- С утра Афоньку Арбатова во дворе поймала. - Дуня подкладывала лучшие куски и пыталась отвлечь мужа. - Гляжу, он на твоем строительстве уже карманы цементом набил. Я его, вора, последними словами, а он хоть бы что... Ну, так я ему пиджак твой старый отдала, ну тот, с пятном на спине...

- Кто, говоришь, с пятном на спине? - Дерибасов изучал печать на повестке.

- Кто! Пиджак твой. Не Арбатов же!

- Какой Арбатов?

- Да Афанасий... Пиджак-то почти новый был, вот он и расчувствовался, обещал кураги принести... На Степку Назарова так уж жаловался - вроде тот собаку ему отравил. Ну знаешь, за ним такая же, как он, шелудивая бегала... А я думаю - правильно отравил. Афонька же, мерзавец, ее кур таскать выучил. А у Степки курятник, сам знаешь...

- Евдокия! - ошеломленно сказал Дерибасов. - Ну разве ж ты дура?! Ты просто не понимаешь, какие умные вещи говоришь!.. Ты давай, Дуняша, собирайся. Засиделись дома, никакой личной жизни, молодость проходит... Э-э-х! - Мишель игриво пихнул Дуню в крутой бок. - Давай, быстро! В гости идем!

- Ты че? Какие гости?! - выполнять вслед за Дерибасовым эмоциональные маневры такой крутизны основательная Дуня не умела и всегда проскакивала поворот.

- Родню навестим. Моих материнских родичей совсем забыли. Когда последний раз у них были? А?.. Да ты же у них вообще ни разу не была! Стыдно, Евдокия.

- Мы что же это - к Арбатовым в гости? - никак не могла постичь Евдокия Дерибасова, урожденная Назарова...

Глава 11. Экскурсия

...К автобусной кассе Дерибасов пришел за полчаса до открытия. Он глубоко вдыхал умело составленный Назарьино и окрестностями утренний воздух и чутко вслушивался в родные звуки набирающей силу сельской жизни. Делать все это он себя заставлял единственно, чтобы не вспоминать череду унижений вчерашнего дня. Вместо того, чтобы торговать скоропортящимся продуктом, Мишель и Анжелика вели в разных кабинетах задушевные беседы с никуда особенно не спешившими людьми и, мучаясь комплексом косноязычности, сочиняли оправдательные объяснительные.

Наконец подошла заспанная кассирша Зося Гурова и вяло удивилась:

- Ты че, машину сломал?

- С моей «Волгой» все красиво, - ответствовал Дерибасов и, дождавшись, когда подвигав чем-то положенное время, кассирша Зося впишется в окошко, преподнес ей пачечку червонцев: - До Ташлореченска. На все.

- Ну, ты, Мишка, даешь! - изумилась Зося. - Чище золотоискателя. Неужто каждое лукошко на отдельном сиденье повезешь?

Мишель довольно хохотнул:

- Ну! Сам на своей поеду, а сзади два такси - с фартуком и термосом.

- Так че, правда, что ли, на все? Может, тебе детские дать?

Дерибасов задумался, вздохнул и гордо сказал:

- Дерибасов не мелочится.

- Ну смотри, щас на все выбью, а после не верну! - шутливо припугнула Зося. - Хотя не, на все не выбью. Двадцатку лишнюю дал.

- Знаю, - дернул усом Дерибасов. - На двадцатку стоячие.

- Ой, не могу! - всколыхнулась сдобная Зося. - Лукошки у тебя чего, на ножках?! Чего они, стоять будут?!

- Будут! - оборвал Дерибасов. - В проходе. Давай, отоваривай!

Зося прощупала Дерибасова строгим назарьинским взглядом и встала:

- Не буду я тебя, Мишка, отоваривать. И деньги не отдам. Отоварь тебя билетами, а после какой с тебя спрос? С меня спросят. Скажут - видела кому продавала. А за деньгами пускай Дуня придет.

Дерибасов зло сплюнул:

- Дура! Ну че, ну че ты понимаешь? Деревня! Ни ума, ни фантазии!.. - тут Дерибасов тормознул набегавшие вместе с горькой слюной крепкие слова, ибо слишком хорошо знал, что назарьинскую денежную мораль не перешибить ничем, ее можно только обойти:

- Да ладно! Пошутил. А ты и поверила. - Дерибасов потянулся и старательно сплюнул. - Экскурсию я организовал! Не слыхала, что ли? По радио вчера объявляли - желающим записаться и сдать деньги. Вот и набежало на автобус с гаком. Гаку придется постоять.

