Она жила под солнцем - там,

Где синих звезд без счета,

Куда под силу лебедям

Высокого полета.

Ты воспари - крыла раскинь -

В густую трепетную синь.

Скользи по божьим склонам, -

В такую высь, куда и впредь

Возможно будет долететь

Лишь ангелам и стонам.

На фоне "актуально-концептуального" официоза и крикливых ярмарок арт-тщеславия особенно ценны явления культуры, составляющие сердцевину художественного процесса России. И здесь уместно обратиться к небольшой, но очень изящной персональной выставке харизматичного Кима Николаевича Бритова, которая проходит в эти дни в Центральном Доме Художника на Крымском валу.

Феномен Бритова поражает. Как в одномерную эпоху социалистического реализма и плакатного "сурового стиля" сформировался столь яркий и пронзительный, в прямом смысле слова, бесстрашный и правдивый колористический талант? Как в подобных условиях ему удалось ещё и создать целое постфовистское направление в русском искусстве ХХ века - неповторимую Владимирскую школу живописи?

Ким Бритов родился 8 января 1925 года. В 18 лет ушёл добровольцем на фронт, где сражался в полковой и артиллерийской разведке и был тяжело ранен. Будущий художник брал Берлин, был участником встречи на Эльбе, имеет медаль "За Отвагу".

Примечательно, что его становление как художника произошло не под прессом мёртвых академических традиции в удушливых стенах академий и институтов, когда надломить молодой хрупкий талант особенно легко. Он, подобно мастерам древности, был воспитан тремя талантливыми художниками старой школы напрямую. Как опытный разведчик, он нашёл учителей сам.

До войны его научил ценить и понимать природу первый учитель Сергей Михайлович Чесноков. Позднее Бритов учился в Мстерской художественно-промышленной школе, но стать мастером миниатюры было не суждено: изуродованная ранением рука не позволяла работать тонкими кисточками. Здесь его заметил выдающийся русский пейзажист Константин Иванович Мазин, не только открывший Бритову живопись классиков начала века (многих из которых мэтр знал лично), но и давший возможность ученику, как в древности, работать совместно, непосредственно наблюдать работу учителя. А знаменитый мастер реставрации Николай Петрович Сычёв раскрыл для него мир русской иконописи, знаменитое "строгановское письмо".

Именно поэтому Бритов по духу не импрессионист, не просто мастер точного впечатления, а мощный философ в живописи. Его недавние работы, представленные на выставке, наглядно подтверждают это. Точность и острота в передаче солнечного света и тонких настроений природы ёмко осмысливаются колористически и композиционно. Вот почему каждый обыденный мотив: и стадо в лесу (удивительно остроумно родство орнаментальных фигур животных с узором берёзовых стволов), и солнце над полем с подсолнухами, и оттепель в городе, и первый снег на крышах избушек, - фокусируются до уровня философской притчи. Даже самая маленькая по формату работа - предельно-эпический символ, монументальная симфония.

При абсолютной законченности каждого произведения, свежесть первого натурного впечатления не уходит, а напротив, усиливается. Видимо, в этом и состоит магистральная задача создания каждого холста: предельно ёмко сформулировать это впечатление. В этом секрет разнообразия и неповторимости искусства Бритова.

Отважный прорыв Владимирской школы живописи всегда состоял в бесстрашном использовании предельно ярких, открытых, форсированных цветов. Однако оглушительная мажорность бритовского колорита - не просто эффектное декоративное решение. Цвет вырастает изнутри самой жизни, из плоти родной природы, из земли, из воздуха, из солнечного света, что подчёркивается фактурой материала: холста, оргалита, "скульптурой" сильных мазков. Так и тянет врыться в эту роскошную, мокрую "Пашню", настолько она вкусна и убедительна. Хочется влиться и в зябкую уютность закатного зимнего солнца ("Суздаль. Масленица"), запустить руку по локоть в глубоко синий, осязаемо пушистый снег, нырнуть в обжигающую бездонность мартовского озера. А в "пасмурных" мотивах цвет не затухает, но, напротив, как бы аккумулируется внутрь, благодаря чему звучит с удесятерённой силой.

