«Господи! Куда подевался привратник?» – едва успела подумать она, оказавшись прижатой к стене под лестничным пролетом.

Запах пота, похоти, слюнявый рот, прерывистое дыхание… Кричать и звать на помощь – безумно стыдно…

– Брезгуешь? Мною брезгуешь? Чего из себя корчишь-то? – насильник рванул полы ее пальто… потом ворот платья… пуговицы посыпались на мраморный пол… одна… другая… третья… – Думаешь, вы особенные? Кровь у вас другая? Щас-с, проверим, – шершавая рука царапнула тело. – Во-о, сиськи на месте. И здесь… Все одно. Что – барышня, что – кухарка…

С неимоверным усилием Ирина смогла, наконец, высвободить правую руку и, с силою, как учил Порфирий, ткнула мужчине пальцем в болевую точку на горле…

Косоглазый охнул, разжал руки и, хватая ртом воздух, осел на пол…

– Ну что? – она с яростью пнула его ногой в пах так, что косоглазый скрючился и застонал. – У твоих кухарок тоже такое тело?!! – выкрикнула с ненавистью удивившую ее саму фразу и снова пнула… Отошла на шаг, не спуская глаз с корчившегося от боли подонка, и присела на корточки, чтобы подобрать пуговицы. Подумала, что нельзя оставлять на полу подъезда перламутровые капли, пришитые еще маминой рукой. Поднялась на один лестничный пролет. Только теперь заметила, что оборванный ворот платья висит, обнажив часть груди, а на голубой ткани темнеют следы чужих рук. Запахнула пальто, поднялась на несколько ступенек второго пролета и посмотрела вниз. Косоглазый, наконец, перестав хрипеть и глотать ртом воздух, поднялся на четвереньки и теперь мутными глазами смотрел снизу вверх:

– Слышь… ты… барынька… – сквозь зубы процедил он. – Знаешь чего… Вправду-то… страшно мне… за тебя… Ведь до тела твоего… я доберусь… Обещаю… Жди… – он поднялся на ноги и, согнувшись, поковылял к выходу…

Ирина подошла к двери квартиры и ударила по ней кулаком… Еще… И еще… Услышала перезвон хрустальных подвесок на бронзовой люстре, дрогнувших от стука захлопнутой входной двери… Увидела растерянное лицо отца… Перепуганное – Василия… И собственное лицо в зеркальном овале – незнакомое и ожесточенное…

– Не пущу! Никуда более не пущу! – уж который раз повторял Сергей Ильич, бегая из угла в угол по спальне дочери, где та, закутавшись в одеяло, полулежала на кровати.

– Ну, рара, прошу тебя, успокойся, – снова и снова говорила Ирина, растроганная его волнением и долгожданной заботой. – Я сама виновата во всем произошедшем. Просто необдуманно повела себя с тем человеком.

– Ни-ку-да! Слышишь? Никуда больше! Никакого госпиталя! – все больше распалялся Сергей Ильич. – Я позвоню им, скажу, что ты… уезжаешь… за границу… в Африку… к черту на рога! – он приостановился и встревожено посмотрел на дочь, которая сильно изменилась за прошедшие сутки: лицо осунулось, под глазами легли темные полукружья.

«Может быть, все-таки стоило позвать врача? – подумал он. – Вдруг дочь ему не сказала всей правды? – снова тревожно защемило сердце.

– Рара… милый… знаешь… – Ирина взяла с прикроватного столика конфету и развернула хрустящую обертку. Конфеты давеча принесла Леночка и сказала с беззаботной грустью в голосе, что надобно их есть именно сейчас, в молодости, пока еще позволительно. А то в старости от них можно сильно располнеть и мужчины тогда перестанут обращать внимание.

Ирина наслаждением надкусила горьковатый шоколад.

– Знаешь, рара, я даже благодарна Богу, что так все произошло! – глянула она на отца с нежностью. – Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты… – запнулась, подбирая слова, – что я… еще нужна тебе, рара, и… дорога!

– Христос с тобою, Ириночка! О чем ты говоришь? – глаза Сергея Ильича увлажнились, он опустился на край кровати, дочь нежно взяла его руку, потянула к себе и прижалась щекой к ладони.

– Холодная… Признак энергонедостаточности, между прочим, – сказала со знанием дела, вспомнив уроки Порфирия.

– Ну что ты, Ириночка, в квартире просто прохладно, вот и рука холодная.

– А раньше – всегда была теплая, даже горячая, независимо от погоды, – сказала она, вспомнив детство. – Пап, а ты нашего императора любишь? – вдруг спросила Ирина и испытующе глянула на отца.

– Ну и переходы у вас, Ирина Сергеевна! – изумленно воскликнул тот.

