Каналы, по которым распространялись ранее слухи, как выясняется, были в большей степени связаны с германскими источниками. Как по этому поводу отметил профессор А. Корхонен, «со второй половины июля вся информация, поступающая по линии Министерства иностранных дел Германии о финляндско-советских отношениях, утверждала о готовившемся Советским Союзом нападении».[503] Информация поступала еще и из Берлина от финляндского посланника Кивимяки, от немецких военных атташе в Таллинне, Каунасе и Риге. Происходило это на протяжении ряда дней до первых чисел августа.[504] Из Каунаса, в частности, сообщалось, что Советский Союз планирует во второй половине августа предпринять решительные действия против Финляндии в связи с чем выводит из Литвы и Эстонии моторизованные части.[505] По поступавшим в разведотдел финской ставки данным, группировка советских войск у границ с Финляндией к 15 августа должна была составить 23 дивизии.[506]
Чтобы проверить это по германским источникам, финский военный атташе в Берлине В. Хорн 7 августа получил из Хельсинки задание срочно связаться с начальником отдела по изучению иностранных армий Востока в генштабе сухопутных сил полковником Э. Кинцелем.[507] Очевидно, немецкая разведка не стала опровергать тревожившие финское командование сведения. В пользу этого предположения говорит тот факт, что Кейтель 10 августа следующим образом проинформировал ведомство Риббентропа: «Слухи о движении русских войск указывают на имеющуюся угрозу».[508] В результате у финских представителей, которые пытались выяснить складывающуюся военно-политическую ситуацию, создавалось весьма определенное мнение: «Германское руководство было осведомлено об осуществлении Советским Союзом необычайного усиления численности войск у финской границы».[509]
Одновременно в рейхе также внимательно следили за реакцией финского руководства относительно распространявшихся слухов. Причем отношение к поступающей в Хельсинки информации о предполагавшемся «нападении» СССР на Финляндию в августе 1940 г. было именно такое, которое, собственно, в Германии и ожидали. Так, 4 августа немецкий морской атташе в финской столице информировал свое руководство, что в связи с существующими слухами о готовящемся нападении «настроения в Финляндии удручающие и там надеются на получение в конце концов помощи от Германии».[510] Более того, 9 августа В. Блюхер сообщил, что если СССР предъявит ультиматум Финляндии, аналогичный тем, которые до этого получили страны Прибалтики, то здесь этот «ультиматум не приведет к советской оккупации, а закончится войной».[511]
Однако волна беспочвенных слухов, не находивших реального подтверждения,[512] вскоре спала. Санкций на проведение частичной мобилизации в финскую армию не было дано. А ставка финского главнокомандующего внесла исправления в свои прежние оценки по поводу «концентрации советских войск», определив их количество близкое к реальному положению. Вместе с тем и из Берлина поступали сообщения, которые еще более вселяли уверенность в действия финского руководства. Информация, попадающая в Финляндию из Германии, давала повод для определенного оптимизма. В частности, 16 августа было получено сообщение, что руководитель отдела сухопутных сил вермахта по связям с военными атташе Ф. В. Меллепф заявил, что Финляндия может все больше полагаться на Германию, которой теперь «легче оказывать давление на Россию». Что же касалось проявленной в Финляндии решимости к повышению боевой готовности армии, добавил он, то это помогло «с самого начала напугать русских».[513]
Точнее следовало сказать, что действия, предпринимавшиеся в приграничной зоне Финляндии, не оставались без внимания. Действительно, советская сторона отмечала военную активность финской армии. Разведка Ленинградского военного округа докладывала командованию, что в течение августа в Финляндии «провели ряд мероприятий по мобго-товности частей армии» и «произведено перемещение некоторых частей в секторе госграницы».[514]
По поводу действий Финляндии вблизи границы Молотов 3 августа вел беседу с Паасикиви,[515] пытаясь выяснить смысл происходившего. Затем, 19 августа при встрече с заместителем министра иностранных дел Швеции Бохеманом он, в частности, сказал: «Военные меры, принимаемые Финляндией на границе с СССР, и враждебные СССР высказывания, которые имеют место в кругах правительства Финляндии, вызывают законное недоумение СССР… Непонятно, чего хотят финны достигнуть такими действиями и такими разговорами».[516]
Можно только догадываться, что дезинформация, исходившая от соответствующих служб Германии (а такого рода акции, как известно, нередко практиковались Гитлером), имела целью сильнее повлиять на политические и военные круги Финляндии, чтобы побудить их к большей решительности в проведении жесткой линии по отношению к Советскому Союзу и не колеблясь предоставить немецким войскам возможность для размещения на финской территории. Эффективность этих действий была настолько очевидна, что даже ввела в заблуждения отдельных историков. Так, профессор А. Корхонен утверждает, что «когда возник страх, что Финляндия может подвергнуться новому нападению, в политическом курсе Германии начали происходить перемены по отношению к Финляндии».[517] На самом же деле именно Берлин сам возбуждал финское руководство слухами о советской «военной угрозе» и одновременно демонстрировал, что готов уже оказать Финляндии соответствующую поддержку. Это, безусловно, давало результат. Как бы проверяя его, 16 августа в отделе изучения иностранных армий главного командовании сухопутных войск Германии у финского военного атташе стали выяснять, насколько способна Финляндия к активным действиям «в обороне».[518]
Таким образом, попытка СССР оказать дипломатическое давление на Финляндию в условиях растущего сближения ее с рейхом была весьма эффективно использована Германией для дальнейшего укрепления развивавшегося сотрудничества, мотивируя его советской «военной угрозой». Кстати, до настоящего времени у некоторых весьма авторитетных финских историков нет уверенности в том, что распространявшиеся слухи о «концентрации советских войск» у финляндской границы являлись дезинформацией. Профессор Мауно Ёкипии говорит, например, что «трудно судить были ли слухи обоснованными».[519]
Знакомство с документами ряда военных архивов позволяет убедиться в том, что летом 1940 г. сосредоточения войск у границы с Финляндией не наблюдалось. Более того, с окончанием «зимней войны» до июня 1941 г. в самом важном в стратегическом отношении районе — на Карельском перешейке — стабильно находилось всего шесть дивизий (две из них лишь были заменены).[520]
4 июля 1940 г. из письма наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова в Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову с предложениями, касавшимися управления войсками, их организации и дислокации, следует, что вопрос об увеличении или концентрации соединений и частей в Ленинградском военном округе вообще не возникал. В письме говорилось, что «по сравнению с существующей дислокацией войска ЛВО сокращаются на восемь стрелковых дивизий, четыре корпусных арт[иллерийских] полка и три полка РГК». Семь дивизий (из указанных восьми) перебрасывались в Западный особый военный округ. Всего же на обширной территории ЛВО оставалось 17 дивизий.[521]
