Очень удобная штука.
Теперь другая незадача: как объяснить родным и близким появление у меня в руках четок. Набожность? Кто в это поверит? Разве что одна Эдит Назаровна. А с Евой номер не пройдет, Ева меня слишком хорошо знает. Хотя… Как она тогда выразилась? «Сейчас такое время, что приличный человек просто обязан быть верующим…» Прекрасно! Я нынче кто? Я без пяти минут начальник отдела по работе с партнерами, то есть без пяти минут вполне приличный человек. Стало быть, я обязан быть верующим… Да, но сдержанно верующим! Отнюдь не фанатиком и не начетчиком. В наши времена, когда острое православие наконец-то перешло в хроническое, это, знаете ли, тоже не совсем прилично. А четки… Нет. Явный пересол.
Тьфу, дьявол! Да что я чепухой маюсь! Мне ж их врач прописал – сломанную руку разрабатывать.
Итак, я уже знал, что скажу Еве, когда та вернется из фирмы, но знания мои, как обычно, оказались ошибочными. Наверняка Эдит Назаровна успела кое-что шепнуть дочери еще в прихожей, так что в спальню Артамоновна ворвалась фурия фурией. Мне показалось даже, что бот идентифицировал ее не сразу, а лишь помедлив мгновение.
– И не вздумай возражать! – с порога поставила она условие. – Чтоб завтра же лег на обследование! Ты что, маленький? Хорошо, если язва! А если панкреатит?!
Замолчала, тяжело дыша и раздувая ноздри.
Должен признаться, я очень плохо переношу подобные наезды. Пока просто бранят – дело привычное. Но когда от меня чего-то добиваются, да еще и ради моего собственного блага… Туши свет!
Я и потушил. Иными словами, задал непрозрачный фон и убрал звук. Примерно так опытный муж хлопает дверью и запирается в соседней комнате – переждать, пока супруга опомнится. Если, конечно, есть чем хлопнуть и где запереться.
У меня – было.
Очутившись в виртуальном уединении, я не стал ни читать, ни шарить по Интернету. Просто ждал. А вернувшись через пять минут, с удовлетворением убедился, что инцидент полностью исчерпан. Насколько можно было понять, порешили мы с Евой так: на следующей неделе я пойду в комплекс снимать лангетку, а заодно и желудок проверю. О четках речи не шло вообще, четки уже воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
До сих пор ума не приложу, что он ей там без меня наплел.
* * *
Моя мама, светлая ей память, не раз говаривала мне: «Лёня! Ну нельзя же все принимать так близко к сердцу! Любой пустяк для тебя трагедия. Ты без кожи, понимаешь, без кожи! Значит, надо наращивать панцирь…»
Так и не нарастил. Так и дергался по всякому пустяку вплоть до того самого дня, пока в замусоренном овражке близ больничного комплекса не нагнулся за выброшенной от греха подальше упаковкой.
Да-с, милостивые государи, теперь вы меня так просто не достанете.
Нет своего панциря – напялим искусственный.
Правда, постоянно его носить категорически не рекомендуется руководством по эксплуатации. Возможна утрата понимания современности (нашли, чем пугать!) и даже, страшно помыслить, потеря контакта с близкими.
Сами не знают, что пишут.
Тем не менее человек я законопослушный и в бунтарстве своем от слов к делу перехожу редко. Поэтому, выбравшись на следующее утро из дому за сигаретами, автопилот я временно вырубил.
Если у тебя есть бот, заткни его, дай отдохнуть и боту.
Проспект ошеломил меня толпами, гимнами, флагами. Что-то праздновали. Стоило сделать пару шагов, как с фронта меня атаковала соплюшка с микрофоном, а с левого фланга взял на прицел жердяй с видеокамерой.
– Скажите, пожалуйста, что для Вас лично означает День Независимости?
И я почувствовал, как мои губы слагаются в привычную улыбку, ехидную и кривую.
– Это великий день! – твердо ответил я. – В этот день мы стали независимы от Украины, от Туркмении, от Грузии… Коротко говоря, от четырнадцати ненужных нам братских республик.
Личико ее несколько застыло, а микрофон начал потихоньку отползать.
