В латинской церкви дела пошли совсем в ином направлении.
Не менее показательны ответы на другие запросы современников, в которых отражаются проблемы момента и внутреннее устройство различных общин того времени.
Возможно ли обращение в государственные суды? Может ли быть прощен член церкви, который запятнал себя особенно неприглядными проступками? И должен ли верующий или верующая, которых после обращения покинула супруга либо оставил супруг, воздерживаться от вступления в новый брак?
По всем этим пунктам мнение апостола бесспорно отрицательное.
Христиане, которые "будут судить мир", не должны обращаться к какой-либо внешней по отношению к церкви судебной власти, чтобы решать свои "маловажные дела житейские", поскольку "поставляют" своими судьями {98} "ничего не значащих в церкви" (1 Коринф., 6 : 2-4). Более серьезные нарушения автоматически исключают грешника из жизни общины, и нет этому исключенному возврата назад в общину (1 Коринф., 5 : 11). Брак между верующими и неверующими может быть спокойно расторгнут (1 Коринф., 7 : 15): это как раз тот случай развода, который позже войдет в канонический кодекс под названием "Павловой привилегии". Но ясно, что в посланиях Павла не ставилось никаких доктринальных вопросов: было только стремление найти решение казусам, которые возникали время от времени и всегда решались с точки зрения преходящего характера жизни на земле.
Был и другой большой вопрос о действительности или недействительности для христиан некоторых ритуальных предписаний, унаследованных от иудаизма: обычай обрезания, который Павел решительно отвергает, смешанные браки между евреями и неевреями, которые мораль раввинов рассматривала как акт нарушения чистоты закона, и особенно - потребление в пищу посвященного "идолам" мяса, которое после посвящения идет в продажу на рынок.
В послании к галатам сурово осуждается Кифа, то есть Петр, поскольку по отношению к этим пищевым запретам он вел себя двойственно, "лицемерно" (Галат., 2 : 11-14). Этот мотив - отметим попутно - входит в складывавшуюся тогда враждебную главному представителю "двенадцати" традицию: даже в евангелиях Петр представлен как человек маловерный, робкий, способный отвергнуть мессию при первой опасности. Однако в другом месте эпистолярного цикла сам Павел советует примерно такое же приспособительное поведение: "...если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек" (1 Коринф., 8 : 13).
В итоге многих дебатов и колебаний эти ограничения были объявлены излишними для христианина, поскольку они порождены древним законом Моисея. Отсюда возникла причудливая и в значительной части произвольная доктрина отношений между трудами человека вообще и верой, которая будет затем столетиями терзать сознание теологов, начиная с первых "гностиков" до Августина, от средневековых номиналистов до Лютера, поборника исключительных прерогатив веры по отношению к этическим и обрядовым предписаниям римской церкви. {99}
Столкновение Павла и Петра (Кнфа)
относительно пищевых запретов
(Послание к галатам, 2:11-15)
Когда же Петр 1 пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию 2.
Ибо до прибытия некоторых от Иакова ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием.
Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?
Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники.
Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, [и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона...] 3.
В области общественных отношений ощущение временного характера общинных структур, порожденное ожиданием "грядущего мира", выражалось в пассивности и незаинтересованности в происходящем: "Каждый оставайся в том звании, в котором призван". Если ты раб, не пытай-{100}ся изменить свое положение, даже если ты имеешь возможность
Социальное учение Павла
(Первое послание к коринфянам, 7: 20-24)
Каждый оставайся в том звании, в котором призван.
Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в господе, есть свободный господа; равно и призванный свободным есть раб Христов 1.
Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков. В каком звании кто призван, братия, в том каждый и оставайся перед богом.
освободиться, не пользуйся ею.
В другом послании, несомненно появившемся несколькими десятилетиями позже, назидание на этот счет еще более безапелляционно и без мессианских обоснований: "Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу" (Ефес., 6 : 5). Когда же раб Онисим, который понял равенство в изложении евангелий буквально, бросил своего богатого господина и стал искать защиты у апостола,- бегство раба наказывалось римским правом смертью,- Павел препроводил его назад с письмом, которое сохранилось в эпистолярии, призывая господина проявить снисходительность к беглецу, если он "чем обидел" хозяина (Филист., 12 : 18).
То же самое можно сказать и о почитании императорской власти - в противоположность яростной оппозиции других христианских групп: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога" (Римлян., 13 : 1). Так начинает обрисовываться процесс укоренения {101}христианства в мире, приведшего затем к эре Константина.
Женщина ничего не выиграла в ходе этого процесса. Напротив того, состояние приниженности, в котором она удерживалась в обществе, укрепляется. Жена подчиняется мужу, "потому что муж есть глава жены" (Ефес., 5 : 23). Обнаруживаются даже неожиданные обращения к еврейскому законодательству, которое в других случаях объявляется превзойденным. Так, Павел прибегает к рассказу о сотворении мира в книге Бытие, чтобы подтвердить непонятное положение о том, что не муж происходит от жены, а жена (женщина) от мужа, а потому в общине она должна носить на голове знак своего повиновения покрывать голову (1 Коринф., 11 : 3-12).
Но именно в соответствии с обычаями иудаизма замужние женщины не могут выходить на люди не покрыв головы. Павел добавляет, что, если они этого не сделают, они утратят уважение ангелов, порождая в них нечистые побуждения. От этих бредней и родилось обыкновение не допускать женщин в церковь без головного убора и обрекать вдов и монахинь на ношение платков.
Итак, безразличие к рабству, повиновение действующим властям, принижение женщины по отношению к мужчине в ожидании, что попранные на земле права будут обеспечены всем в "ином веке". Изречение Павла о том, что "нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского" (Галат., 3 : 28), должно быть переосмыслено в религиозном смысле ("ибо все вы одно во Христе Иисусе") и понято в его реальном смысле. Те же евреи могли достичь спасения только после того, как "полное число язычников" (Римлян., 11 : 25) войдет в царство.
Мир, на который эти послания ориентируют верующего, ирреален, что и позволяет сохранять в земном мире все его несправедливости. Говорить поэтому о христианской социальной доктрине, что она якобы идет дальше социального учения марксизма, о чем нередко можно слышать, попросту бессмысленно; это выпад, который не имеет под собой ни малейшего основания.
Религиозная мораль могла предложить лишь перспективу добровольного принятия того, что было навязано человеку обществом. {102}
АНТИТЕЗА ПЛОТИ И ДУХА
В условиях жесткого классового деления общества, которым отмечен античный мир и которое продолжает еще и сегодня воздействовать на общество в иных формах, провозглашение мифического освобождения, неизбежного в грядущем на земле царстве, представляло собой факт исключительного значения. Во всяком случае освобождение было обещано в вечном блаженстве "рая" - сада, о котором грезили древние персидские народности, мечтавшие о вознаграждении за бесплодие окружавшей их природы. Мечта эта была передана через иудаизм христианству и исламу. С одной стороны, весть о спасении способствовала нараставшему кризису ощущения безопасности у власть имущих и их уверенности в постоянстве их привилегий; с другой - она создавала идеологическую основу возможного изменения условий существования человека. Религиозная надстройка, даже "отчужденная" в мир ирреального, всегда представляет собой реальный факт, воздействующий на развитие самого общества и следующий в русле законов экономики и производства, которые определяют это развитие.
