В мае 1910 года Седов писал в письме к невесте: «Сейчас только что вернулся из Царского Села… Государь улыбнулся и выразил свое удовольствие… Со стороны мне сообщили, что можно надеяться на производство. Я же совершенно равнодушен ко всему этому, ибо есть более веские интересы. Готовлю усиленно новую экспедицию…»^{9}

Это произошло так. Седов читал лекцию о своей экспедиции на Колыму в географическом обществе. Адмирал Нилов, близкий ко двору, присутствовал на лекции. Он рассказал о Седове царю, и через несколько дней Вилькицкому пришлось сопровождать штабс-капитана в царскосельский дворец. Седова предупредили, чтобы он был краток. Он вспомнил все, что видел и обдумал на Колыме, когда входил в кабинет верховного владыки государства, хозяина морей, рек, лесов и тундр. В черном парадном мундире до колен, с серебряным поясом и эполетами, с треуголкой в левой руке, штабс-капитан стоял навытяжку перед его величеством – невзрачным пехотным полковником, с тусклыми глазами, рассеянно перебирающим пуговицы на своем мундире. Штабс-капитан был более чем краток, – он оборвал свой рассказ на середине, пораженный скучающим и почти тоскливым взглядом верховного собеседника. Царь сказал с механической улыбкой:

_ – Спасибо. – И на этом оборвались и беседа, и все утопические надежды пылкого и наивного гидрографа.

Планы состояния льдов, карты и планы мензульных и глазомерных съемок экспедиции на Колыму были пронумерованы аккуратными архивариусами Главного гидрографического управления, они заняли место в указателе картографических материалов, составлявшемся с 1734 года.

Но все же в 1911 году Седов испытал нечто похожее на гордость и удовлетворение: пароход «Колыма», первый в истории пароход, вошел в исследованное Седовым устье реки. О выполнении решительных преобразований, которые наметил Седов для Колымского края, пришлось пока забыть. Но приятно было, что труд не пропал совсем даром.

В конце июня Седов венчался с Верой Валерьяновной. В тот же день молодые выехали в Архангельск. В этом же поезде в третьем классе ехали семеро спутников-рабочих, а в багажном вагоне были ящики с инструментами для наблюдений и съемок, ящики с консервами и палатки.

Свадебное путешествие было переполнено хлопотами о снаряжении гидрографической экспедиции. За пять дней в Архангельске нужно было закупить провизию, строительные материалы, карбасы и теплую одежду, а также подыскать недостающих трех человек в команду. Кроме того, у астрономического столба на стенке дирекции порта Седов несколько раз определял время, чтобы привести в порядок свои хронометры и на местной метеорологической станции выводил поправки анероидов.

В полночь 21 июля пароход «Великая княгиня Ольга Константиновна» отплыл из Архангельска с участниками экспедиции на борту. Через три дня «Ольга» вошла в губу Крестовую на северном острове Новой Земли и бросила здесь якорь. Неприветливо встретила Новая Земля исследователей. Два дня дул десятибальный «сток» ветер с востока. Выгружаться на берег нельзя было. Седов записал в свою тетрадь, как выглядит губа Крестовая. Это описание сделано сжатым языком навигатора и составителя карт – оно точно, полно и в нем нет ничего лишнего. Стачала о том, что при подходе с моря к губе Крестовой открываются на заднем плане губы остроконечные вершины, покрытые вечным снегом и тесно друг к другу прилегающие, В ясную погоду они видны за пятьдесят с лишним миль. По мере приближения судна к берегу все более вырисовывается обрыв Таран, удивительно похожий на форштевень броненосца, – он обращен на северо-восток. «Южный берег губы, – писал Седов, – представляет собой возвышенную холмистую поверхность, спускающуюся отлогими уклонами к морю… Берег изрезан оврагами, по которым стекают в губу ручьи и падают водопады.

Северный берег так же скалист и утесист, но несколько ниже южного… Оба берега усеяны подводными и надводными камнями.

Восточная половина губы окружена со всех сторон цепью высоких остроконечных гор, покрытых вечным снегом и ледниками…» ^{10}

Еще в 1902 году на «Пахтусове» Седов ходил вдоль новоземельских берегов, производя съемку и описания.

И в следующее лето он плавал в этих водах и бродил с компасом по этим берегам. Война с Японией прекратила его участие в многолетней экспедиции для съемки берегов Ледовитого океана, предпринятой Главным гидрографическим управлением с целью подготовить навигацию Северным морским путем.

В 1904 году он, по добровольному желанию, был отправлен на Дальний Восток. Его назначили в Амурскую речную флотилию ^{11} в соединение так называемых номерных миноносок – устаревших и слабосильных. Сперва он был ревизором миноноски № 17, потом ревизором всего соединения и в конце концов – командиром миноноски № 48. Флотилия охраняла вход в Амур, так как было опасение, что японцы попытаются ввести в реку свои суда. Этого не случилось, и в боевых операциях Седов, можно сказать, не участвовал ^{12}.

После окончания войны Седов остался на Дальнем Востоке. В течение двух лет он был помощником распорядителя работ по постановке вех и баканов в Тихом океане. При первой возможности он бросил эту работу и возвратился в Петербург. Два плавания на «Пахтусове» навсегда привязали его к Северу. Он полюбил полярную природу и то ощущение, которое знакомо только лишь людям, бросающим якоря в прозрачную воду безыменных бухт, только тем, кто наносит на карту контуры побережий, кто регистрирует для сведения мореплавателей направление течений, характер льдов и расположение подводных камней. Он полюбил Север и его пустынное безмолвие, ню не потому, что любил одиночество, – напротив, он был простодушно общителен, – а потому, что по склонностям своим был пионером и всегда мечтал о заселении безлюдных островов, о постройке новых портов, о пароходах, которые пойдут по дорогам, вычерченным на новых картах его рукой.

Он любил полярные страны еще и потому, что с ними связал себя заветной мечтой, целью всей жизни, пока еще далекой.

На Новой Земле Седов провел в 1910 году все лето – до конца сентября. Перед гидрографической экспедицией для исследования губы Крестовой была поставлена непосредственная практическая цель.

Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, какое важное значение для плавания в Арктике имеют два больших вытянувшихся с северо-востока на юго-запад острова Новой Земли. Близ материка к ним примыкает третий остров – Вайгач. Все вместе является продолжением Уральского горного хребта и как бы преграждает путь мореплавателям из Баренцова моря дальше на восток, в Карское. Новоземельские острова промыты узким, извилистым Маточкиным Шаром (слово «шар», по одной версии, происходит от норвежского «skaer» – шхеры, а по другой – от русского «шарить»), от Вайгача Новая Земля отделена более широкими и короткими Карскими воротами и, наконец, между материком и островом Вайгач протекает небольшой пролив – Югорский Шар. Таким образом, проходов из Баренцова моря в Карское всего три, если не считать путь вокруг северовосточной оконечности Новой Земли. Этот последний очень затруднен, и за три столетия известны лишь три случая, когда мореплаватели огибали с севера Новую Землю. Виллем Баренц совершил это в 1596 году, олончанин Савва Лошкин – в 1760 году и норвежец Эдуард Иоганнесен ^{13} – в 1870 году.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru