Они выехали на голый, ровный участок, где стоял самолет. Пропеллер его вращался на холостом ходу. Слейг подъехал к нему. Он остановил машину и знаком приказал Йбору выходить. Потом показал, что Йбор должен подняться на борт этого самолета.

— Дай мне твою сумку с инструментами, — попросил Йбор, и гигант подал ее.

На самолете были опознавательные знаки Сиксы, но Йбору теперь больше некуда было отступать. Если он использует бомбу в качестве угрозы, он будет в состоянии заставить любого человека подчиниться его воле. Несмотря на это, он испытывал грызущее чувство беспокойства.

Когда он хотел было уже ступить на край несущей плоскости, из самолета раздался выстрел. Йбор инстинктивно пригнулся, но упал Слейг — с аккуратной дыркой между глаз. Йбор замер.

Дверь в фюзеляже открылась, и наружу высунулось лицо.

— Солрак! — воскликнул Йбор. — А я думал, что ты мертв!

— Ты должен довериться мне, Йбор. Входи!

— Подожди, пока я не передам тебе эту штуку, — Йбор подал сосуд с бомбой черноволосому человеку, который улыбнулся ему. — Держи этого бэби! — сказал Йбор. — Не урони его! Если он заревет, ты ничего больше не услышишь!

Он взял сумку с инструментами и поднялся в самолет. Солрак взмахом руки приказал пилоту поднимать машину в воздух. Пока Йбор осторожно удалял взрыватель, Солрак сообщил:

— Слейг оказался очень хитер, — рассказал он. — Мы считали его тупоумной обезьяной. Он затеял большую игру, и ему почти удалось довести ее до конца. Ты называешь меня как человека, который мог бы опознать тебя, но он не может допустить этого, потому что мы отправили бы тебя прямо к доктору Ситруку и помогли бы тебе. А Слейг еще не был готов, поэтому он сказал, что я мертв. Он позвал солдат, чтобы те обыскали дом и арестовали тебя. У него появились трудности, когда этот юбочник, фельдфебель, решил прихватить с собой Илас. Он практически вынужден был сообщить об этом остальным членам подполья, потому что ему нужно было дождаться собрания Большого Совета, во время которого он должен был нанести решающий удар.

— Ты понимаешь, он никогда бы не доложил об этом, — продолжил Солрак. — Он наблюдал, боясь идти на риск. Когда Илас и я встретились, мы сопоставили все, что нам известно, обыскали его вещи и нашли доказательства. Потом мы подготовились к этой встрече — на тот случай, если тебе удастся ускользнуть. Илас сказала Слейгу, где ты находишься, и приказала ему привезти тебя сюда. Я не думал, что тебе удастся бежать, но она настаивала, что такой ловкий человек не позволит загнать себя в ловушку. Ну, тебе удалось бежать, и это хорошо. Не то чтобы это имело какое-то, особое значение. В случае твоей неудачи мы все равно как-нибудь завладели бы бомбой или просто взорвали бы лабораторию доктора Ситрука.

Йбор не стал вступать в дискуссию; было совершенно безразлично, где взорвалась бы эта бомба. Ему надо было постараться не допустить взрыва здесь, в самолете. Наконец он удалил взрыватель. Он сделал знак Солраку, чтобы тот открыл бомбовый люк. Когда сдвижные створки разошлись, он выбросил взрыватель наружу.

— Я выдернул зубы у этой штуки, — сказал он. — А теперь мы ее опустошим.

Он отвинтил крепления и разъединил полушария. Зубилом из сумки с инструментами он проткнул каждую из оранжевых капсул-сегментов и высыпал порошок. Он улетел наружу и рассеялся над теми, кто продолжал жить, так ничего и не заметив.

Жизнь будет продолжаться, потому что война теперь закончится прежде, чем доктор Ситрук успеет создать новую бомбу.

— Мне кажется, это все, — сказал он. — Куда мы теперь полетим?

— Мы выпрыгнем с парашютами, как только увидим корабль, находящийся в пятидесяти милях от берега, а самолет упадет в море. На борту корабля мы получим новый приказ. А эта миссия завершена.

