— Департмент Демографии! — закричал лейтенант.
— Да хоть Департмент Господа Бога! Жди своей очереди…
Лейтенант, увидел Лукьянов, был страшно разгневан. Однако предпочел вернуться в джип.
— У этих уродов, очевидно, чрезвычайные полномочия. Или сверхнаглость. Они не могли не видеть серии «ДД» в номере машины, даже если приняли меня за обыкновенного армейца. Но это им дорого обойдется. — Лейтенант поерзал на сиденье и затих.
Почему он решил снять берет, Лукьянов потом не мог объяснить связно. Но он его снял. Не то берет давил ему голову, не то стало жарко или еще по какой причине. Единственное, чего он не намеревался делать, это выглядеть Дженкинсом, раскатывающим с лейтенантом за рулем и лично проверяющим посты. Но именно таким его увидело в июльском хмуром городе все это жаркое, увешанное металлом, распаренное и злое пушечное мясо.
Когда наконец перед ними не было уже ни одной машины, старший с пулеметом открыл дверцу со стороны Лукьянова и буркнул: «Вылезай!» Лейтенантом занялись с другой стороны машины. Лукьянов обреченно спрыгнул с подножки джипа.
— Сэр?! Вы! — Лицо под камуфляжным беретом озарила улыбка растерянности, вины и удовольствия. — Сэр Дженкинс! Прошу прощения, заставили ждать… не могли предположить… — Офицер заикался, а рука его потянулась во внутренний карман куртки. — Сэр, жена не поверит… Можно, сэр, глупо, конечно, автограф… — Офицер вынул записную книжку, и Лукьянов, внутренне ликуя, но все еще дрожа от только что пережитого напряжения, нацарапал как мог на чистой странице: «С. Дженкинс. Good luck!» Он хотел прибавить «дети — это зараза», однако подумал, что у этого служаки, должно быть, есть дети. Один, возможно, есть. И служака любит своего… свою заразу.
— Отставить! — крикнул офицер солдатам, разглядывающим внутренности джипа, приподняв брезент с заднего сиденья. — Не видите, кто едет! Проверяете посты? — спросил он «Дженкинса» тоном посвященного.
— Вы молодцом, офицер, — потрепал его по плечу Лукьянов. — Ваша принципиальная бдительность будет отмечена. — И сел в автомобиль. Тэйлор молчаливо влез на водительское место. Лукьянов опустил стекло: — Что у вас за странный пулемет, офицер?
— Новая модель: полицейский shot-gun. Сделан на основе оружия сицилийской мафии — «лупары», проще говоря, обреза. Стена стальных шариков идет диаметром в метр. Употребляется для разгона больших человеческих масс.
— Будьте, офицер. — Лукьянов сделал знак ладонью. Такой, он видел, улетая в Японию, сделал в Америке с трапа трансатмосферного самолета-ракеты в правительственном аэропорту Нью-Арка Дженкинс.
Они резко отъехали. Углубленное молчание на некоторое время загипнотизировало обоих.
Доехав до района Си-порт, лейтенант нарушил молчание:
— О'кей, Лук. Я подписываюсь под твоей авантюрой.
— Какой уж раз, лейтенант, вы меняете мнение… — заметил Лукьянов.
— Второй… да хоть бы и в сотый, потому что нормально примериваться к авантюре, в которой есть все шансы потерять голову…
— Вы имеете в виду остаться без головы?
— Я имею в виду остаться без головы… Надеюсь, Кэпмбэлл еще не расколол твоего дружка-карлика и дело может выгореть. Этот остолоп с пулеметом искренне принял тебя за Дженкинса.
— Следовательно, примут и другие. А если Кэмпбэлл расколол моего дружка-карлика?
— Тогда возникают две альтернативы. Одна — он уже доложил Дженкинсу о результатах допроса. Вторая — не доложил еще.
— Вы возвращаетесь в аптаун, лейтенант?
— Единственная возможность предупредить неблагоприятные происшествия — это вмешаться в них. Если что-либо произошло, лейтенант Де Сантис — мой близкий друг и сообщит мне о происшедшем.
— Подставив и себя?
— Подставив и себя…
У здания Метрополитен стояли огромные бульдозерообразные машины с надписями «American State Television». Черные кабели толщиной в руку человека вились по ступеням и вползали клубком в двери, не позволяя их закрыть. Растерянная охрана с остолбенением смотрела на это чудовищное нарушение секьюрити, разрешенное самим Дженкинсом. Работники «State Television» ходили от чудовищных машин, скрывались в дверях. И возвращались.
Тэйлор выдавил: «Ну и бардак!» — и въехал в приоткрывшиеся двери подземного паркинга.
— Что там, лейтенант? — спросил из-под брезента Лукьянов.
— Тотальный бардак. Приехало телевидение. Десятки чужих людей в здании. Впрочем, для нас с тобой это хорошо.
Оставив джип и Лукьянова под брезентом в паркинге, лейтенант поднялся в вестибюль. И тотчас спустился к камерам. Оказалось, снимали не Дженкинса. Но по его приказанию снимали арестованных по подозрению в убийстве Президента.
— Ты чего забыл здесь? Хочешь оттянуть и мою смену? — Лейтенант Де Сантис, скрестив руки на груди, наблюдал за работой государственного телевидения. Девушка в галлюцинаторно-розовом, опасном для глаз костюме интервьюировала Виктора О'Руркэ.
— Забыл, да. Забыл оформить себе пропуск на завтрашние похороны Президента. Когда я заступлю, секретариат уже будет закрыт.
— А разве нам нужны пропуска?
— Отныне да. Дженкинс распорядился, — никаких исключений даже для своих. Сегодня меня остановили по дороге из батальона. Раньше они этого не смели. Старик наносит ущерб репутации Департмента, ставя нас на одну ступень с госслужащими.
— Ему виднее… Слушай… Молодой О'Руркэ выглядит именно как человек, способный подготовить убийство Президента. Яркие губы, здоровые черно-стальные волосы, блестящие глаза, гордая бандитская манера держаться. Что бы он ни сказал, чем больше он станет отрицать свою вину, тем больше ему не поверят. Идеальный виновный. — Де Сантис усмехнулся.
— Ты прав. Мы с тобой тоже выглядели бы как правдоподобные убийцы. Мужчины до тридцати все выглядят правдоподобными убийцами.
— Не все. Этот — солдат, как мы…
Тэйлор с удивлением взглянул на друга.
— Солдат, как и мы… — повторил он. — А карликового солдата интервьюировали?
— Нет. И, мне кажется, вряд ли будут. Этот может вызвать жалость у телезрителей, а задача — вызвать ненависть.
— Кэмпбэлл допрашивал всех?
— Успел допросить отца и сына. Остальных поручено допросить мне, чему я, признаюсь, не рад. Кэмпбэлл был вызван Дженкинсом, и оба отправились вон из «усадьбы». А ты что, задумал привезти девушку?
— Уже привез, — хитро прищурил глаз Тэйлор.
— Ну ты и womanizer![55] — Сам Де Сантис уже восемь лет был женат. И не имел детей. Так как работал у Дженкинса. — Где же она?
— В машине…
— Оставил девушку в паркинге… не по-джентльменски…
— А что, я должен был заявиться сюда, держа ее за задницу?
— Фуй, ты, конечно… ты всегда в своем стиле. Но, очевидно, твоя грубость им нравится.
— Именно. Грубость…
— Так вы утверждаете, что в день убийства даже не находились в Манхэттене? — безучастно вопросила у Дункана О'Руркэ розово-электрическая интервьюерка. — Где же вы были?
— В Бруклине. У себя на Ошэн-парквэй, две тысячи триста пятьдесят один.
— Вы были дома?
— Я был у себя в офисе. Там мой бизнес.
— Каким бизнесом вы занимаетесь?
— Я хозяин мусороуборочной компании «O'Rurke Demolishing Limited».
— У вас репутация гангстера…
— Разве в Америке есть гангстеры, мисс? Они жили в Америке в двадцатые годы прошлого века. Уже полсотни лет, как гангстеров извели, как тараканов.
— На кой старик Дженкинс затеял весь этот цирк? — Тэйлор поморщился.
— Почистят, подрежут и пустят в эфир, дабы граждане насладились шоу. Граждане будут смаковать каждое слово. То, что звучит обыденно-глупо здесь, в коридоре тюрьмы, будет интриговать «youth workers» и раковых больных, членов молодежных организаций и безработных. Все будут довольны. Представляешь, как будет смаковать толпа крылатую фразу Дункана О'Руркэ: «Разве в Америке есть гангстеры, мисс? Гангстеры жили в Америке в двадцатые годы прошлого века. Уже полсотни лет, как гангстеров извели, как тараканов». А? Каково? Он станет народным героем, вместе с сыном и доченькой. Ведь ты-то знаешь, Тэйлор, что этот режим многим не по вкусу.