Когда первое вдохновение спало, а апокалиптические предвидения не оправдались, общины монтанистов стали подчеркивать свою обособленность в плане вероучения. Они отвергли всякую форму "познания", не связанную с индивидуальным и инстинктивным вдохновением. Монтанисты не доверяли теологии, которая стремилась придать большее значение функциям "логоса", или божественного глагола, в ущерб "параклиту". Тем самым они пришли парадоксальным образом к пресловутому "алогосу", или противоположности "логосу", и потому не принимали ни Евангелия от Иоанна, ни самого Откровения Иоанна (Апокалипсиса). В Александрии египетские монтанисты поддерживали некоторые формы организованного аскетизма, который менее чем через сто лет, по-видимому, способствовал возникновению монашества.
С осуждением последних пророков милленаристская идеология, которая всегда коренилась в широких народных массах как на Востоке, так и на Западе, тоже испытала тяжелый удар, но не исчезла совсем. По сути дела, столь осмеянные ясновидцы из Пепузы не слишком отличались от христиан апостольской эры. Их сближение с такой личностью, как Тертуллиан, нельзя считать случайностью.
Пророки в антихристианской полемике
(Из сочинения Оригена "Против Цельса", VII, 9)
Посмотрим же, что они говорят особенно опасного на их счет.
Многие из них, утверждает он, появляются крайне просто и при первом же удобном случае, не позво-{152}ляя себя распознать, в храмах и вне их, бродят по городским улицам, точно нищие, или следуют за толпой и жестикулируют, словно их одолевает дух пророчества. Обычно от них слышишь: "Я бог, или сын бога, или божественный дух. Я явился потому, что мир подошел к концу и вы, о люди, погибнете из-за ваших грехов. Но я хочу спасти вас: увидите меня вновь, когда я вернусь во главе моих небесных легионов. Блажен тот, кто окажет мне честь! На всех других я обрушу вечный огонь, и на них, и на их города и на их страны. А те, кто не понимают, на какие наказания они обречены, каются и вопиют напрасно. Но те, кто поверят в меня, тех я укрою вместе со мной навечно".
И так далее в этом духе. И к угрозам подобного рода они добавляют необычные, возбуждающие и совершенно непонятные слова. Никто, у кого голова на месте, не смог бы разобрать и понять их, так они темны и лишены смысла. Но их-то и пускают в ход первые попавшиеся шуты или мошенники.
При том, что во второй половине II в. догматика еще была крайне зыбкой и варьировала от города к городу, от одной социальной и культурной среды к другой, не имеет никакого смысла считать "еретическим" течение, вдохновлявшееся провидениями пророков и пророчиц Монтана. Феномен экстаза, который характерен для множества других культов и связан с применением возбуждающих трав и напитков, уже сам по себе предрасполагал к воздействию ясновидца на своих приверженцев.
Возникший в сердце Малой Азии, в зоне постоянного общественного неповиновения, монтанизм несомненно превратился в классовый ответ не только на попытки примирения с империей и привилегированными слоями, но также на сложные и противоречивые толкования мифа о спасении. Там, где более твердо боролся гностицизм, как, например, в церквах анатолийского побережья, в южной Галлии и в римской Африке, движение монтанистов позже встретит самую обширную народную поддержку. В лоне римской общины, неоднородной по строению и более близкой к центральным инстанциям политической власти, идеология фригийцев тоже привлекла немало сторонников, так что некоторые из новообращенных, такие, как пресви-{153}тер Кай, против которого выступил Ипполит в начале III в., прямо и откровенно отрицали всякое значение Апокалипсиса, первоисточника всех милленаристских надежд. Его автором, согласно Каю, якобы был не кто иной, как враг исконной церкви еретик Керинф.
Пророческо-ригористское направление монтанистских групп выветрилось не сразу.
Некоторые их общины еще были активны, когда после прекращения преследования христиан в церкви возникли новые движения протеста по поводу сложной проблемы возвращения в ее лоно отступников. Речь шла об отпавших от церкви "чистых", совершенных, группировавшихся вокруг Новатиана вначале и африканца Доната - позже. Монтанисты часто сливались с ними, но от их исходного учения что-то должно было оставаться. Оно вновь обретет силу и новое значение в пределах церкви в периоды великих кризисов, в борьбе против примиренцев и иерархии, и так будет вплоть до средневековых ересей катаров, богомилов болгар, альбигойцев, "спиритуалистов" Иоахима Флорского и апостольских братьев - диссидентов из францисканского ордена.