Зося облегченно прыснула, и Дерибасов стал обладателем длинной бумажной змеи.

А через полчаса вся грунтовая нелюбовь назарьинцев к Дерибасову была выплеснута ему прямо в лицо:

- Ах ты, поганец! Первым он взял!

- Наспекулировал, а теперь автобусы скупает! А ежели мне ехать приперло!

- Выродок! Намять ему шею, а билеты поделить!

- Да позовите Евдокию кто-нибудь! Пущай его в чулане запрет, пока людей уважать не научится!

Лишь появление незнакомого человека в добротном костюме заставило назарьинцев остепениться - выносить сор из села было не принято.

Коренастый чужеземец уверенно подошел к кассе и интимно, но значительно процедил Зосе несколько слов. Зося замотала головой, прижала руки к груди, потом развела ими. Чужеземец полез во внутренний карман пиджака и по локоть сунул в кассу десницу с красной книжечкой. Мишель сделал стойку. А Зося что-то горячо шептала, тыча в Дерибасова пальчиком с облупленным маникюром.

- Щас его раскулачат, - пообещал кто-то.

Чужеземец пошел на Дерибасова:

- Доброе утро. Михаил Венедиктович, это вы?

- С утра был я, - радушно заулыбался Дерибасов. - А как же! С добрым утречком и вас, товарищ!

- Павел Константинович.

Мужчины пожали друг другу руки, и чужеземец за локоток отвел Дерибасова в сторонку, где и состоялась неслышимая миру беседа, во время которой Мишка простецки улыбался, махал руками, пожимал плечами, округлял глаза и громко смеялся, закинув голову. Потом Мишка проводил Павла Константиновича к своему пыльному черному лимузину и широко распахнул переднюю дверцу. Павел Константинович откинулся на спинку и закурил.

И тут, радостно блестя лысиной в первых лучах сочного назарьиного солнца, появился Осоавиахим Арбатов со свитой менее значительных сородичей. Громоздкие неуклюжие Арбатовы, поражая обилием ветхих одинаковых кастрюльно-зеленых шляп, переваливались по изумрудно-зеленому лугу. Осоавиахим, вздымая руки в приветствии, трубил:

- Племяш! Мишка! Родной мой! Господь тебя храни!

Дерибасовские усы передернулись.

Каждый ребенок учится не только любить, но и ненавидеть. Свою азбуку ненависти Миша Дерибасов проходил на Арбатовых, причем дядя Осоавиахим был «азом». Дело в том, что Михаил Дерибасов рос в многодетной и бедной семье. И хотя отец Венедикт Дерибасов был хозяином хоть куда и вкалывал от зари до зари, да и мать Зинаида была не по-арбатовски рачительна, чтобы не сказать прижимиста, достатка не было. Все детство младшенький Мишутка утопал в обносках своих ширококостных братьев и под просторными одеялами остро чувствовал, как не дает свободно вздохнуть стесненность материального положения.

Хотя мать до того не хотела знать свою родню, что даже не здоровалась с ней, Арбатовы не обижались. Наоборот, стали считать Венедикта Дерибасова за своего, днем лезли обниматься, а по ночам тащили со двора, пристроек и даже дома все наработанное за день. Если в другие дворы Арбатовы проникали стыдливо, по одному, от случая к случаю, то у «Зинькиного Веньки» тащили все, что попало, а главное - всем скопом и еженощно.

Венедикт выскакивал среди ночи, орал, опускал дрын на безответные монументальные плечи, метался из конца в конец большого двора, а Арбатовы молча занимались своим делом.

- Побойтесь бога! - кричала поначалу Зинаида. - Воры!!!

На что брат ее, юный и лохматый Осоавиахим, степенно отвечал:

- Воры - это когда у чужих. А мы у своих, значит - свое берем. Невелик грех.

Но люто возненавидел Миша Дерибасов дядю Осоавиахима даже не столько за создание обрекшей их на вечную нужду идеологии, сколько за кражу только осуществленной мальчишеской мечты, первой престижной вещи, которой можно было похвастаться перед пацанами, - собственноручно спаянного транзисторного приемника прямого усиления. Сколько сил положил Миша на добычу, выменивание и выцыганивание деталей! Сколько унижений стерпел! И вот в первую же ночь дядя Осоавиахим сунул под подушку корявую лапу и, не чувствуя мальчишеских зубов на толстой коже, унес приемник.