Чупати была вручена также денежная премия в размере тысячи форинтов. После того как закончилась торжественная часть, Чупати, надеясь, что у Кантора теперь появился аппетит, повел его кормить. Повар вымыл миску и положил в нее самые лучшие куски мяса. Однако Кантор, поглядывая то на хозяина, то на соблазнительно пахнувшую еду, так и не притронулся к ней.

– Что с тобой, дружище? – спросил Чупати собаку. – Почему ты ничего не ешь?

Кантор тоже с недоумением смотрел на своего хозяина, не понимая, почему ему дают еду в новой миске. Ведь сам хозяин приучил его к тому, чтобы он никогда не брал еду из чужих рук и новой посуды.

– Ах ты черт подери! – вдруг радостно воскликнул Чупати. – Миска! Ты не хочешь есть из новой, незнакомой тебе миски! Все ясно! – Сержант, не задумываясь, стащил с головы фуражку и все содержимое новой миски опрокинул в нее.

– Ешь! – Чупати поднес фуражку с едой под нос Кантору.

Пес с жадностью набросился на еду.

– Ну наконец-то! – с облегчением вздохнул Чупати. – Как же я мог забыть! А где мне теперь достать новую фуражку? Вот вопрос.

После праздника Чупати купил себе облюбованные раньше ботинки на каучуковой подошве – благо премия лежала в кармане. Теперь он вместе с Кантором спал в казарме, в комнате, специально отведенной для гостей. Спал сном праведника.

Проснувшись, Чупати надел новые ботинки и довольным тоном сказал:

– Ну, Кантор, если бы не ты, то не видать бы мне этих ботинок… А ты не завидуешь, а?

Кантор внимательно оглядел ботинки, но нет же, он нисколько не завидовал своему хозяину.

Стояло прекрасное августовское утро. Чупати привел в порядок свое обмундирование: почистил, выгладил. Согласно приказу он временно оставался в распоряжении местного начальства. Ему даже дали несколько выходных дней, которые он мог использовать по собственному усмотрению.

– Ну, Кантор, что мы с тобой будем делать? – спросил он, обращаясь к собаке, и сам же ответил: – Сначала осмотрим город, так? А потом пойдем купаться на Дунай, согласен?

Сержант так тщательно причесал Кантора, что шерсть на нем заблестела как намасленная.

– Ну, теперь пошли, пижон! Когда сержант подошел к проходной, часовой встретил его дружеской улыбкой и спросил:

– Товарищ старший сержант, вы не находите, что у вас… не все в порядке?

Чупати инстинктивно схватился за голову, на которой не было фуражки.

– Вот олух! – выругался он. – В форме и без головного убора. Что же делать?

– Попросите в казарме у ребят. Они вам дадут пилотку, – посоветовал часовой.

Через несколько минут Чупати уже шел в казарму.

– Как хорошо, что я вас встретил, – увидев Чупати, сказал ему молоденький лейтенант. – Я уже был у вас…

– Ну вот и погуляли… – недовольно проворчал сержант, предчувствуя, что не зря его искали. – Что случилось?

– Ничего особенного не случилось, – продолжал лейтенант. – Звонили из Тохомока, передали, что у них произошло нарушение госграницы…

– Вот так «ничего особенного»!..

– Передали, что дело несложное. Двое каких-то заблудились в камышах, и только…

– Ну, Кантор, конец нашей свободе, пошли!

Небольшая пограничная застава размещалась у черта на куличках, там, где тянулись сплошные болота.

Шофер-пограничник довез Чупати до заставы и тут же укатил обратно.

– Сколько сопровождающих вы мне дадите? – спросил Чупати начальника заставы – молоденького старшего лейтенанта.

– Сопровождающих? – удивился лейтенант. – Я думал, вам их в городе дадут. У меня ни одного человека свободного нет.

– Жаль, но тогда я не смогу начать работу. По инструкции мне положено не менее двух сопровождающих. А вы мне их не даете.

– Один-единственный солдат сейчас не занят, он конюх… ухаживает за лошадьми. Его могу дать, а смена сама посмотрит за животными, хотя ругаться сильно будет…

Чупати выглянул в окошко: кругом расстилалась однообразная, ровная зеленая равнина с серыми пятнами зарослей тростника где-то на горизонте.

