Посланник Швеции в Хельсинки К.-И. Вестман, анализируя складывавшуюся в стране в начале весны 1941 г. обстановку, пришел, в частности, к выводу, что «в Финляндии все больше начинают верить, что участь страны будет зависеть от победы Германии». Из разговоров же с высокопоставленными финскими руководителями это представление еще более усиливалось, поскольку они не скрывали, что «судьба Финляндии будет непосредственно связана с Германией».[863] В подтверждение этих наблюдений он также заметил, что и финские газеты все чаще отбрасывают английские сообщения и пронемецкая пропаганда начинает «несравненно усиливаться».[864]
Еще более детально германо-финляндское сотрудничество и перспективу возможной совместной войны против СССР исследовал шведский военный атташе в Хельсинки полковник Г. Стединг. Тогда ему было дано задание накапливать сведения, касающиеся как политических, так и оперативных вопросов, относящихся к данной проблеме» но «всю эту информацию хранить в тайне».[865] Собранные им сведения оказались довольно обширными.
В силу того, что Г. Стединг весьма часто встречался с финскими офицерами и генералами, те нередко позволяли себе откровенные высказывания в его присутствии. Так начальник иностранного отдела генштаба Финляндии Л. Р. Меландер признал, что шла уже «чисто техническая работа генерального штаба», касавшаяся возможного совместного наступления против СССР Финляндии и Германии. А генерал П. Талвела вообще заявил, что «совершенно очевидно, что победа над Советским Союзом будет одержана в течение двух недель после начала наступления Германии». При этом он откровенно добавил, что «Финляндия сможет ее своими действиями поддержать».[866]
Такие сведения подтверждались и данными других источников. Так, 5 марта посланник Швеции в Берлине А. Рихерт направил в Стокгольм донесение по поводу его доверительной беседы с Т. Кивимяки. Финский дипломат тогда поведал, что война начнется уже «этой весной или летом». Более того, согласно сведениям Кивимяки, Гитлер уже утвердил план наступления на СССР по трем направлениям: на Киев, Москву и Ленинград.[867] Иными словами, финские представители в Берлине не просто знали в общих чертах о сути плана «Барбаросса», но и охотно делились этими сведениями с зарубежными дипломатами, особенно из Швеции.
Не удивительно, что от шведских коллег не скрывали целей новой войны. В частности, финский военный атташе в Стокгольме доверительно сообщал, что со вступлением Германии в войну против СССР «Финляндия сможет овладеть своими прежними территориями, и даже отодвинуть границу на Карельском перешейке к реке Неве, а возможно и южнее ее».[868] Таким образом подчеркивалось, что будущая война по своей сути будет захватнической. Само собой разумеется, что подобные высказывания сразу же фиксировались. Шведский премьер-министр П. А. Ханссон записал тогда в своем личном дневнике, что «донесения указывают на то, что часть финнов начинает жить надеждами на конфликт между Германией и Советским Союзом, в связи с чем они надеются на свой реванш».[869]
Такая информация вызывала у шведского руководства серьезное беспокойство. 6 марта на заседании правительства министр иностранных дел, выражая озабоченность, заявил, что Швеция скоро предстанет «перед решающим германо-российским конфликтом», причем «Финляндия будет находиться уже на стороне Германии».[870] В этой связи в Стокгольме для полного выяснения ситуации решили специально пригласить министра иностранных дел Финляндии Р. Виттинга. 19 марта этот визит состоялся, глава финского внешнеполитического ведомства прибыл в Стокгольм тайно. Пробыв там чуть меньше недели, он, тем не менее, ничего конкретного так и не сообщил.[871] К тому же как о самом факте этих переговоров, так и о их результатах был проинформирован германский посланник в Хельсинки В. Блюхер.[872]
В итоге от финских официальных лиц на высоком уровне никаких особых сведений шведам так и не удавалось почерпнуть. Но при этом все же возникал вопрос: почему в Финляндии были достаточно откровенны со шведскими представителями и почему они также об этом держали в курсе немецких дипломатов?
По всей видимости, это происходило в связи с тем, что финляндское руководство теперь стремилось втянуть и Швецию в том или ином виде в «восточный поход» против Советского Союза, чего также, собственно, и хотел добиться рейх. Немецкие дипломаты тогда всячески побуждали шведов продолжать, как и прежде, оказывать помощь Финляндии, поскольку «очень хорошо, что Швеция помогает Финляндии, так как настоящая война может превратиться в войну Карла XII».[873] С другой стороны, в Германии руководствовались директивным указанием от 31 января 1941 г., в котором говорилось, что «не следует ожидать участия Швеции в войне на нашей (немецкой. — В. Б.) стороне», хотя не исключалось, что Стокгольм «допустит использование своих дорог для передвижения немецких войск в северную Финляндию и для снабжения последних».[874] Тем не менее в это время шведская военная разведка начала фиксировать делавшиеся в финских военных кругах неофициальные высказывания о том, что «если Швеция добровольно не присоединится к финско-германскому наступлению в ходе войны, то ее вынудят к этому».[875] Притом выражались надежды и на помощь со стороны шведских «добровольческих частей», и на необходимость совместной обороны Аландских островов, которые «также интересуют Швецию».[876]
О возможности же новой войны на севере Европы и в балтийском регионе открыто стали говорить шведам и немецкие представители. Так, уже в апреле 1941 г. Г. Стединг провел целую серию «доверительных встреч» с германским военным атташе в Хельсинки X. Рёссингом, в ходе которых тот прямо заявил, что «Германия намерена скоро разбить Советский Союз», причем «Финляндия будет активно участвовать и получит вознаграждение за это». X. Рёссинг также назвал даже и возможную дату войны — «в начале или середине июня»,[877] что свидетельствовало о его осведомленности и, одновременно, откровенности со шведским представителем.
Естественно, что вся эта информация давалась не случайно и рейх, очевидно, стремился оказать воздействие на Швецию. Более того, X. Рёссинг даже приоткрыл завесу над причинами посещения Северной Финляндии немецкими высокопоставленными офицерами, коснувшись тайны осуществлявшегося тогда германо-финляндского оперативного планирования, предусматривавшего нападение на Советский Союз.[878]
Столь важные сведения были срочно направлены в Стокгольм. Г. Стединг приложил к ним карту-схему с обозначениями направлений наступления немецких войск с территории Финляндии.[879] Единственное, что волновало в данном случае дипломатическое и военное руководство Швеции при получении таких сенсационных и весьма секретных данных, — их достоверность. Как отметил по этому поводу шведский историк Л. Бьеркман, «в Стокгольме в то время прямо-таки не могли прийти к заключению, являются ли правдой переданные Рёссингом сведения».[880] К тому же все это сочеталось и с потоком совершенно иных данных, которые исходили из весьма осведомленных кругов Третьего рейха. Упоминая об этих слухах, распространявшихся весной 1941 г., А. Корхонен отметил, что они тогда «являлись одной небольшой частью той "огромной в военной истории операции по дезинформации", которая в тот момент велась разнообразными формами в различных частях Европы».[881]