В трактатах крупнейших ересиологов наименование "монтанист" возникает то там, то здесь, и притом невпопад, так что исчезает ясное представление о первоначальном смысле монтанизма.
ХРИСТОС-ЛОГОС И УГНЕТЕННЫЕ
В тот период, когда христианство начинает превращаться в массовую организацию, выходит за пределы ограниченной национальной и социальной среды первых лет и все более воздействует на разнородные слои имперского мира, религии спасения, основанные на языческих культах мистерий, достигают наивысшего развития.
Их глубокое сходство с идеологией и богослужением разных направлений христианства поражало с первого взгляда уже в те времена.
Теологи неизбежно должны были задаться вопросом-. в тех терминах, которые тогда были единственно возможными,- откуда происходит подобное сходство, что такое подлинное таинство, или "сакраментум". Эта немаловажная проблема заботит отцов церкви уже во II в. и еще более поглощает внимание представителей крупных школ {154} Александрии, Антиохии, Карфагена и Рима и ведет к изоляции и запрещению всех нехристианских культов государственными властями в конце IV в., стремившимися предотвратить возможные скандальные проявления их родства с христианством.
Вопрос этот был связан с другим - о происхождении самого язычества: являются ли боги обожествленными образами людей в состоянии блага и зла, как полагал еще Евгемер за несколько столетий до Христа, либо демоническими эманациями, воплощениями великого "врага", как Ханаанские идолы, превращенные в иудаизме в дьяволов?
Для тех, кто смотрел на культы мистерий, исходя из аналогий с христианским мифом, ответ на него мог быть только один. Речь идет о происках лукавых духов, которые стремятся увлечь и увести в сторону жаждущие искупления и очищения массы. Что касается официальной государственной религии, которая была под запретом для рабов, женщин и людей, не имеющих римского гражданства, то ее привлекательность была весьма слабой. Не следует забывать, что только в 212 г. закон Каракаллы даровал свободным людям, жившим в границах империи, право стать гражданами, благодаря чему, кстати сказать, усиливался процесс образования полуавтономных провинций, что лучше отвечало нуждам местного управления и обороны, откуда и берут начало первые так называемые "варварские" государства.
Но над всеми теологическими фантасмагориями вырисовывается одно несомненное явление: начиная с конца II в. почти все религии мистерий, за исключением, быть может, культа Митры, неизменно уступают место христианским церквам. Что определило эту эволюцию, с которой после Константина и вплоть до радикального преобразования всей обстановки в средиземноморском мире должна была считаться центральная власть?
Социальные слои, среди которых оба эти типа культа развертываются, одни и те же: рабы и отпущенники, мелкие ремесленники и обедневшие торговцы, солдаты, набранные из трудового люда в городе и батраков в деревне, должники, все сбившиеся с пути истинного, военнопленные, из сопредельных народов - галлов, иберов, далматинцев, германцев, сарматов, а также азиатские и месопотамские наемники. Элементы привилегированных слоев, переживавшие амбиции и страхи, характерные для периодов экономических и политических кризисов, находят в {155} этой религии прибежище, когда в поисках ясности духа и нравственного утверждения обнаруживают, что традиционная философия и стоическое и киническое учения не могут более их утешить. В этих культах сказывается влияние женщин, которые рассчитывают на определенные посты в жреческой иерархии. Марсия, одна из фавориток императора Коммода,- христианка. О ней говорят, что она пыталась помочь спасти жизнь осужденным на ссылку в смертоносные сардинские рудники товарищам по вере, среди которых был и будущий епископ Каллист. Суждения многих языческих авторов того времени, встревоженных проникновением христианства в господствующие слои общества, свидетельствуют о быстром росте числа приверженцев новой религии. Неоспоримый престиж некоторых крупнейших теологов, таких, как Ипполит из Рима, приближенный двора Северов, как Климент и Ориген, привлекает учеников и любопытных в первый христианский университет Дидаскалейон в Александрии Египетской.
