Он опирался на ружьё со стволом в виде оркестровой трубы, на поясе у него висел пакет с солью для зарядов, а сам он стоял склонив голову, совершенно как сонный.

— Дрыхнет на посту, — шепнул я Пекарю.

— Не дрыхнет, а очень старательно выполняет приказ Жабиана, — ответил тот едва слышно.

Полицейский взаправду ничуть не спал. Он только заткнул уши двумя длинными тряпочками и, чтоб не видеть и петушиного рассвета, закрыл глаза.

Пекарь подмигнул нам, и мы тихо пролезли в ворота.

Главный фонтан в саду мы нашли сразу. Это был круглый бассейн, посередине которого стояла медная позеленевшая фигура самого Жабиана Усатого. Медно-зелёный усач держал огромную медную бутылку с надписью: «Пейте наш лимонад!», а из бутылки со свистом вылетала лишь простая вода.

Фонтан так шумел, что мы могли разговаривать полным голосом, не боясь себя обнаружить.

Зиньзелла облетела вокруг фонтана, села на куст шиповника, указала:

— Вот здесь!

Машинист раздвинул колючие ветки, и мы увидели наш великолепный сундук. Он цел и невредим! Только вещи перемешаны так, будто там порылся поросёнок. Но это беда невеликая, — главное, что мы могли ехать дальше. Оставалось лишь увидеть Серебряный Меридиан.

Я вынул из кармана Зелёное Стёклышко и глянул. Меридиан был на месте. Всё такой же. Пронизав дворец из одного окна в другое, он проходил над садом. Около нас он даже чуть-чуть опускался.

Машинист сказал:

— Поспешим, ребята! Скоро ударит вторая пушка! Мы подхватили сундук и побежали к Меридиану.

— Прощайте! — сказал нам Пекарь и грустно-грустно улыбнулся.

— Счастливого полёта! — сказал Машинист, и у него печально угасла сигаретка.

А я стал высматривать в сундуке какую-нибудь такую вещицу, чтобы сделать памятный подарок, но Машинист и Пекарь сказали:

— Не ищи ничего… На память нам пусть останется письмо капитана Коко, раз уж оно не отправлено. Мы иногда будем его перечитывать и вспоминать вас. Это очень хорошее письмо.

— Хорошее? Правда?! — встрепенулся совсем было погрустневший петух.

— Ну конечно. Оно же написано от чистого сердца! — И два друга, два добряка потихоньку пошли к садовым воротам. Вскоре они исчезли за медной статуей с лимонадной бутылкой, из которой лилась лишь холодная вода.

Вслед за приятелями, помахав нам крылышками, улетела и оса Зиньзелла.

Я раскрыл бабушкин зонт и подставил его утреннему ветру. Сундук тронулся. Неведомые страны с затерянным где-то там Валяй-Форси опять понеслись нам навстречу.

И в это время ударил второй пушечный выстрел. Здешние жители получили разрешение вынуть бумажки из замочных скважин и, конечно, из ушей.

Мы вновь догоняли уходящий горизонт.

Внизу бежали друг за другом волны океана. Впереди полыхали два ярких солнца: одно — настоящее, другое — отражение на волнах.

От солнечного блеска, от свежего ветра кружилась голова. Очень хотелось спать: мы уже вторые сутки не смыкали глаз.

— Коко! — сказал я. — Давай бросим жребий, кому спать, а кому стоять на вахте. Потом поменяемся.

— Совершенно верно! — откликнулся петух. — Но никаких жребиев! Поскольку я капитан, то на первую, самую трудную, вахту назначаю себя. Давай Зелёное Стёклышко и заваливайся. Только что бы такое придумать, чтоб на вахте не скучать?

— Ну, это проще простого. Под нами океан, в океане живут осьминоги… Ты слыхал что-нибудь про осьминогов?

— Осьминог, осьминог, съел у бабушки пирог! — засмеялся петух и ответил: — Что-то такое слыхал от соседского Васьки, да забыл.

— Ну вот! А я не только слыхал… Я даже отгадывать принимался:

Вот сиди и думай, почему у осьминога восемь ног и кому он мог бы пять из них подарить! — сказал я и улёгся спать.

Сквозь дрёму до меня доносилось петушиное бормотание:

— Ну зачем вам, осьминог, восемь ног…

А затем я уснул. И сколько времени проспал — не знаю. Только когда проснулся, сразу услышал горькие всхлипывания.

«Что-то случилось!» — подумал я, вскакивая, и увидел жуткую картину.

По небу неслись чёрные лохмотья туч. Внизу бушевали, грохотали, бухали огромные водяные валы. Холодные брызги долетали до нас.

Петух, постанывая, сидел в углу, а сундук заваливался набок.

— Капитан! Что стряслось?

— Я… — развёл крыльями петух. — Я… очень… очень задумался об осьминоге и… и…

— Что «и»?!

— И обронил Зелёное Стёклышко! — Петух показал за борт.

У меня встали торчком волосы.

Я не знал, что делать. Ругать петуха? Но этим не поможешь, да и сам я виноват: взял да и подсунул вахтенному глупейшую осьминожью загадку. Разве можно думать на вахте об осьминогах!

А сундук под боковыми ударами ветра начал сползать с Меридиана.

Он так накренился, что мог вот-вот опрокинуться. И без Стёклышка невозможно было разглядеть, куда и как его направить.

Вот ударил ещё один ветровой порыв, петух вскричал:

«Ай!» — и мы повалились.

«Прощай, Страна Моего Детства! Прощай, Бабушкин Двор!» — подумал я и зажмурил глаза. Но, к счастью, наш зонтик-выручалочка недаром был похож на парашют. С ним я очень удачно приводнился, вернее, при-сун-ду-чился. Я опять угодил прямёхонько в сундук, который качался на волнах, как лодка.

— Ура! Живём! — закричал я и огляделся.

И опять мои волосы встали дыбом!

И не только встали, а зашевелились, потому что… петуха… в сундуке… не было!

Я заревел. Я заголосил так, что, наверное, заглушил бы пароходную сирену, если бы она гудела даже рядом. Но пароходов поблизости тоже не было, а мой друг, мой капитан Коко погиб в бездонной пучине. Это точно! Это несомненно. Ведь петухи плавать не умеют.

Я представил себе, как зубастые акулы подбираются к несчастному капитану, как таращатся вокруг него пучеглазые крабы, и залился слезами ещё сильнее. Залился и стал вглядываться: не плывут ли где хоть петушиные перышки? Но всё было напрасно. От Коко не осталось и перышек…

А буря не унималась.

Волны швыряли сундук то вверх, то вниз. Его начало захлёстывать, и мне пришлось лечь и опустить крышку. Так было безопаснее.

Я оставил только маленькую щёлку для зонтика, и штормовой ветер наполнил его. С грустью я покинул печальное место, где потерял друга. Не исполнилась его мечта, не удалось ему доехать до города Валяй-Форси…

Буря уносила меня всё дальше и дальше. Сундук швыряло из стороны в сторону, как на качелях. Штаны и майка на мне вымокли. Да и вообще, чем дальше я плыл, тем становилось холоднее и холоднее.

Однажды под крышку залетела снежинка, и я подумал, не обратно ли к Северному полюсу уносит меня. Не раскрывая сундука, я натянул на себя всю свою бывшую городскую одежду, которая, к счастью, находилась под рукой. И очень грустный, очень одинокий стал ждать, когда кончится буря.