Выключив магнитофон и спрятав аппаратуру, я решил взглянуть, что же там у них стряслось — вдруг я могу помочь птицам. Поднявшись на край обрыва, я по очень крутому каменному откосу спустился к кусту шиповника. Кроме шумно кружащей стаи синиц, пока ничего не было видно. Куст вблизи оказался гораздо больше, чем мне представлялось снизу, со дна карьера. Разросшийся и колючий, он преграждал мне путь к гнезду, находившемуся на ветке у самого обрыва. Выбора не было — цепляясь за колючие ветки, я продирался сквозь заросли. Синицы кружили над головой, некоторые, ничуть не смущаясь, садились мне на плечи или на голову. Руки-ноги мои были исцарапаны в кровь, когда я наконец добрался до цели и, раздвинув последние на моем пути ветки шиповника, увидел гнездо и обвившегося вокруг него лесного ужа. Из его пасти торчал птенец. Я уцепился левой рукой за ветку потолще и изо всех сил потянулся к гнезду, но не достал. Как я ни напрягался — всего нескольких сантиметров не хватало, чтобы коснуться ужа, а тот делал свое дело, не обращая на меня ни малейшего внимания. И тут я заметил, что длинный хвост ужа свешивается из-под ветвей и к нему можно подобраться. Теперь я все свое внимание сосредоточил на этом змеином хвосте и на том, чтобы не рухнуть с обрыва. Помнится только, что временами меня всего облепляли взволнованные птицы. Когда наконец мне удалось схватить ужа за хвост, он прекратил глотательные движения, но птенца не выпускал. Изо всех сил уцепился он за ветки и, как я ни тянул его, едва заметно подавался в мою сторону. Слышно было, как трещат его позвонки, а иногда казалось даже, что внутри у него что-то разрывается. Насилу удалось оторвать ужа от гнезда и ветвей, за которые он цеплялся. Птенец по-прежнему был у него во рту, Я стиснул ужу горло и высвободил птенца, к счастью, живого. Затем он отрыгнул еще двух мокрых от желудочного сока птенцов; они безжизненными комочками рухнули вниз. Должно быть, их уж заглатывал в то время, пока я производил запись звуков. Я извлек из кармана два холщовых мешочка: в один положил птенца, в другой сунул ужа. Гнездо не было разрушено — уж выхватывал жертвы через отверстие сбоку — и в нем находился целый и невредимый еще один птенец: длиннохвостая синица откладывает 6-12 яиц. Птицы вскоре успокоились и улетели, а гнездящаяся здесь пара принялась кормить оставшегося в живых птенца.

Я спустился на дно карьера, и мы с женой внимательно осмотрели спасенного птенца. Кроме царапин я не нашел у него серьезных повреждений, вот только весь он был мокрый и липкий от змеиной слюны. Птенец быстро обсох, и как только я протянул к нему руку, он широко раскрыл клювик и жалобно запищал, прося есть. Я записал его голос, держа микрофон в 2-3 сантиметрах от него, а затем покормил его муравьиными яичками (личинками). Насытившись, птенец закрыл глаза и выразил свое удовлетворение напевными, приятными для слуха повторяющимися звуками, которые я тоже записал на пленку (Подробное знакомство с записью звуков и их анализ содержатся в статье Петера Сёке «Акустические и этологические реакции птиц на услышанные в магнитофонной записи голоса самца-соперника и самки» (Allattani Kozlemenyek, LX № 1-1).

Чтобы продолжить запись звуков и их изучение, я стал воспитывать птенца дома. Он жил в закрытой картонной коробке, пока не научился летать. Через каждые час-полтора я подкармливал его муравьиными яичками, постным сырым, мясом, говяжьим сердцем, обычными минеральными веществами и витаминами.

Мы назвали птенца Прюнти. Он очень быстро пошел в рост, оперился, научился самостоятельно есть и летать. Сделавшись любимцем семьи, он никого не боялся — садился на руку или на плечо. Несколько раз в день мы выпускали его из клетки; он очень любил, когда с ним занимались, «возили» его на руке по всей квартире.

