Соответствует ли действительности такое утверждение и что конкретно происходило 30 января на этих переговорах? Об этом можно судить по лаконичным записям служебного дневника Гальдера:
«13.00 — завтрак с генералом Хейнриксом (начальник финского генштаба).
16.30 — совещание с генералом Хейнриксом: для доведения войск на границе до штатов военного времени (после объявления мобилизации) потребуется девять дней. Скрытая мобилизация. Однако нельзя сделать совершенно незаметной. Направление главного удара — по обе стороны Ладожского озера. Пять дивизий — южнее и три дивизии — севернее Ладожского озера».[812]
Если бы историкам было известно даже только это, то можно было вполне определенно заключить: велись переговоры о порядке приведения финской армии в готовность для наступления и согласовывался вопрос о нанесении ею главного удара на Карельском перешейке и в Карелии. При этом Хейнрикс, о чем свидетельствуют записи Гальдера, уже сообщил германскому командованию новые разработки оперативного отдела генштаба финской армии о ведении боевых действий против СССР. Таким образом, германское командование получало четкое представление о возможностях вооруженных сил Финляндии и соответствующем использовании группировок финских войск на намечавшемся оперативном направлении. В результате, как замечает немецкий историк М. Менгер, «германская сторона из первых рук получила важные сведения, которые были затем использованы в дальнейшем при фашистском военном планировании».[813]
Детальные исследования, проведенные в последние годы финскими и немецкими историками, позволили уточнить сведения об этих переговорах. Прежде всего можно отметить, что в ходе их Ф. Гальдер посвятил Э. Хейнрикса в замыслы германского командования о наступлении немецких войск на Ленинград из Восточной Пруссии. Было также четко определено, что части германской армии, используя финскую территорию, будут вести наступление в Заполярье на мурманском и Кандалакшском направлениях.[814]
Иными словами, Э. Хейнрикс получил конкретные сведения о плане нападения Германии на Советский Союз в той его части, которая касалась непосредственно Финляндии, что являлось уже серьезным сдвигом в развитии финско-германского военного сотрудничества. Как по этому поводу заметил историк О. Маннинен, «именно агрессивная направленность, проявившаяся в постановке вопросов, дала финнам возможность заключить, что за этими планами в действительности скрывалось наступательное намерение».[815]
Этот результат встречи Хейнрикса и Гальдера был показательным и для германского командования. Адъютант А. Гитлера майор Г. Энгель записал в своих мемуарах следующее: «Начальник генштаба Финляндии генерал Э. Хейнрикс находился в ОКВ и его ввели в суть наброска плана «Барбаросса». Все были удивлены тому, как заинтересованно он отнесся ко всем планам… Фюрер дал ОКВ свободу действий в переговорах с Финляндией, поскольку времени оставалось чуть больше трех месяцев».[816] Следовательно, финской стороне теперь дали понять, что немецкое военное планирование против СССР достигло кульминационного момента и в Хельсинки уже не должно быть никаких сомнений в том, что финские вооруженные силы приглашены участвовать в этой операции.
Тем не менее, как и предполагалось, пребывание Э. Хейнрикса в Германии было использовано им, кроме того, для выступления перед офицерами и генералами штабов армейских групп, а также отдельных армий, где он поделился опытом сражений финских войск в 1939–1940 гг. Как отмечал Ф. Паулюс, доклад начальника генштаба финской армии представлял значительный интерес, поскольку он раскрывал особенности ведения боевых действий против СССР и «давал представление о расстановке сил финских войск», как вероятного «партнера Германии».[817]
Оценивая переговоры у Ф. Гальдера, присутствовавший на них финский военный атташе полковник В. Хорн сделал в своем дневнике лаконичную, но весьма выразительную запись: «30.1.41 г. Знаменательный день в истории Финляндии…»[818] Действительно, те финские политические и военные круги, которые не скрывали стремления подключить страну к походу Гитлера на Восток и ждали того момента, когда это найдет реальное воплощение в оперативных планах, могли быть удовлетворены. Как заметил по этому поводу профессор О. Маннинен, теперь «у финского военного руководства укрепилась мысль, что в следующей войне будет возможность иметь свое оперативное направление».[819]
Таким образом, тайный визит Э. Хейнрикса в Берлин удовлетворил обе стороны и увенчался торжественным ужином в финляндском представительстве в честь участников состоявшихся переговоров, который «прошел под знаком дружбы и традиционного германо-финляндского братства по оружию».[820]
Финляндско-германское военное сотрудничество бесповоротно вступило в фазу практического планирования боевых операций против СССР. На следующий день после встречи Гальдера и Хейнрикса была уже отдана директива главного командования сухопутных войск Германии, в которой отмечалось: группа армий «Север», наступая «совместно с финской армией и переброшенными для этого из Норвегии немецкими войсками, окончательно лишает противника последних оборонительных возможностей в северной части России».[821] В Берлине, очевидно, все было совершенно понятно относительно целей финских войск в готовящейся войне.
При всем том в финской исторической литературе по этому поводу бытует утверждение, что в стране уже тогда армейские круги стали решать значительно больше, чем ранее, и что «с февраля начинается время военных», а «политическое руководство в переговорах с Германией оставалось с шорами на глазах».[822]
Следует заметить, что на самом деле высшее руководство страны отнюдь не пребывало в неведении относительно происходивших событий, более того, принимало непосредственное участие в стимулировании военного сотрудничества двух стран. Сразу же после визита Э. Хейнрикса в Германию посланник Т. Кивимяки от имени президента Р. Рюти официально сообщил министру иностранных дел И. Риббентропу, что Финляндия полностью становится на сторону Германии.[823] Сам же Р. Рюти на заседании правительства 12 февраля, а через два дня в письме к Ю. К. Паасикиви, проинформировал о достигнутых к этому времени результатах в финско-германских отношениях.[824] Причем он выражал весьма оптимистичные взгляды на дальнейшую их перспективу. Рюти писал тогда Паасикиви: «Немцы… когда почувствуют, что обстановка станет для них благоприятной… ударят по России и захватят ее основные промышленные районы…»[825] Это свидетельствовало о том, что президент вовсе не сомневался в предстоящей войне между Германией и СССР и в конечном ее результате. Из этого также ясно, что военные лишь выполняли общую линию «узкого правительственного круга», который, собственно, и вовлекал Финляндию в фашистский блок.
Однако этот новый и весьма решительный шаг к сближению двух стран не у всех влиятельных государственных и военных деятелей Финляндии вызвал абсолютно однозначное отношение. До сих пор нет ясности, почему К. Г. Маннергейм тогда совершенно неожиданно обратился с письмом к Р. Рюти с просьбой о своей отставке. Одновременно с этим вопрос о собственной отставке был поднят и министром обороны, личным другом маршала генералом Р. Вальденом. Характерно, что, как отмечает в данном случае профессор Мауно Ёкипии, заявления об отставке последовали после доклада Хейнрикса о «сенсационных сведениях из Берлина».[826]
