– Купи билет в «Пендлтон»! – буркнул Клэнси и бросил трубку.

Он развернулся в кресле к окну. Небо над крышами жилых домов подернулось серой пеленой сумерек, клонящееся к западу солнце бросало на стены мягкие тени. Итак, Пит Росси заявился в полицейский участок примерно в два пятнадцать и завел свою волынку «где мой братишка», а менее чем через два часа купил себе билет на самолет обратно в Калифорнию. Интересно, очень интересно! Коварный лейтенант полиции умыкнул его любимого раненого братишку неизвестно куда, и мистер Порфирио Росси приходит в участок, грозит кулаком, а потом преспокойненько садится на самолет с чувством выполненного долга. Интересно – это еще слабо сказано. Скорее уж невероятно. Даже «невероятно» не годится для такой ситуации. Невозможно! Вот это самое точное слово: невозможно.

Он уставился на сгущающиеся сумерки. В окне жилого дома напротив, четко очерченного на фоне темнеющего неба, возник силуэт полной женщины. Она потянулась к бельевой веревке и начала один за другим стаскивать с нее носки и развешивать вместо них застиранные майки. Круглосуточная служба, подумал Клэнси. Вечный двигатель. Где же я был в День Благодарения? А в День Памяти погибших? А Четвертого июля? Безносочный Джонни Росси, водонос специального взвода бестолковых из 52-го участка…

Он похлопал себя по карманам в поисках сигарет и вспомнил, что недавно выкинул пустую пачку. Со вздохом он стал привычно рыскать по всем ящикам, выдвинул центральный ящик письменного стола, наткнулся на большой коричневый конверт, машинально пошарил среди бумаг. Ничего. Негодующе покачав головой, он задвинул ящик и выдвинул верхний правый. Тот, дойдя до середины, застрял, удерживаемый чем-то внутри. Он запустил ладонь в щель – пальцы нащупали тапочек и сильно прижали его ко дну ящика. Ящик дернулся вперед, и Клэнси запустил руку под стопку белой одежды, чтобы убедиться, не оставил ли он там, случаем, пачку сигарет.

У него под рукой зашуршали какие-то клочки бумаги – и больше ничего. Разочарованно тряхнув головой, он уже собрался было задвинуть ящик и позвонить сержанту, чтобы тот послал кого-нибудь за сигаретами, как вдруг замер и похолодел.

Рука его снова юркнула в ящик и выудила оттуда один тапочек. Он стал его разглядывать, потом сунул ладонь внутрь и нащупал скомканный носок. Он машинально бросил взгляд за окно и представил себе батарею носков, раскачивавшихся там весь день. Безносочный Джонни Росси, левый крайний команды… Его рука резко потянулась к телефону.

– Сержант! Барнет здесь?

– По-моему, да, лейтенант.

– Мне надо знать точно, а не по-твоему. Посмотри! А если нет, найди его! И пусть пулей мчится ко мне в кабинет.

Он положил трубку. Глаза его горели. Ну, конечно! Вот что целый день не давало ему покоя – носки! Он прикрыл глаза, мысленно представляя больничный коридор, полумрак в палате, полицейского охранника, клюющего носом перед дверью на стуле. И темную фигуру, уверенно шагающую мимо охранника: открывается дверь, и нож всаживается в грудь лежащего на кровати. А потом фигура так же легко выскальзывает из палаты. Что там говорил Честертон? Да, и бойлерная. Он там не был, но мог себе ее представить: с современным котлом, возвышающимся над полом, и запиханная под котел одежда, которую сразу можно заметить… Одежда, взятая из шкафчика врача, находящегося в отпуске… И открытая все время дверь на задний двор. И кран, который так вовремя сломался, и его потребовалось срочно починить… Разрозненные факты начали наконец складываться в единую мозаику, появляясь из потаенных глубин памяти, куда он их бессознательно складывал. Теперь все эти фактики послушно выстраивались в ряд, точно солдаты в парадных шеренгах.

Осторожное покашливание вернуло его в настоящее. Он открыл глаза. Перед ним стоял навытяжку Барнет, взволнованно глядя на него.

– Вы хотели меня видеть, лейтенант?

– Да. – Клэнси выпрямился. – Барнет, подумай и вспомни. Вчера, вернее сегодня утром, когда ты сидел под дверью палаты. Сколько раз входил врач?

– Два раза. Я же говорил.

– Еще раз скажи. Как он выглядел? Второй. Барнет смутился.

– Я же все рассказал, лейтенант. На нем был обычный костюм врача: белая куртка, белые брюки, белые тапочки. На голове белая шапочка, на лице марлевая маска.

– А ты не рассмотрел его волос? Лица?

– Нет, сэр. Да и, если помните, у них в этой больнице в коридорах такая темень ночью. Они же выключают верхний свет и оставляют только крохотные лампочки на стенах.

Клэнси кивнул.

– А перчатки? У него на руках были перчатки? Барнет наморщил лоб, припоминая.

– Черт, я не помню. А что я утром говорил?

– Ты сказал: были перчатки. Барнет пожал плечами.

– Ну, значит, были. Тогда я все это лучше помнил. Если я сказал, что были перчатки, значит, у него были перчатки.

Клэнси улыбнулся. Это была почти кровожадная улыбка довольного каннибала.

– Хорошо, Барнет. Все. Спасибо.

– Черт, лейтенант, извините, что больше не могу ничего припомнить.

– Ты мне рассказал больше, чем ты думаешь! – ответил Клэнси. Его улыбка увяла. Он уже говорил сам с собой. – Ты мне все это рассказал утром в больнице, но я тебя плохо слушал. Наверное, со мной случился шок. Или приступ идиотизма. – Он вдруг понял, что размышляет вслух, и кинул на патрульного бесстрастный взгляд. – Все, Барнет. Можешь идти.

– Есть, сэр. – Рослый патрульный помялся и поспешно развернулся на каблуках, торопясь уйти. Клэнси уже нащупал телефонную трубку.

– Сержант! Мне нужен док Фримен. Возможно, он еще в лаборатории – проверь там в первую очередь. Я подожду у телефона.

Он откинулся на спинку кресла, держа трубку около уха, снова перебирая в уме цепочку фактов. Оставалось еще множество бессвязных фактов, которые никак не выстраивались в единую цепь, но по крайней мере один элемент этой шарады можно было считать решенным. А за этой разгадкой потянется вся цепь. Может быть… Внезапно его лоб избороздили морщины. «Но ты же понимаешь, старина Клэнси, – сказал он про себя, – что если ты сейчас не ошибаешься, то тогда все дело запутывается еще больше, а?» Он тяжело вздохнул. «Ладно, черт с ним. Давайте-ка по порядку». Он вдруг осознал, что сержант на проводе и уже довольно давно ему что-то говорит.

– Лейтенант? А, лейтенант? Вы меня слышите?

– Я здесь, сержант.

– Я нашел дока Фримена. Сейчас я соединю.

– Замечательно! – Клэнси вернулся из своего мысленного путешествия в «Аптаун прайвит хоспитэл». Когда сержант переключил линию, в трубке раздался отчаянный приступ кашля.

– Док? Это Клэнси. Я хочу, чтобы вы взглянули на одного человека.

Кашель резко прекратился.

– Он мертвый или живой?

Клэнси с улыбкой посмотрел на телефонную трубку.

– В настоящее время он мертв, док. Наступила пауза.

– Что значит: в настоящее время? – Клэнси почти воочию увидел изумленное лицо собеседника. – Это тот же самый, Клэнси?

– Тот же самый, док.

– Вы сообщили в отдел убийств?

– Нет.

Наступила более продолжительная пауза.

– Знаете, Клэнси, – заговорил док таким тоном, точно объяснял элементарную вещь туповатому ребенку, – полицейское управление – это все равно что провинциальный городишко. Все всё друг про друга знают. Особенно, если в дело сует свой нос мистер Чалмерс, который все равно что городской глашатай, так сказать.

– Слушайте, док. Вы можете мне помочь или нет? На том конце провода глубоко вздохнули.

– Да я помогу вам, Клэнси. Вы же знаете, что помогу. Но если парень мертв, он же может подождать пару минут. А то я тут как раз окрашиваю предметные стекла.

– Пусть кто-нибудь другой этим займется, док, – заявил Клэнси твердо. – Он мертв, но ждать не может.

– Он не может ждать или вы не можете ждать, Клэнси? – мягко спросил док Фримен. – Ладно, дайте я только переоденусь. Где встречаемся?

Клэнси бросил взгляд на свои часы.

– «Аптаун прайвит хоспитэл»… – На другом конце провода раздалось удивленное восклицание, но Клэнси не обратил на это внимания. – Нет, погодите. Давайте лучше на углу Девяносто восьмой и Вест-Энд-авеню, в квартале от больницы. – Он замолчал в раздумье. – Капроски и Стэнтон оба на задании. Я бы хотел прийти туда с ними вместе. Попробую перехватить их. Так что давайте встретимся, скажем, через час. В половине седьмого.