник личной канцелярии. И вдруг выкрикнул, голос просвистел как удар бича: — Хватит валять дурака!

— Сторонников нацизма хватает и у вас в США, и в Европе, я имею в виду Западную, и в Австралии, и в Южной Америке… — бормотал Крафке. — Мне хотелось дать им всем новый импульс, новый толчок. Но для прихода нацизма к власти этого, конечно, мало.

— Разумеется! — резко бросил Сандерс.

— Я рассчитывал прорваться к власти на гребне мощной, отлично налаженной организации. Вашей организации, мистер Хауз! — твердо произнес немец. Теперь он смотрел прямо в глаза боссу. — Вся операция в Нюрнберге планировалась как шантаж против вас. Я намеревался стать во главе воскрешенного нацистского движения. Я намеревался оседлать вас, пригрозив, что в противном случае Совет Безопасности ООН получит сфабрикованные мною материалы о том, что Нюрнберг — дело ваших рук.

— Ваше счастье, герр доктор, что вы признались в этом сами. В противном случае я был бы вынужден удовлетворить просьбу моего верного помощника, предлагавшего скормить вас вашим же любимым рыбкам, — продолжал Хауз уже веселым тоном, как будто обсуждал с собеседником шахматную партию. — Мне может пригодиться человек вашего редкого ума. Но при условии беспрекословного повиновения. Пусть вам будет примером мистер Сандерс. — Хауз окинул своего «серого кардинала» веселым взглядом. — Через своих людей в Южной Америке, Англии и ФРГ мистер Сандерс сумел вовремя ликвидировать вашу безрассудную затею. Хотя Райхер и двое сопровождающих все же попали в руки СОБН! Право, и как вы только сообразили использовать в политической операции уголовников-пушеров, которые потенциально могли находиться в поле зрения полиции.