(Перевод с англ. И. Горачин)

— Входи, Фи, и устраивайся поудобнее.

Звучный голос и внезапно открывшийся вход застигли Генерального Секретаря планеты за игрой с одним из комков зеленоватых газоидов. Он зажал их в кулаке и теперь смотрел, как плоские, нервущиеся усики вылезают между его пальцами. Он медленно, перекосив шею, повернул голову. Устремил на правителя мира Каррсбери взгляд, который был одновременно простодушным, хитрым и пустым. Внезапно на его лице появилась нервная улыбка. Худощавый мужчина напрягся, насколько ему позволили привычно опущенные плечи, вошел и опустился на самый краешек пневматического контурного кресла.

Он смущенно посмотрел на комок газоидов в своем кулаке, затем перевел взгляд, ища подходящую щель. Не найдя ее, он сунул комок в карман. Затем, стиснув руки, подавил дрожь. Глаза его были устремлены в пол.

— Как у тебя дела, старик? — спросил Каррсбери с дружеской теплотой в голосе.

Генеральный секретарь не поднял взгляда.

— Тебя что-то беспокоит, Фи? — озабоченно спросил Каррсбери. — Ты чувствуешь себя немного несчастным или недоволен своим… э-э… перемещением теперь, когда пришло время?

Генеральный секретарь все еще ничего не отвечал. Каррсбери нагнулся над матово-серебристым полукруглым письменным столом и настойчиво произнес самым своим убедительным тоном:

— Начинай, старина, расскажи обо всем!

Генеральный секретарь не поднял головы, но закатил свои странные, смотрящие в пустоту глаза вверх, пока они не уставились прямо на Каррсбери. Он слегка вздрогнул, его тело словно уменьшилось, и руки крепко сцепились друг с другом.

— Я знаю, — тихим, сдавленным голосом произнес он. — Ты считаешь меня душевнобольным.

Каррсбери выпрямился, и брови его в удивлении поползли к гриве серебристых волос.

— О, ты не должен волноваться из-за этого, — быстро продолжил Фи, когда первый лед был сломлен. — Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что значит это слово. Еще лучше… нам обоим лучше провести исторические исследования, чтобы выяснить это.

— Душевнобольной, — словно во сне, повторил он, взгляд его блуждал. — Значительное отклонение от нормы. Неспособность следовать основополагающим правилам, определяющим все поведение человечества.

— Глупости! — Каррсбери снова взял себя в руки, и на его лице опять появилась неотразимая, сердечная улыбка. — Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Ты немного устал, слегка перенапрягся, чуть рассеян — это я могу понять, принимая во внимание бремя, которое ты несешь. Небольшой отдых снова вернет тебя в форму, милый маленький отпуск вдали от всего. Но мысль, что ты… смешно!

— И все же, — взгляд Фи впился в Каррсбери, — ты считаешь меня душевнобольным. И всех моих коллег в правительстве мира ты считаешь душевнобольными. Поэтому ты и заменяешь нас людьми, по десять лет обучавшимися в твоем институте политического руководства — с того мгновения, когда ты с моей помощью и под моим покровительством стал президентом мира.

Каррсбери отступил перед категоричностью этих объяснений. Его улыбка в первый раз стала несколько неуверенной. Он хотел что-то сказать, но не решился и посмотрел на Фи, словно надеялся, что тот добавит что-нибудь еще.

Но этот тип снова уставился в пол.

Каррсбери откинулся назад и задумался. Когда он наконец заговорил, голос его снова был естественным, не таким наигранно успокаивающим и отеческим.

— Ну, хорошо, Фи. Послушай, ты можешь честно ответить на мой вопрос? Не будешь ли ты — и остальные — счастливее, если избавишься от всей ответственности?

Фи удовлетворенно кивнул.

— Да, — сказал он, — мы были бы… но… — лицо его напряглось. — Ты видишь…

— Что вижу? — настойчиво спросил Каррсбери.

Фи с трудом сглотнул. Он, очевидно, был не способен продолжить. Он медленно опустился на край кресла, и, давление выдавило зеленого газоида из его кармана. Его длинные пальцы обхватили комочек и начали нервно мять его.