Из «чисто административной стороны дела» Троцкому, как известно, принадлежит инициатива по организации в России концентрационных лагерей, что и было оформлено соответствующим решением IX-го съезда РКП (б). Ленин, видимо, не хотел, чтобы такая черта деятельности Троцкого была слишком заметной. «… октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но он также мало может быть ставим им в вину лично, как необольшевизм Троцкому» (там же). Речь в данном случае идет о прямом предательстве интересов партии со стороны Зиновьева и Каменева, когда они раскрыли замышляемый большевиками план государственного переворота в октябре 1917 года. Но Ленин не ставит в вину лично им данное предательство, так как такое поведение присуще всей когорте и в особенности важнейшему ее представителю — Троцкому. «Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он ниюгда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)» (там же).

При такой характеристике Бухарина любой нормальный человек станет в тупик, так как он не поймет, как можно быть крупнейшим теоретиком партии и в то же время никогда ничему не учиться, даже марксизму. Какими же принципами руководствовались эти люди, присваивая себе эпитеты «честнейших» и «крупнейших»? Их принципы были подчинены жесткому правилу отбора, выражаемому словами: «принадлежит — не принадлежит». О какой принадлежности идет речь, становится ясным из характеристики Сталина. «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение» (там же, с. 346). За вязью таких слов, как «слишком груб», «терпим», «лоялен», «ничтожная мелочь» (превращающаяся в мелочь, «которая может получить решающее значение») и т. п., проглядывает у Ленина в конце концов однозначный эталон принадлежности к «когорте», и таким эталоном в данном конкретном случае выступает Троцкий, которого, как известно, сам Ленин называл «проституткой». До поры до времени как Сталин, так и его противники внутри партии, не были заинтересованы в том, чтобы раскрывать свою принадлежность к противоположным категориям параллельного мира. Грубый партийный жаргон, о котором упоминает в своей записке Ленин, указывает лишь на общий признак этого мира. Его же фундаментальные внутренние противоречия были раскрыты позже. И теперь мы можем судить о них благодаря публикации таких документов эпохи, как «Красная симфония» И. Ландовского.

Седьмого апреля 1989 г. в газете «Правда» была помещена статья «Коминтерн: время испытаний». Среди представителей международного коммунистического движения, обвинявшихся во второй половине 30-х в контрреволюционной деятельности и шпионаже, статья упоминает имя «Г. Раковского, которого сам Сталин „называл английским шпионом“». Судьба Раковского необычна. Его судили по делу троцкистов в 1938 г. вместе с Бухариным, Рыковым, Ягодой, Караханом, доктором Левиным и другими, но сохранили жизнь за какие-то важные показания. «Красная симфония» (см. ж. «Молодая гвардия», 1992 г., № 3–4) и раскрывает как раз содержание этих показаний. Раковский давал их агенту НКВД Габриелю (Рене Дувалю) в присутствии медика И. Ландовского. Ландовский же, делавший распечатку машинной записи допроса и перевод ее с французского языка на русский, смог сохранить у себя копию столь важного документа. А адресован он был непосредственно Сталину. В «Красной симфонии» вскрывается тайна беззакония мировой закулисы, и не приходится сомневаться, что подобного рода документы помогали Сталину корректировать свои действия по укреплению государственной безопасности.

Неожиданным откровением для читателя «Красной симфонии» является раскрытие того факта, что пролетарский Интернационал никогда не был антиподом финансового Интернационала. Раковский засвидетельствовал их единство, при котором обе организации выступали двумя сторонами единой скрытно действующей системы.

Под этим углом зрения просматривался целостный комплекс взаимосвязанных вопросов и среди них следующие:

1) связь между коммунистами-интернационалистами и финансистамикосмополитами;

2) лояльное отношение Маркса к финансово-ростовщическому капиталу;

3) роль масонства в февральской и октябрьской революциях;

4) революция и конспирация;

5) тайные источники финансирования революции в России;

6) еврейская организация «Бунд» и ее участие в российской революции;

7) планы троцкистской партийной оппозиции в СССР;

8) ставка мирового финансового капитала на Гитлера и денежные вливания в его фашистскую организацию;

1) эзотеризм марксизма;

2) деньги вместо Бога;

3) планы превращения национального коммунизма сталинского типа в «чистый», «объективный» коммунизм иллюминатов;

4) планы полного уничтожения православного христианства.

При разъяснении п. 11 Раковский задает следователю вопрос, который, после всего сказанного им, приобретает риторическое значение: «Не видно ли вам уже это?.. В Москве — коммунизм; в Нью-Йорке — капитализм. Все равно как тезис и антитезис. Анализируйте и то, и другое. Москва: коммунизм субъективный, а капитализм — объективный — государственный капитализм. Нью-Йорк: капитализм субъективный, а коммунизм объективный. Синтез персональный, истина: финансовый Интернационал, капиталистическо-коммунистический». Все это он обозначает одним словом в кавычках: «Они» (МГ, 1992, е 3–4, с. 198). Ландовский, прослушавший откровения Раковского, сделал следующее искреннее признание: «Мое мнение насчет всего слышанного не может иметь никакого значения. У меня нет достаточной подготовки, чтобы понять его универсальность и размеры. Когда Раковский коснулся самого основного в теме, то у меня было такое же ощущение, как в тот момент, когда я впервые увидел себя на экране Х-лучей. Мои пораженные глаза увидели нечто неточное, расплывчатое и темное, но реальное. Нечто вроде призрака; мне пришлось согласовать его фигуру, его движения, соотношения и действия в той степени, в какой возможно было бы об этом догадаться при помощи логических интуиций» (там же, с. 198).

«Они» — нечто вроде призрака: нечто темное, расплывчатое, но реальное. Так описывается непреднамеренный опыт постижения особой духовной реальности, имя которой — «легион», потому что она выявляет себя во множестве земных бесов. Так прослеживается органическая связь между категорией утоловно-криминального сообщества, объединяющей «блядей», или «проституток», и «легион».[1]

Исторический парадокс состоит в том, что священную войну с «легионом» возглавлял человек, действовавший по жестким правилам, предписываемым этикой «честного вора». Имя «вора в законе» не должно бросать тень на величие Сталина, ибо парадоксальный характер его борьбы был порожден исторической необходимостью. Случилось так, что православно-христианская церковь в России к концу «XIX» века утратила четкий критерий размежевания между тем, что исходит от Бога и что от дьявола. Она так и не смогла оправиться после религиозного раскола «ХVII-го столетия».