На самом экваторе «Тиликум» попал в штиль. Часами, днями, сутками ни шквала, ни шквалика, ни даже легкого дуновения. Но если даже на море нет ветровых волн, то без зыби дело все равно не обходится. Эти длинные волны прикатываются из районов, отстоящих от вас на много тысяч миль. Там дует ветер, а здесь вас качает на волнах. Без поддержки ветра парусный корабль — игрушка зыби. Его качает и переваливает с борта на борт так, что палуба становится дыбом. Паруса хлопают, блоки бьются о рангоут. Да еще ко всему этому в безветрие жара на экваторе страшенная. Даже старые морские волки и те впадают в меланхолию, заштилев в тропиках.

И вот, представьте мое неописуемое изумление, когда при всех этих обстоятельствах однажды поутру мой Гарри вдруг впервые раскрыл рот и заявил:

— Шкипер, я проголодался.

— Гарри, дружище, что бы ты хотел на завтрак? Может, глазунью из двух яиц?

— Я думаю, что справлюсь и с тремя. И если можно, пожалуйста, еще тарелку овсяной каши со сливками.

С этого дня еду стали готовить каждый раз по четыре порции: одну — для Восса, другую — для Гарри, третью — для мистера Гаррисона и четвертую — для Гарри Гаррисона.

Со всеми хворобами, какие только ни одолевали моего напарника, было покончено! Остался один аппетит. Он не мучился больше морской болезнью. Он был весел и разговорчив.

Таким образом, я открыл два оригинальных патентованных средства. От морской болезни лучше всего помогает выброска на берег, причем волны должны быть как можно выше. Против чахотки нет ничего лучше трехмесячного морского путешествия на утлом суденышке. Оба рецепта я выдал за бутылку виски своему старому другу доктору Мартенсу. Он выписывает их теперь своим пациентам за гонорар.

Детям вечно твердят: не оставляй ничего в тарелке, а то будет плохая погода. Видимо, в этом есть все же доля истины. Не прошло и двух дней с того знаменательного момента, когда Гарри принялся опустошать нашу провизионку, как пришел пассат. На этот раз уже в северном полушарии. «Ну, Ханнес, — сказал я себе, — теперь держи только круче к норд-весту, а уж пассат потянет тебя куда надо».

И пассат не подводил нас почти 2 тысячи миль. Мы совсем было размякли и начали уже вычислять дату прибытия в Лондон. Сколько у меня было из-за этого в жизни разочарований, сколько раз я зарекался заглядывать далеко вперед — и вот, пожалуйста, снова совершил ту же самую ошибку!

И снова морской царь внес поправки в наши расчеты. Примерно в тысяче милях от Азорских островов пассат покинул нас, и «Тиликум» капитально заштилел.

Один день сменялся другим. Через две недели нас отнесло на добрых 12 миль назад. Но Гарри не унывал. Он стоял теперь вахту по 12 часов в сутки и готовил за это, попеременно со мной, через день, стряпая довольно сносные завтраки, обеды и ужины.

Однажды он сказал:

— Ну вот, они мне больше не нужны.

— Кто тебе больше не нужен?

— Не кто, а что — мои подтяжки!

— Гарри, — сказал я, — я очень рад за тебя, мой мальчик. Вышвырни эти старые подтяжки за борт. А потом, будь добр, подай-ка мне наши провизионные ведомости.

Через несколько минут мне стало грустно: наши четыре едока так основательно похозяйничали в провизионке, что сомнений не оставалось — до Лондона нам харчей явно не хватит.

Поэтому, когда на семнадцатый день пришел наконец вестовый ветер, мы взяли курс на Азоры и 3 августа входили уже в гавань главного острова, Сан-Мигела.

Не успели мы толком стать на якорь, как рядом уже задымил паровой баркас, и к нам на борт спрыгнул портовый врач.

— Добрый день, сеньоры, откуда вы?

— Из Пернамбуку, сеньор.

— Пожалуйста, ваши справки о состоянии здоровья.

— У нас их нет, сеньор…

Не успел я закончить фразу, как портовый врач резвым кузнечиком перескочил обратно на баркас и отпихнул его от нас метров на десять. Теперь я мог продолжать дальше.

— Мне сказали, что никакой справки не надо, сеньор.

— Выбирайте якорь и следуйте к карантинному рейду. Всякая связь с берегом вам категорически воспрещается.

С этими словами вежливый сеньор был таков.

— Мы крайне нуждаемся в пище и воде, сеньор! — успел я только крикнуть ему вдогонку.

Что делать, мы подтянулись к карантинному рейду и стали ждать, как развернутся события. Я прикидывал, не податься ли нам лучше прямо в Лондон. Если мистер Гаррисон и Гарри Гаррисон откажутся от своего рациона, то на двоих нам с Гарри продуктов, пожалуй, могло бы и хватить.

Тут мы снова услышали пыхтение баркаса. Из его блестящей медной трубы облаком валил дым, низко стелившийся над водой. Портовый врач подошел к нам с наветра и застопорил машину. На пятиметровой длинной штанге он протянул нам большую корзину.

— Утром мы вами займемся.

Гарри заглянул в корзину.

— Мистер Восс, мы остаемся здесь! Глядите!

Вино, холодная курятина, овощи, фрукты в количестве не меньшем, чем на четыре персоны. Совсем недурно…

Ночь мы безмятежно проспали, а утром соорудили грандиозный завтрак из собственных запасов. Уж как-нибудь, с голода пропасть портовые власти Сан-Мигела нам не дадут.

Около двенадцати баркас пришел снова.

— Вам можно сойти на берег. Из Лиссабона пришла телеграмма с разрешением. Вы же теперь знамениты на весь мир!

Десять дней провели мы на острове. Каждый день в нашу честь устраивали пикники, а каждый вечер — приемы.

Где-то на исходе девятого дня Гарри сказал:

— А не пора ли нам в Англию, мистер Восс? Я уже не могу больше есть столько, как в первые дни.

13 августа мы поднимали паруса. В этот день на острове приостановились все работы: народ тучей ринулся в гавань провожать нас. Теперь нам оставалось пройти всего 1800 миль. С волнами северных широт «Тиликум» справлялся великолепно, и мы почувствовали себя вполне уверенно. Донимал нас только холод. Мы целые годы провели в тропических широтах и успели к ним привыкнуть. Оживленное движение судов указывало на то, что Английский канал уже близко. 23 августа Гарри заорал во всю глотку:

— Шкипер, шкипер!

Видимо, он был сильно взволнован: обычно он называл меня «мистер Восс». Я выскочил из койки и высунул голову из люка. В полумиле от нас, по траверзу, открылся маяк Скилли — внешний форпост канала.

Мы быстро шли вдоль английского побережья. Маячная служба сообщила о нас на все впереди лежащие маяки. Газеты ежедневно сообщали о нашем продвижении, и в Лондоне уже заключались пари о точной дате нашего прибытия. 2 сентября, в четыре часа пополудни, когда мы достигли юго-западной оконечности Англии и вошли в Маргейтскую гавань, мол был заполнен людьми.

Портовая вахта запросила нас:

— Откуда идете?

— Виктория, Британская Колумбия.

— Сколько времени в пути?

— Три года, три месяца и двенадцать дней.

Такого ликования, как в тот день и те часы в порту, я не видел за всю свою жизнь. В носу у меня защекотало. Я вытащил платок и высморкался, потом погладил потихоньку Старину «Тиликума» по румпелю:

— Спасибо, бравый ты мой парень!

А потом начался нескончаемый поток всевозможных празднеств, чествований и интервью.

На одном из приемов я встретился с лейтенантом Шеклтоном, тогдашним секретарем Шотландского географического общества. Он сумел направить всю суету и шумиху в благопристойное и выгодное в финансовом отношении русло. При его содействии я сделал лекционное турне по Англии, заработав при этом приличные деньги. Кроме того, благодаря ему я стал членом Королевского географического общества в Лондоне.

Учителя Ниссена не было уже в живых, а то бы я обязательно ему написал. Как это он сказал однажды маленькому Ханнесу в сельской школе: «Ты никогда никуда не выберешься дальше Хоэнфельде!»

«Тиликум» занял почетное место на морской выставке в Элз-Каунт-Гардене. Красный кедр не гниет, и если мой верный кораблик не сорвется еще раз со стрелы крана и его не лягнет лошадь, то ему обеспечена еще долгая, славная жизнь.

Смит, Смит и Смит. Я становлюсь охотником за тюленями. Высадка в Японии. Коике-сан. «Шикишима Мару».