Ни Великобритания, ни США не скрывали своей озабоченности происходившим в Финляндии. 28 апреля руководитель американской миссии в Хельсинки выражал английскому коллеге особое беспокойство тем, что финско-немецкое взаимодействие имеет не только военный характер, но и тем, что «Финляндское правительство связывает себя также политическим сотрудничеством с Германией».[903] Как отмечает финский историк Ю. Невакиви, «в течение апреля-мая посланники Англии и США в Хельсинки наперебой докладывали о признаках приближающейся беды».[904]
Агентство «Юнайтед Пресс» в конце апреля распространило сообщение даже о якобы уже состоявшихся «в Финляндии совместных германо-финских военных маневрах». В ответ на это финский МИД специально разъяснил, что в Финляндии немецкие «военнослужащие по-прежнему выполняют лишь транзитные переходы».[905] Однако подобные объяснения никого не могли удовлетворить. Финским посланникам в Англии и США были сделаны специальные запросы о том, как в Хельсинки видят дальнейшие перспективы в продолжающейся воине.[906] В то же время глава английской миссии в Финляндии лично встретился с Р. Рюти и непосредственно у него пытался выяснить, как далеко зашла уже прогерманская ориентация его страны.[907]
Но все эти демарши, естественно, не давали никакого результата. Финское руководство последовательно двигалось по определенному им курсу. Взгляды на предстоящую войну тогда мало вообще скрывались в стране — они были вполне устойчивыми и распространялись достаточно широко. «Хотя военные дела нельзя было сильно афишировать, — отмечал М. Ёкипии, — показательно, что в апреле о них все же разузнали ведущие финские парламентские деятели, находящиеся вне военного кабинета».[908]
Было бы в данном случае наивно думать, что тогда в Советском Союзе не располагали информацией о готовящейся войне. В частности, в это время советская контрразведка четко фиксировала обостренное внимание финляндских спецслужб к территории СССР. Как отмечалось в документах Наркомата обороны в апреле 1941 г., финская разведка проявляла «особую активность», указывалось, что ее деятельность в целом концентрировалась на получении информации о «дислокации воинских частей, строительстве военных сооружений и укрепрайонов», а также касалась всего того, что было связано с «расположением штабов воинских частей, военных складов, баз» на территории, отошедшей к СССР в марте 1940 г. Поэтому советская сторона делала вывод о необходимости обратить особое внимание на то, чтобы воспрепятствовать финским разведывательным органам в получении «данных по интересующим их вопросам».[909]
Естественно, и советская разведка сама пыталась обеспечивать стоявшие перед нею задачи по сбору информации о готовящейся Финляндией войне и о ее сотрудничестве с рейхом. Здесь, наряду с достаточно развитой сетью советских агентов, работающих в различных странах и добывающих весьма важную информацию о подготовке Германией нападения на СССР, советские разведчики подбирали ключи к шифротелеграммам дипломатической переписки ряда государств, а также занимались прослушиванием зданий иностранных дипломатических представительств в Москве, в том числе и финского.[910]
Более того, советская военная разведка имела агентурный доступ к определенным документам разведывательной службы Англии, материалы которой представляли государственные секреты большой важности. В результате в Москву нередко попадали аналитические документы британской разведки, в том числе и отдельные материалы относительно германо-финляндского сотрудничества.
Так, в частности, на стол Сталину, Молотову и Берия попадали сводки английской разведки за конец апреля 1941 г., перехваченные советской агентурой, где в разделе «Германия и Финляндия» сообщалось о существовании в финском генштабе уже к концу марта мнения, что «немцы немедленно начнут наступление на район Мурманска, используя для этой цели свои дивизии из северной Норвегии» и, более того, «немецкие морские и воздушные силы окажут помощь финской армии, находящейся в южной Финляндии».[911]
Согласно справке Наркомата госбезопасности, обобщавшей тогда новые агентурные сведения о подготовке Финляндии совместно с фашистской Германией к нападению на Советский Союз, имелись сведения, что Финляндия должна была вступить в войну, но «ввиду ее слабости первый удар последует не со стороны Финляндии, как одно время предполагалось, а из Восточной Пруссии».[912] Именно так и произошло.
Важным оказалось агентурное сообщение, переданное из Берлина в Наркомат госбезопасности 30 апреля. «По сведениям, полученным в штабе авиации, — говорилось в нем, — в последние дни возросла активность в сотрудничестве между германским и финским генеральными штабами, выражающаяся в совместной разработке оперативных планов войны против СССР. Предполагается, что финско-немецкие части перережут Карелию с тем, чтобы сохранить за собой никелевые рудники Петсамо, которым придается большое значение».[913]
Достаточно объемная информация поступала в Москву и из самой Финляндии. Весной 1941 г. в советском представительстве в Хельсинки продолжали внимательно анализировать политическую обстановку в стране. «Враждебность против нас нарастала, — вспоминал об этом периоде Е. Т. Синицын. — По радио, в газетах, в театрах больше всего времени отводилось победам фашистской Германии на фронтах Европы. Правящая элита каждую победу немцев принимала как свою».[914] Тогда полпредство подготовило для Москвы важный информационный материал, из которого следовало, что финское правительство продолжает активно вести переговоры с Германией «о совместной войне против Советского Союза, если ее начнут немцы».[915]
Советское полпредство стремилось как-то повлиять на настроения финской общественности с целью воспрепятствовать развитию негативного процесса по отношению к СССР. В середине апреля в советском представительстве в Хельсинки был организован прием, на который приглашались известные финские политики и государственные деятели, благожелательно настроенные к СССР. Участник этой встречи председатель комиссии парламента по иностранным делам В. Войонмаа писал: «Стол — с икрой, прекрасный! Напитков — полно. Беседа — в основном по-русски — очень оживленная, слегка богемная».[916] Но наивно было думать, что происходившее могло иметь существенное значение в преддверии войны. Правда, руководитель резидентуры в Финляндии Е. Т. Синицын приглашал некоторых участников этой встречи в отдельную комнату и пытался вести с ними «индивидуальные беседы». Как отметил по этому поводу В. Войонмаа, в ходе переговоров Синицын даже преподнес ему «сюрприз». Он заявил, что проблему финско-шведского сотрудничества «в Москве решено… еще раз обсудить».[917] Велась тогда речь и о возможности кардинального расширения торговли между двумя странами. Войонмаа тогда посоветовал: «…Наша программа — "сначала торговля, а затем политика" (т. е. с помощью хорошей торговли можно перейти к хорошей политике), тогда как их программа обратная — "сначала политика, а затем торговля"».[918] Таким образом, по мысли этого известного дипломата ситуацию можно было еще каким-то образом исправить. Но для решения такой задачи требовалось время и проявление обоюдного желания сторон.
