К лестнице подкатила машина. Не "Мерседес" или "бумер". Что-то совсем элитарное и наверняка бронированное. Один из секьюрити распахнул дверцу, второй держал зонт над головой Сохальского.

Антон попытался обойти, как в футболе, охранника и перехватить не мяч, но господина министра на этом коротком отрезке между дверями министерства и машиной.

– Игорь! Игорь!

Сохальский, не оборачиваясь на крик, нырнул в салон. Дверца за ним моментально захлопнулась.

– Игорь!

Сильная рука охранника остановила Антона, а в следующее мгновение профессиональный и незаметный со стороны удар в солнечное сплетение отправил Добровольских в состояние, близкое к нокауту.

Как-то обыденно, без суеты его прислонили к стене. И оставили, даже не удосужившись, как следует, обыскать. Правда, один из верзил-охранников охлопал его поверх одежды и, сочтя, видимо, свою задачу выполненной, вернулся вместе с коллегами в здание. Перед глазами Антона поплыли, удаляясь, квадратные спины людей в черном, черные зонты и стоп-сигнальные огни машины Сохальского.

"Вот так так! – думал про себя Добровольских. – Интересно, доложат Игорю о предотвращенной попытке покушения или даже беспокоить не станут?! Скорее всего – нет! А жаль! Если бы его задержали по всей форме, а не отбросили в сторону, как последнюю шваль, то, может быть, до Сохальского дошло, хотя бы случайно, сообщение об этом "инциденте". Попалась бы на глаза фамилия Антона, и он бы сразу вспомнил, кто это!" Пришел в себя окончательно только спустя десять минут и побрел назад – делать здесь было больше нечего. Тащиться на Рублево-Успенское шоссе, разыскивать там резиденцию министра значило снова подставляться под удары бдительных стражей.

Биться головой о стену – занятие бесперспективное, есть другие пути, слава богу!

На перекрестке ветер все-таки вывернул его копеечный зонтик, переломав тонкие спицы. Антон почертыхался, попробовал выправить на ходу, но потом бросил зонт в урну, сопроводив плевком.

Вернувшись в гостиницу, он первым делом принял душ, смывая вместе с потом и всю воображаемую грязь, в которую ему сегодня пришлось окунуться. Впрочем, сам виноват! Нужно было соображать, что делаешь! Внезапно он расхохотался. Нервный получился смех, почти истеричный, но стало легче. Редко люди над собой смеются – вот в чем всеобщая проблема. И чем ниже статус человека, тем обиднее ему кажется чужой смех. Кричат дуракам: "Дураки, дураки!", а им это очень обидно!

Вот гениальная мысль, которую он непременно вставит в следующую вещь. Антон уже решил, что, вернувшись из этой самовольной "командировки", сделает еще одну пьесу – на реальном материале. Сделает в назидание потомкам! Не Юрке – о существовании сына он вспоминал редко и всегда с каким-то удивлением. Нет, мы обратимся ко всему человечеству! Сообщим, так сказать, правду-матку! И насчет смеха, и по поводу проклятий, и еще много чего имеет сказать вам Антон Добровольских! В художественной форме. Не поверят, конечно. Ну и черт с ним, пророков в своем отечестве нет!

Нет, ну какой идиот! Вздумал мужик-деревенщина царя повидать!

Он рассматривал себя в зеркало. На зеркале были заметны белые пятнышки от брызг зубной пасты. А за пятнами маячило лицо человека, одержимого идеей фикс. Что ж, теперь в любом случае остается ждать Семина! Виктор всегда был подоступнее, попроще что ли! А он ишь на кого замахнулся – на министра! Дурак, дурак! Нужно успокоиться, иначе ошибок опять наделаешь! Вся твоя жизнь – сплошная ошибка. И учиться на этой ошибке уже поздно. Только и надежды, что успеешь исправить, что напортачил!

Семин возвращался в Москву этим вечером. Как убить оставшееся время Антон не знал. У него было в Москве несколько весьма далеких родственников, о которых мать упоминала редко и всегда театрально прижимала ладонь ко лбу, словно стыдясь за свою забывчивость. Чем-то они ей не угодили – скорее всего, были не слишком культурными, поэтому общение сводилось к ежегодным новогодним открыткам, в которых мать и эти самые родственники поздравляли друг друга оптом со всеми праздниками, минувшими за год. Высокие отношения!