– А что? – невинным голосом воскликнула она. – Обычные переходы. Как у любой женщины.

При слове «женщина» Сергей Ильич снова напрягся и внимательно посмотрел на дочь, силясь понять, та просто так сказала, или…

– Что ты так смотришь на меня, папочка? Мне просто интересно. И вообще, – она села, привалившись к подушкам, – мы так редко разговариваем, – отодвинулась, давая отцу возможность поудобнее сесть на кровати. – Вот, скажи, мы, русские, что, все сумасшедшие? Скажи, это только русские день и ночь говорят, говорят и говорят о политике, ошибках правительства, интригах, заговорах, изменах, реформах? Это такая особенность России? Или так же у французов, немцев и других?

Сергей Ильич кашлянул.

– Это, деточка, не со страной связано, а с периодом истории. Коли живешь во времена перемен, о чем еще говорить, как не о переменах? В России нынче все изменений хотят. А как произойдут изменения – все и успокоятся. До следующих перемен, – улыбнулся он. – Что ж до горячности русской, так это от вина! – он заливисто рассмеялся. – Чем больше пьют, тем горячее споры. Помнишь, как в «Повести временных лет»?

Ирина покачала головой.

– «Руси есть веселье пити, не можем без этого быти», – напевно процитировал Сергей Ильич. – Кстати, – в его глазах мелькнули веселые огоньки, – знаешь ли ты, что по прошлогодним данным нашей официальной статистики, которая через год после закрытия винных лавок торжественно сообщила о практически полном прекращении потребления алкоголя населением, в Москве производство спиртосодержащей политуры возросло более чем в двадцать раз? Вот тебе наглядный результат борьбы с народным пьянством бюрократическими методами! – он снова рассмеялся.

– А народ-то хочет перемен? – вернулась Ирина к теме разговора.

– А что народ? – Сергей Ильич пожал плечами. – Народ, конечно, за спокойную сытую жизнь, правда, тоже с водочкой, задушевными разговорами и непременным последующим мордобитием… для веселья и разнообразия. Но, главное, народ хочет, чтоб все по справедливости было.

– По справедливости, это как? – Ирина снова потянулась за конфетой. – Когда всем поровну как социалисты говорят?

– По справедливости как, спрашиваешь? – Сергей Ильич задумался. – По справедливости – это по правде. Отсюда и выражение народное «Бог не в силе, а в правде». Кстати, отсюда же зачастую и недовольство нашими судами проистекает. Потому что народ хочет, чтобы судили не по лукавому закону, а по правде и совести. Хотя, если вдуматься, – он потер лоб, – правда она ведь у каждого своя. Что поровну делить, что не поровну – все одно, недовольные будут. Да и равенство такое долго не простоит. Головы то у всех разные. Так то вот. А ты поспи, деточка, – он ласково погладил дочь по волосам. – Утро вечера, сама знаешь, мудренее.

Ирина повернулась на бок, натянула одеяло и подложила ладонь отца под щеку.

«Как все-таки хорошо жить, – блаженно думала она. – Как хорошо быть молодой. И вовсе не из-за этих конфет…»

«Это же надо – министр будущего правительства!» – мысленно повторил Сергей Ильич, выйдя на улицу из душного помещения, где только что Досточтимый Мастер Братства – князь Львов закончил секретное совещание. На совещании был утвержден тайный список министров правительства, которое будет сформировано сразу же после устранения царя. «Если понадобится – даже физического. Да, да, физического, именно так и сказал князь Львов». Сергей Ильич достал из кармана платок и промокнул лоб, покрытый испариной, но тут же поежился, хоть и был согласен с князем, что перемены нужны, причем самые решительные. К мысли о необходимости дворцового переворота подталкивали тяжелые потери и неудачи на фронте, несвойственное российскому самодержавию поведение императора и, конечно, влияние Распутина на царскую семью. Сергей Ильич помнил недавний разговор с морским министром адмиралом Григоровичем, который решился лично проверить слухи о проникновении германских шпионов в окружение царицы и в ответ на настойчивые запросы из Царского Села относительно точной даты проведения военно-морской операции передал ложную информацию об отплытии нескольких русских крейсеров. И что же? Точно в означенный день и час там, где должны были появиться русские корабли, оказалась германская эскадра. Если вначале князь Львов предполагал убедить царя в необходимости сослать царицу в Ливадию, в Крым, а если откажется, принудить это сделать, то позже возникла идея регентства при малолетнем царевиче Алексее брата царя – Великого князя Михаила Александровича. Сегодня же на совещании план созрел окончательно: Распутина убрать или убить, царицу заточить куда-нибудь подальше, царя заставить отречься, на престол посадить его брата и, конечно, поменять правительство.