Подобно старому мощному древу, художник врыт корнями в русскую землю. Особенно ясно это ощущается при сравнении с его "зарубежными" произведениями. Французские пейзажи холодны и изысканны, нет в них той самой прочувствованности, вулканической внутренней силы. Они написаны, скорее, кистью любопытствующего "туриста".

Поражаешься, что с годами мастер не только не устал, не "забронзовел", а наоборот, бурно развивается и остро ценит каждое мгновение жизни и творчества. А умудрённость кисти и гигантский бытийный опыт дают возможность ещё пронзительнее и глубже выразить эту, поистине юношескую, влюблённость в мир.

Как и прежде, полковой разведчик совершает вылазки в область невозможного. И, наперекор нашему унынию, жестокости и пошлой суете, протягивает нам чашу радости, в которой отражена родная земля: яркая, светоносная и ослепительно прекрасная Россия наша.

АФ СКЛЯР. "Песни моряков" ("СОЮЗ"), 2008.

В прошлом номере, говоря о последней пластинке группы "Ундервуд", упомянул Головина. Посему логично затронуть свежую работу одного его старинного знакомца, считающего себя учеником мэтра. Некоторые головинские произведения становились достоянием общественности именно через альбомы Александра Скляра и "Ва-Банка" - "Эльдорадо", "Робинзон Крузо", "Склиф" - весьма заметные номера в скляровском творческом багаже.

Подруга прослушала пластинку, фыркнула: "Молодится!" Да, Скляр в этом году отметил пятидесятилетний юбилей. Хотя внешне за последние лет двадцать, кажется, совсем не изменился.

С налёта понять, почему "Песни моряков" - сольник - сложно. Густой современный рок-н-ролл с влиянием альтернативного рока и шансонными интонациями вполне ложился бы в концепцию "Ва-Банка" и в дискографии не выглядел бы курьёзом. Но за что можно уважать Скляра, так это за упрямое нежелание следовать сложившейся репутации. Большое число побочных проектов, параллельных службе в "Ва-Банкъ", свидетельствуют о разносторонних интересах, богатом потенциале. Здесь тебе и "Библиотека путешествий", интерпретация наследия Вертинского, Алёши Дмитриевича, совместный альбом с "самим" Виктором Пелевиным. При этом совершенно необъяснимое долговременное пестование редкостного отстоя в виде фестиваля "альтернативщиков" "Учитесь плавать" (да ещё дать бездарным выкрутасам название одного из самых тонких поэтических опусов Головина).

Скляр уже оговорился, что "Песни моряков" не стоит путать с "Песнью моряка" Кена Кизи. Но эпиграф к роману из Леонарда Коэна уместен и здесь:

И Христос был мореходом,

По волнам бродя как посуху,

И увидел Он сквозь воды,

Раздвигаемые посохом,

Что лишь очи утопающих

Видят лик Его светлейший,

И велел Он начинающим

Воды бороздить в дальнейшем

И сказал: "Пока свободу

Не найдёт в пучине,

Заповедую по водам

Плыть вперёд мужчине".

В "Песнях моряков" прежние интересы и проявления Скляра сливаются в единое целое: "Ва-Банкъ"; сольники наподобие пластинки "ДендиДиана"; совместные циклы с Сукачёвым и Глебом Самойловым.

Альбом имеет примечательный эпиграф из легендарного самурая Миямото Мусаси: "Каждый должен стремиться к совершенству на своём пути". "Книгу пяти колец" Мусаси о военной стратегии и искусстве фехтования Скляр некогда озвучил в формате МР3.

Так что "Песни моряков" - своего рода подведение итогов. В последнем номере "Rolling Stone" Скляр выразился таким образом, что прошёл этап становления, подготовки: "Ныне нащупал всё".