– Далеко вам не придется идти, – попытался успокоить Чупати начальник заставы. – Каналы и озеро мы постоянно контролируем на моторной лодке. А в болото ни одна живая душа не осмелится сунуться, суши же у нас кот наплакал…

– Хорошенькое утешение. – Чупати отошел от окна и, махнув рукой, сказал: – Давайте вашего конюха…

Конюхом оказался высокий молодой парень с обвислыми, как у сома, усами, флегматик с очень покладистым характером.

Через несколько минут конюх, повесив себе на шею карабин, был уже готов выйти в путь. До места нарушения границы Чупати довел сам начальник заставы. На мокрой земле явственно отпечатались два следа: мужской и женский. Договорились с начальником заставы, что, если что-нибудь случится, Чупати даст длинную очередь из автомата в воздух.

Далее пошли по лугу, через полкилометра начались заросли тростника. Идти было трудно: заросли были густыми и высокими.

Только тут Чупати спохватился, что ему следовало бы попросить у старшего лейтенанта болотные сапоги.

После часа блуждания по зарослям Чупати спросил конюха:

– Где мы находимся?

– А черт его знает, – спокойно ответил тот.

– Разве ты не знаешь этих мест?

– Нет. Меня никогда сюда не брали.

– Так чего ты мне об этом раньше не сказал?

Отдохнув, пошли дальше на север. Под ногами хлюпала вода.

– Хоть компас у тебя есть? – спросил Чупати конюха. Тот покачал головой.

Через некоторое время вода дошла до колен, а потом и выше, Кантор уже не шел, а плыл.

Наткнувшись на крохотный сухой островок, остановились передохнуть. И вдруг Кантор, подняв уши, начал настороженно слушать. Чупати тоже прислушался. Где-то недалеко кричал ребенок, кричал взахлеб, как обычно грудные младенцы.

– Ты слышишь? – спросил сержант конюха.

– Слышу, младенец плачет…

Встали и пошли на крик. И снова пришлось идти по колено в воде, пока не выбрались на небольшой островок, на котором лежал завернутый в пеленки младенец.

– Черт возьми! – выругался Чупати. – Что же нам теперь с ним делать?… Нужно возвращаться обратно, но только прямым путем…

– Я совсем не умею плавать, – заявил конюх.

Чупати остолбенел: он и сам-то, по правде сказать, плавал неважно.

Повернули в сторону заставы. Вода местами доходила до подмышек. Конюх, бывший на голову выше Чупати, нес ребенка на поднятых вверх руках. Кантор пробирался вплавь.

Через час все выбились из сил. Чупати потерял один башмак, который засосало болотной грязью.

Солнце еще стояло высоко в небе, они все шли и шли, а камыши не кончались.

– Помогите! Помогите! – Тишину разорвал истеричный женский крик.

– Скорее туда! – скомандовал Чупати и побежал на крик.

Через несколько метров тростниковые заросли неожиданно кончились. Взору открылось ровное место, на котором синела гладь озера, а в самом центре этой равнины две черные головы: мужская и женская.

Чупати несколько мгновений смотрел на двух человек, которых засасывала трясина.

В это время со стороны озера послышалось слабое тарахтение моторки.

– Стреляй в воздух! – крикнул Чупати конюху, чувствуя, как почва уходит из-под ног. – Кантор, возьми его! Это бандит! – успел крикнуть сержант псу, ткнув рукой в сторону мужчины, и энергично заработал руками и ногами, чтобы как-то удержаться на поверхности, не уйти под воду.

Когда Кантор подплыл к мужчине, тот вытащил пистолет и, хотя Кантор успел повиснуть у него на руке, выстрелил. Пламя обожгло Кантору шерсть. Пуля прошла в нескольких метрах от Чупати, никого не задев.

Через несколько секунд вдали показалась моторка пограничников. Чупати чувствовал, как его все глубже и глубже засасывает трясина и он не в состоянии был пошевелить ни рукой, ни ногой…

Подоспевшие на моторке пограничники успели вытащить Чупати, конюха с младенцем, Кантора и мужчину с пистолетом.

В сознание Чупати пришел только в больнице. Открыв глаза, он увидел белый потолок и белые стены. Был еще день. В окно падали солнечные лучи. Чупати сел на койке, и его первыми словами были: