От архиепископа Реймского Карл получил миропомазание – на лоб, на сгибы и кисти рук. Два священника облачили его в тяжелую синюю мантию, усеянную золотыми лилиями и подбитую горностаем. Архиепископ взял корону с бархатной подушки, какое-то мгновение подержал ее над головой короля – и медленно возложил на редкие волосы Карла под звуки грянувшего гимна Те Deum.

После этого Реньо де Шартр надел на палец Карла VII кольцо, символ союза между государем и его народом, вручил ему королевские знаки отличия: золотые шпоры, скипетр и жезл правосудия из резной слоновой кости.

И Карл воссел на трон, поставленный возле алтаря, и предстал во всем величии королевской власти. Церковные пэры и пэры светские приветствовали его традиционным возгласом:

– Vivat rex in aeternum! [16]

И под гром труб, раскатившийся под сводами, все присутствовавшие радостно его подхватили…

Устав птицеловов Реймса включал одну статью, подобной которой было не сыскать нигде во всем королевстве. В день коронации они обязывались выпускать в соборе на волю четыреста птиц. И как раз в этот торжественный миг со всех сторон вспорхнули и закружили над головами голуби. Эта птица была избрана в честь двух голубок, изображенных на знамени Жанны и в честь самой Девственницы, голубкой слетевшей с небес, чтобы спасти Францию.

Когда сотни белых голубей разлетелись во все стороны с громким хлопаньем крыльев, Жанна встала, поднялась по ступеням алтаря и преклонила колена перед Карлом. Обняв его ноги и плача, Жанна в первый раз назвала «милого дофина» королем.

Господи, до чего же восхитительно было белое реймское вино, которое все пили на перекрестках в тот день! Погода выдалась такая жаркая, а радость была так велика, что люди чокались и чокались до самого вечера.

Анн с Изидором отыскали Филиппину и отца Сильвестра. Между девушкой, священником и бывшим оруженосцем сразу же сама собой возникла симпатия, и Анн вполне разделил их веселое оживление. Выпитое уже давало знать о себе, и все четверо, включая отца Сильвестра, сладостно охмелели. В какой-то момент вполне невинная шутка Филиппины насчет забавной походки проходившего мимо священнослужителя вызвала у Анна такой приступ смеха, что он поперхнулся и едва не задохнулся…

Он пришел в себя чуть позже, среди ночи, и вдруг вся его эйфория разом куда-то улетучилась, уступив место серьезности и даже грусти. Где-то сейчас Теодора?

До сих пор он постоянно убеждал себя в том, что она следует за ним, что она где-то неподалеку, но, чтобы не смущать его, не появится, пока идет война, пока не настанет победа. Однако день победы пришел, а Теодоры все нет!

Ничего не сказав своим товарищам, Анн оставил их и побрел наудачу по Реймсу.

Ноги привели его к собору. Портал оказался закрыт, и Анн толкнул маленькую боковую дверь. Как все изменилось – всего за несколько часов! В соборе было темно. Яркое солнце, бившее сквозь верхние витражи, давно погасло и сменилось крошечными огоньками нескольких свечей. Огромный неф, недавно оглашавшийся тысячами голосов, опустел. Рядом с алтарем священник служил вечерню без песнопения – для нескольких монахов. Анн присоединился к молящимся и опустился на колени на том самом месте, где недавно видел коленопреклоненной саму Девственницу. Он закрыл глаза.

Тихий шелест заставил глянуть наверх. Голубь опустился перед ним и принялся расхаживать по мраморным плитам. Голубь, птица Духа Святого! Анн хотел взять его в руки, но тот упорхнул, хлопая крыльями, и уселся на алтарь, откуда уставился круглым глазом на священника.

Анн вздохнул, вытянул из-под доспехов свою шерстяную повязку и поднес к губам. Почему Теодора не последовала за ним? Почему не направилась к Реймсу? Почему?

Альенора д'Утремер тоже думала о Теодоре.

Колокол монастырского приюта Сен-Маркуль близ Реймса прозвонил подъем монахиням. Настал День святой Маргариты, 20 июля 1429 года. После коронации прошло три дня, и Альенора стала размышлять о череде событий, которые привели ее в это место.

Все началось в Нанте, в день ее бракосочетания, когда она увидела, как Анн с залитым грязью лицом уходит пешком в Иерусалим. Это зрелище и решило все. Бунт против Берзениуса, последовавшее наказание, паломничество – и остальное…

Как же она, Альенора Заморская, авантюристка высокого полета, ловкая и беззастенчивая шпионка, из-за внезапных угрызений совести осмелилась поломать всю свою жизнь? Кто бы мог подумать!.. Ведь она занималась темными делишками не только из-за денег, но и ради удовольствия. Она обожала риск, и ей все всегда превосходно удавалось. Она соблазняла, лгала, предавала – и не испытывала никакого сострадания к жертвам. Она лишь удовлетворяла собственное самолюбие. Ну, еще к этому чувству иногда примешивалось легкое возбуждение.

И вот молодой человек, который отправлялся на смерть по ее вине, благословляя свою губительницу, обратил Альенору в ничто. Отныне Анн был всем, она – ничем. Став ее невинной жертвой, Анн приобрел над Альенорой абсолютную и непререкаемую власть. Она стала отвратительна сама себе, она презирала себя и ненавидела. Отныне в ее жизни будет лишь один смысл: искупление.

Во время паломничества Альенора беспрестанно думала о том, как исправить зло, которое она причинила Анну. В Иерусалиме на нее снизошло озарение: она сыграет роль Теодоры.

Прежде «волчья дама» была для нее лишь средством обольщения. В Куссоне она поняла, что Анн заворожен ею и довольно лишь поддержать его веру в то, что она, и есть Теодора, чтобы он оказался в ее власти.

Авантюристка не ошиблась. Случившееся даже превзошло ее ожидания…

У Гроба Господня Альенора впервые изъявила намерение стать Теодорой на самом деле. Она сказала об этом исповеднику, позаботившись выбрать того же самого, который принимал признания Анна.

Священник ответил, что она и в самом деле, таким образом, сможет исправить совершенное зло, но предостерег: ее затея выходит за рамки того, что обычно дозволено людям, и когда-нибудь ей придется заплатить за это сполна. Тогда Альенора не поняла – не пыталась понять. Она усвоила лишь одно: став Теодорой, она искупит свою вину…

Начиная с этого момента, она просто следовала судьбе. Идиллия в Орте была для Анна временем безмятежного счастья. Для Альеноры – тоже, но это не имело значения; важен был только он.

Ортинское лето закончилось так же внезапно, как и началось… Как и предполагал Анн, Теодора следовала за ним на отдалении с намерением предстать перед мужем, когда на землю Франции вернется мир. Она проделала тот же путь, что и он, останавливаясь в монастырях. И только тогда до конца осознала слова иерусалимского священника: да, рано или поздно настанет время, когда маска Теодоры потребует от нее самопожертвования.

Не могла же она вечно, как диктовала роль женщины-волчицы, пропадать где-то месяцами и лишь изредка появляться вновь? Что будет делать Анн в ее отсутствие? Томиться от уныния и скуки, пока постоянное чередование счастья и тоски не станет ему нестерпимо?

Но ей заказано подолгу оставаться с ним и просто жить бок о бок с любимым, как жила бы любая другая женщина со своим мужем. Теодора не имела права постареть, стать матерью, обремененной детьми, домашними заботами. В конце концов, Анн поймет, что не было в его жизни никакой «былой хозяйки замка Куссон», а была лишь английская шпионка, жестоко его предавшая.

Так что все ясно: рано или поздно ей придется умереть. И случится это, когда Анн разлюбит ее. Пока он влюблен в свою «волчью даму», она будет дарить ему счастье, на которое он надеется: но как только он почувствует, что чары рассеиваются, Альенора исчезнет. И даже скрыться в безвестности она не посмеет. Ее смерть должна быть надежно засвидетельствована, чтобы Анн по закону был объявлен вдовцом и мог бы жениться снова…