– И все-таки кое-что омрачает, – насупившись, продолжал я. – Да. Омрачает. Рано праздновать. Мы остановились на полпути. Мы до сих пор еще зависим от Татарстана, Башкортостана, Калмыкии. Нам предстоит серьезная борьба за независимость, девушка! Но мы победим! Уверен!
– Благодарю вас, – злобно процедила она, и оба телевизионщика шустро свалили с экрана.
Вконец профессиональный нюх утратили! Видят же: идет человек с отключенным автопилотом…
А навстречу мне шли боты. И каждый из них точно знал, что говорить, если спросят. Каждый был свято уверен, что намертво затверженное им сочетание слов – это и есть истина. Сегодня одна истина, завтра другая. Неважно, во что верить, лишь бы всем вместе. Сотня ботов несла по проспекту полосатое полотнище шириной как раз с проезжую часть. Боты, боты… Такие, что круче еще не придумано: без проводков, без контактных линз, без металлических коробочек на поясе, без единого гвоздя!
Ну и куда мне до них со своими чипами и дистанционными пультами в виде четок?
Глава восьмая
Раньше, оказавшись утром в ванной комнате на предмет омовения физиономии и чистки зубов, я беспечно оставлял дверь открытой. Теперь же с маниакальной аккуратностью запираюсь на задвижку.
Отдав дань гигиене, извлекаю из футляра контактные линзы, ушные вставочки, прочие причиндалы и водворяю каждый на предназначенное ему место. Убедившись, что ничего не перепутал, включаю. Секунд тридцать бот занимается бюрократией: запрашивает пароль, загружается, требует каких-то подтверждений, чуть ли не верительных грамот. Наконец извещает, что готов к услугам.
А это мы сейчас проверим.
Я поворачиваюсь к зеркалу и оказываюсь лицом к лицу с собственным отражением. Вспыхивает рамка – и распознавалка незамедлительно выдает результат:
СИРОТИН ЛЕОНИД ИГНАТЬЕВИЧ
ООО «МИЦЕЛИЙ»
НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ГЕЛИКОСОФИИ
Ну не маразм ли?
Я не выдерживаю и начинаю сдавленно ржать.
Потому что, если отнестись к этому всерьез, свихнешься.
* * *
Как такое вышло? Могу рассказать лишь предысторию, поскольку сама история покрыта мраком приятного бирюзового оттенка. Зачем я вообще поперся на собеседование в «Мицелий»? Наверное, инстинктивно пытался выбраться из-под пресса Евы Артамоновны, других причин не вижу. Человек я робкий, ленивый, инициативу проявлять не люблю. И надо же! При моем-то отвращении ко всевозможным конкурсам и тестам!
А знаете, кстати, как трактуется аглицкое слово «тест» в словаре одна тысяча восемьсот… ну и так далее. В первом, то есть основном значении это (цитирую) клятва при вступлении на службу в том, что вступающий не принадлежит к католицизму.
Так-то вот!
Для начала позвонил по указанному в листовке телефону. Представился. Меня спросили, какое отношение я имею к геликософии и есть ли у меня, скажем, диплом. Я растерялся, пробормотал, что, дескать, насколько мне известно, диплома пока нет ни у кого – геликософию нигде еще не преподают (данные были почерпнуты из Интернета). Почему-то секретарше этого показалось достаточно – и она сообщила мне дату и время встречи.
Собеседование назначили ровно за день до моего контрольного визита в больничный комплекс. Заявиться в «Мицелий» с загипсованной рукой означало вызвать лишние расспросы. Я уже начал подумывать, не освободиться ли мне от лангетки своими силами (какая разница: днем раньше, днем позже), когда выяснилось, что она относительно свободно пролезает в рукав пиджака и даже не торчит наружу. Стало быть, пойдем в костюме.
И я пошел, сильно надеясь на то, что упоминания ботовской инфы о студентах, сдававших сессию на автопилоте, если и вымышлены, то хотя бы не целиком. Как я все это себе представлял? Примерно так: пробубнит мой динамик пару скачанных из Интернета отрывков, потом последует какая-либо мелкая каверза, после чего, думается, мне вежливо укажут на дверь.