В любом случае родственники эти были почти мифическими персонажами, и появление Антона без предупреждения и приглашения вряд ли могло их сильно обрадовать. Да и не надо! Пришлось бы врать, выкручиваться, придумывать что-то. У него были деньги, а деньги означали свободу – пусть и иллюзорную. В Москве Антон первым делом купил новую симку для мобильного, покончив тем самым с назойливыми вызовами от жены и начальства. Решил зайти в кинотеатр – в кино не был давно, но и в этот раз не смог досидеть до конца. Фильм, может, был ничего, актеры вроде знакомые, но Добровольских не мог сосредоточиться на происходящем на экране.

Ушел на середине сеанса и отправился в гостиницу.

Обстановка номера, самого дешевого, который ему могли предложить, подпадала под определение "бедно, но чисто". Тем не менее здесь, в этом номере, он чувствовал себя куда спокойнее, чем дома. Мысль, которая давно уже преследовала его, здесь, в этой наемной обстановке, стала четче – будь у него возможность начать все сначала, сбросить с плеч всех этих паразитов вместе с воспоминаниями, он стал бы другим. Нормальным.

Может, когда все будет закончено и проклятие снято, случиться чудо. Гвоздь исчезнет, карма с аурой придут в норму, люди вокруг станут милее и добрее, а климат – мягче. Ему давно было пора удариться в мистицизм – тихую гавань всех потрепанных жизнью неудачников.

Зазвонил телефон. Антон поколебался, но поднял трубку. Это был портье, он спросил, не хочет ли постоялец провести приятно вечер. Антон не сразу понял, что это значит, потом понял, задумался. И отказался. Не было настроения, жалко было денег. Было лень. Тупая похоть накатывала на него время от времени, от нее хотелось избавиться как можно скорее. За прошедшие годы познания Антона в сексе значительно увеличились благодаря не столько Аньке, бывавшей (особенно на первых порах) темпераментной, но всегда убийственно однообразной, сколько ему – Интернету. Но радости от этих познаний не было никакой.

А Риткин образ за прошедшее время стал чертовски условным. Антон отдавал себе отчет, что она должна была здорово измениться. Наверняка стала еще шикарнее. В другое верить не хотелось. В какое-то божество превратилась Рита – он то верил, то сомневался, то проклинал, то оплакивал ее. А от напряжения избавлялся все так же вручную, чисто механически и не испытывая особенного удовольствия. Чем-то это напоминало обед на работе небезызвестного Корейко из "Золотого теленка".

"Холодные яйца всмятку – еда очень невкусная, и хороший, веселый человек никогда их не станет есть. Но Александр Иванович не ел, а питался".

Так органично Антон подошел к мысли о еде – с момента прибытия у него крошки во рту не было. Поужинал в кафе напротив, питая против гостиничной кормежки предубежденность, привитую скорее книгами и фильмами, чем реальным опытом. В кафе было мрачно и неуютно. Жратва ему тоже не понравилась, хотя лучше, чем Анькина стряпня. Вот ведь не повезло, даже в такой мелочи – казалось бы, эта простоватая баба должна хотя бы готовить хорошо. Должно же быть у нее хоть какое-то преимущество перед манерными цыпочками. Ни черта подобного! Готовила Анька посредственно. Без вдохновения. К тому же весьма редко. Семейный ужин или обед – не какой-нибудь сверхпраздничный, а простой семейный ужин с его атмосферой, о которой Антон думал, женясь на Аньке, атмосферой, ради которой он, собственно говоря, и женился, – в их доме был чем-то нереальным. Да и не было никакого "их" дома! А ведь многие жили раньше в коммуналках и, говорят, неплохо жили.

Некоторые, как он слышал, даже тоскуют по тем временам. Правда, живьем таких чудаков никогда не видел – а то можно было бы поменяться, к обоюдному удовольствию. С психами этими, мазохистами!

Вернулся в гостиницу. Дело было вечером, делать было нечего. Подушка под головой, сплющена головами предыдущих постояльцев в подобие блина. Как не старайся – не взобьешь! Антон рассматривал потолок, требовавший покраски. Столик, прожженный сигаретами, и скрипящая кровать. Скрип, скрип… Может, стоило согласиться на девочку. Антон почему-то представил себе именно девочку – в школьном платье, каких теперь уже, наверное, и не увидишь. Впрочем, не суть. Никаких девочек. Вот сделает дело, успокаивал он себя, и тогда будет развлекаться, пока не кончатся деньги. А потом… Неважно! Чувство глубокого удовлетворения. Шестое чувство Антона Добровольского, скорее, было глубоким разочарованием. Во всем, включая плотскую любовь! Словно его и здесь здорово обманули. И еще компьютер этот чертов. Шлюхи в чатах, порносайты. А может и электромагнитное облучение влияет?!