Глаза шерифа превратились в блюдца.
– Вы как любите кофе – со сливками, с сахаром или с тем и другим? – приговаривала Мельба, волоча жертву на заклание.
Верджил упирался сколько мог. Секунды две, не меньше. Причем за это время успел бросить на меня еще один затравленный взгляд и сложить губы в беззвучное «Помоги».
Я притворился, что не умею читать по губам, и двинулся восвояси.
Чтобы вы не посчитали меня вовсе уж бессердечным, признаюсь: по дороге в офис я все же испытывал угрызения совести. Но справился с ними. Очень даже легко справился. К тому же в той ситуации я мало что мог изменить.
Когда в поле зрения моей секретарши появляется холостяк, с ней происходит метаморфоза. Безобидная Мельба превращается в огромную белую акулу вроде тех, которыми пугают детей японские мультики. Белая акула – это же настоящее чудовище. Стоит ей наметить себе жертву… все, конец! Ни за что не отпустит. И пытаться спасти несчастного – все равно что подписать себе смертный приговор.
Кроме того, у вашего покорного слуги был и личный интерес: если Мельба вплотную займется Верджилом, то хоть на какое-то время забудет о помощи мне.
Но в ближайшем же будущем с этим придется что-то делать. Я должен раз и навсегда дать понять Мельбе, что партнерами мы не будем. Никогда. И что задавать вопросы свидетелям я еще, хвала создателю, и сам способен.
Только каким образом мне вбить все это в упрямую голову детектива-самоучки, не прибегая к крайним средствам типа заряда дроби промеж глаз, – вот в чем вопрос!
Смена покрышек заняла у меня весь остаток рабочего дня.
Вернувшись в кабинет, я тут же позвонил братьям Макафи, но они соизволили появиться лишь через добрых три четверти часа. И это при том, что от них до моего офиса всего-то квартал.
Макафи держат единственную на весь Пиджин-Форк станцию полного технического обслуживания автомобилей. И девиз их, полагаю, мог бы звучать так: «Добейся монополии – и черт тебе не брат». Во всяком случае, это самое техническое обслуживание Макафи предоставляют когда их душе угодно. И ни минутой раньше.
Словом, к тому моменту, когда братья сочли себя в настроении вернуть мою машину, солнце уже клонилось к закату и ехать к Делберту Симсу было поздно. Если легенды, что ходят об этом типе, верны хотя бы наполовину, то общаться с Делбертом Симсом предпочтительнее до полудня, поскольку к вечеру он уже лыка не вяжет.
В общем, завел я свой многострадальный джип и отправился домой. Для кого как, а для меня нынче дом – это участок в пять акров на живописных холмах милях в семи от города. И, само собой, небольшой типовой коттедж на вершине одного из холмов. Подъезд к коттеджу не из легких – любому, кто соберется ко мне заглянуть, нужно будет преодолеть четверть мили по очень крутой и извилистой дорожке. На что мне регулярно жалуются мои не слишком частые гости.
Но сам я против этого неудобства нисколько не возражаю. По крайней мере, визитеры типа «свидетелей Иеговы» мне не грозят. Даже ради столь святого дела они не станут карабкаться к черту на рога.
Как только колеса джипа зашуршали по гравию, из коттеджа раздался лай Рипа. Моему псу, сами понимаете, не часто доводится облаять прохожего, так что он практикуется на мне.
Отвратительное чувство, доложу я вам. Так и кажется, что твой собственный пес слегка подзабыл, кому принадлежит это жилище, да и сам он, коли на то пошло.
Я подъехал к коттеджу, поставил машину в гараж, а Рип все не унимался. Притих было на минуту – не иначе как отдышаться – и разошелся пуще прежнего. Рип у меня третий по счету пес. Первые две собаки никогда на меня не лаяли.
Впрочем, они ведь и умерли, не дожив до года. Откровенно говоря, я уж начал опасаться, что так и не познаю счастье владельца собаки. Просто рок какой-то. Стоило завести собаку, и ее быстро настигала трагическая кончина.
А я ведь нянчился с ними как с детьми, уж вы мне поверьте. И все нужные прививки делал, и к ветеринару таскал… а они все равно умирали. Потому-то я назвал третьего щенка Рипом. С отчаяния, можно сказать. Взял да и написал на его конуре R.I.P., что на латыни значит Requiescat in расе – покойся с миром.
Теперь, по прошествии шести лет, я твердо уверен, что мой Рип выживет. Выживет, понятное дело, если только я не придушу его собственными руками за то, что он смеет на меня гавкать.
Кстати, эта громадная черная псина – наполовину немецкая овчарка, а наполовину черт знает что – все еще продолжала надрываться, когда я ступил на первую ступеньку лестницы. Добравшись до середины лестницы, я уловил в темно-карих глазах Рипа некий проблеск мысли. Ах да! Что-то такое припоминаю. Это ж, кажется, тот парень, который меня кормит… Покончив с лаем, Рип принялся размахивать хвостом и скакать из стороны в сторону, словно весь день только и делал, что тосковал по мне, любимому.
– Привет, песик… Хороший мой, хороший пес… Ну, как ты тут без меня, мой мальчик? – приговаривал я, поднимаясь по лестнице.
Извиваясь всем телом, Рип подобрался к краю веранды. Не к самому, впрочем, краю, а на безопасное расстояние.
Наш коттедж по всему периметру окружен широкой верандой, и, чтобы добраться до двери, нужно пересчитать приличное количество ступенек. Это касается всех, кроме Рипа. Мой пес ни разу в жизни не преодолел ступенек самостоятельно. Ни вверх, ни вниз. Поверите ли, я как-то даже пытался выманить его на лестницу с помощью свежайшей отбивной! Бесполезно. Этот дурень и лапой не пошевелил.
Рипу, если хотите знать мое мнение, здорово досталось в самом щенячьем возрасте, еще до того, как его взял я. Уж и не знаю, как это случилось… Может, легкомысленная мамаша таскала его за загривок туда-сюда и колотила о каждую ступеньку… Как бы то ни было, но плачевный результат налицо – мой Рип, выражаясь словами ветеринара, животное с травмированной психикой.
Для меня это, разумеется, не было новостью, когда я решил сюда переехать. Но, признаюсь, последствий этого шага я не мог предугадать. Я мечтал о тишине, покое. Представлял себе, как это будет чудесно – сидеть на веранде и любоваться окрестными холмами и лесами.
А стоило бы подумать кое о чем другом.
Едва я ступил на веранду, Рип тут же успокоился и замер в терпеливом ожидании. Вот именно. В ожидании, когда я возьму его на руки. И – да-да, вы не ошиблись! – снесу во двор. Этот пес весит килограммов пятьдесят, так что попробуйте его поднять – это вам похлеще, чем таскать мешки с картошкой.
Но разве можно злиться на душевнобольное создание? Рип по крайней мере не позволяет себе безобразничать на веранде. То ли у него невероятных размеров мочевой пузырь, то ли от природы достойная зависти сила воли.
Рип сделал свои дела во дворе, и я, затащив его обратно в дом, принялся готовить ужин. Не успел я, однако, сунуть в электрогриль отбивную, как раздался телефонный звонок.
– Хаскелл? – Знакомый голос. Тот самый, что навевает мысли о праздничных пирогах с шоколадной глазурью. – Это Корделия Терли. Помните… помнишь, я утром заходила?
Она что же, думает, я мог забыть ее так быстро? Сколько же, по ее мнению, клиентов проходит за день через мою контору?
– Да, конечно.
– У тебя нашлось время с кем-нибудь встретиться? – взволнованно вопросила Корделия.
С трудом, но нашлось. Каким-то образом мне таки удалось втиснуть парочку незапланированных визитов в свой чрезвычайно загруженный график. Одному Богу известно, каких это стоило усилий.
Вместо этого прекрасного монолога я вкратце сообщил Корделии, с кем успел встретиться за день. Затем изложил кое-какие факты. Передал и разговор с Эммелин Джонстон – об угрожающих записках, рассказал и о том, как Эммелин горит желанием обезвредить убийцу. Корделия даже хихикнула разок, слушая мое красочное описание трагедии миссис Джонстон.
Однако я оставил за кадром кое-какие новые для меня нюансы самого убийства. Решил, что незачем расстраивать бедняжку ужасными подробностями.
А вот о своих искромсанных покрышках я ей поведал. Вовсе не для того, чтобы она почувствовала себя виноватой, боже упаси! Нет, просто хотел дать понять, что расследование продвигается в нужном направлении. Иначе как беспокойством убийцы не объяснишь подобное варварство, верно?