Примерно в то же время мне захотелось вырастить птенца совы сипухи — тоже чтобы записать его голос. В поисках совенка я облазил массу церковных колоколен, но напрасно: когда травили ядом мышей и крыс, то истребили и питающихся ими сипух.

На одной колокольне я обнаружил скелеты целого семейства сипух. На многих колокольнях под предлогом противопожарных мер окна и все отверстия затянули густой проволочной сеткой, так что птицы не могли ни влететь, ни вылететь.

Как-то один мой знакомый, которому было известно о моих безуспешных попытках раздобыть совенка, поехал в зоопарк города Печ. К его превеликому изумлению, служитель зоопарка обмолвился, что у него есть для продажи сипуха. Вот так я и обзавелся взрослой совой этого вида, но для моих целей проку от нее оказалось мало, потому что нрава она была угрюмого и молчаливого.

Однажды возвратясь домой с работы, я хотел вынуть из клетки своего любимца Прюнти, но дверца оказалась приоткрытой, а клетка пустой. Остолбенев от удивления, я огляделся по сторонам, и у меня дыхание перехватило — я увидел в клетке совы несколько хвостовых и маховых перьев юной синички. Кто-то из домашних, пряча Прюнти на место, в клетку, плохо закрыл дверцу, а он выбрался на волю и без труда протиснулся в клетку к сове, затянутую крупной проволочной сеткой.

В тот же вечер я отвез сову на гору Геллерт и выпустил там на волю.

Да, совсем забыл рассказать об участи лесного ужа, пожиравшего птенцов длиннохвостой синицы, У моего друга Тони Бороша была бунгара-пама (Bungarus fasciatus). Эта достигающая полутора метров в длину, украшенная желтыми и блестящими черными кольцами змея обитает на юге Индии, Китая, на островах Суматра и Ява и питается змеями. Облюбовав себе подходящую для обеда змею, она пускается в преследование и, настигнув добычу, жалит ее. Ужаленное животное замирает в той позе, в какой было застигнуто в момент укуса. Бунгара-пама, в точности следуя линиям тела замершей змеи, постепенно заглатывает ее, и на том змеиное пиршество кончается. Так вот я отвез лесного ужа своему приятелю.

Бунгара-пама в тот момент как раз была голодна…

Еж (Erinaceus europaeus roumanicus) принадлежит к числу тех животных, с которыми человеку — и ребенку, и взрослому — всегда по возможности хочется наладить контакт или во всяком случае присмотреться к ним поближе.

Признаюсь, я не раз поддавался искушению и заводил дома ежей. Вот о них-то я и собираюсь рассказать следующие три истории.

Летние каникулы я ежегодно проводил у деда с бабушкой в области Ваш. Завязав дружбу со всеми домашними животными, я пытался «наладить отношения» и с дикими и, тогда еще не обладая ни должным опытом, ни специальными познаниями, на свой страх и риск старался обеспечить им необходимый уход и пропитание. Впоследствии я не мог понять, как удалось мне вырастить трех птенцов удода, подкармливая их исключительно козьим сыром — я скатывал из него шарики. В дальнем конце двора находилась клетушка, именуемая кухней для свиней; там я и разместил свой зверинец.

Одновременно с удодами у меня росли и трое птенцов горлинок, которых я подкармливал размоченной в воде пшеницей и кукурузными зернами. Питомцы мои не получали ни органических смесей, ни витаминных препаратов и все же прекрасно росли и развивались. В отведенной для них клетушке им жилось вполне привольно, и вели они себя кротко, как ручные. Однажды вечером после ужина, слоняясь по окрестностям, я поймал очень симпатичного ежика, Я прихватил его с собой и определил на жительство в ту же кухоньку, где обитали горлинки. Приготовил и еду новому жильцу — вареную картошку, молоко — и отлил немного в мисочку пойла для свиней.

На следующее утро я побежал проверить, ел ли еж. Самого зверька не было видно, зато больше половины отведенного ему корма исчезло из миски. Я был очень доволен таким результатом и теперь решил заняться горлинками. Насыпал им пшеничных зерен на каменный пол кухоньки, и горлинки слетелись клевать. В этот момент откуда ни возьмись появился еж, прыгнул на одного из птенцов и на моих глазах разгрыз ему голову.