В свою очередь, в исследованиях А. Аптона большое внимание уделялось тому обстоятельству, что определяющим судьбу Финляндии в 1940–1941 гг. оказался «небольшой круг лиц». Именно его представители решающим образом повлияли на выбор Финляндией пути участия во второй мировой войне на стороне Германии. Критически подходя к позиции, занятой финскими историками в оценке рассматриваемых событий, он, в частности, квалифицировал взгляды профессора Л. Пунтила как несостоятельные, особенно это касалось его утверждений о том, что правительство Финляндии якобы «не могло в 1940–1941 гг. помешать своему военному руководству приступить к военному планированию вместе с Германией».[182]
В Финляндии публикации Аптона были встречены весьма неодобрительно. Так, в хельсинкском историческом журнале генерал-лейтенант финской армии Т. В. Вильянен подверг суровому разбору ряд положений Аптона, содержащихся в его книге «Финляндия в кризисе 1940–1941 гг.».[183]
В целом, однако, переведенные на финский язык книги Кросби и Аптона оказали существенное воздействие на научные круги интересующихся историей страны. Стремление понять, как случилось, что Финляндия оказалась вовлеченной в войну, стали проявлять многие, это касалось и руководящих политических деятелей. Президент Урхо Кекконен, неоднократно касавшийся этого вопроса, в одном из публичных выступлений определил свое отношение к нему так: «Финляндия фактически присоединилась к этому фронту (гитлеровской коалиции. — В. Б.) в 1940 году. Не полностью выяснено, когда и как это произошло».[184]
Естественно, высказывание президента не могло остаться незамеченным. Позиции А. Корхонена и его последователей в этой обстановке были заметно поколеблены. Более того, о необходимости пересмотра прежних исторических концепций начали активно выступать наиболее авторитетные финские исследователи. В частности, академик Кустаа Вилку-на выступил с критикой концепции А. Корхонена, обратив внимание на сам факт атаки с территории Финляндии СССР уже 22 июня 1941 г. Он отметил, что такое действие происходило абсолютно согласованно между германскими и финскими военными лицами, и, ссылаясь на имевшиеся в его распоряжении документы, заявил, что финский маршал был информирован о плане «Барбаросса» еще 20 декабря 1940 г.[185]
Такие выступления побуждали продолжить исследование событий минувшей войны. Это прежде всего касалось историков послевоенного поколения.[186] Теперь наступила очередь сказать свое слово новому поколению финских исследователей, которые не были отягощены грузом консерватизма прошлых лет. К тому же на рубеже 1960-1970-х годов появилась возможность изучать ранее закрытые документы финляндских и зарубежных архивов, а также и другие важные источники.
Одним из первых, кто по-новому подошел к рассмотрению проблемы вступления Финляндии во вторую мировую войну был военный историк X. Сеппяля.[187] Он начал свою активную творческую научную деятельность в конце 1960-х годов, возглавив тогда военно-исторический отдел в исследовательском центре финской армии. Само служебное положение обусловило его больший доступ к финским архивным документам и другим источникам того периода. С другой стороны, прошедший сложный путь от солдата — участника войны 1941–1944 гг. до старшего офицера, научного работника, X. Сеппяля мог более глубоко анализировать участие Финляндии в войне. В результате он не стал последователем взглядов приверженцев схемы Корхонена и своего руководителя, начальника исследовательского центра генштаба полковника К. Микола, считавшегося тогда одним из ведущих в исследовании военной истории Финляндии.[188]
В своей первой крупной работе «Битва за Ленинград и Финляндия» X. Сеппяля пришел к выводу, что «после окончания зимней войны в Финляндии сравнительно скоро начали искать пути сближения с Германией», поскольку финское руководство считало, что «Германия может помочь Финляндии или, во всяком случае, окажет политическую поддержку» в противостоянии Советскому Союзу.[189] К тому же, отмечал он, «обе стороны стремились к улучшению отношений, причем финны не меньше, чем немцы».[190] Естественно, что такое утверждение совсем не укладывалось в схему Арви Корхонена о «плывущем по течению бревне».
Владея русским языком, X. Сеппяля имел возможность пользоваться разносторонней источниковой базой и достиг значительно больших результатов, чем другие историки, при этом он смог критически оценить существующую мемуарную литературу. В частности, Сеппяля весьма внимательно прослеживает процесс установления тесных связей финского военного командования с вермахтом и цели, которые преследовало в этом отношении политическое и военное руководство своей страны.
Еще более обстоятельно X. Сеппяля изложил развитие событий в указанном направлении в следующей своей работе — «Финляндия как агрессор 1941 г.», которая затем частично была переведена на русский язык.[191] В ней он отмечал, что «финские исследователи и авторы мемуаров не едины относительно… того, как Финляндия вступила в войну». По его мнению, это стало следствием того, что «в распоряжении исследователей были противоречивые исходные материалы и к тому же молодые авторы относятся к данному вопросу весьма чувствительно».[192] Вместе с тем, считал Сеппяля, нередко исследователи, которые уже ранее занимались вопросом вступления Финляндии во вторую мировую войну, по политическим соображениям стремились «отбрасывать действительные факты или, не зная правды, защищали решения финского военного руководства».[193]
Со своей стороны, X. Сеппяля подошел к этой теме с точки зрения военного исследователя-историка и попытался ответить на вопросы: почему Финляндия включилась именно в агрессивную войну, и служило ли участие в ней Финляндии стратегическим целям Германии?[194]
Автор подчеркнул, что финляндское руководство совершило ряд стратегических ошибок. «Грубейшая ошибка при определении целей войны Финляндии, — считал он, — заключалась в несоизмеримости замыслов со своими собственными силами». Причем избранный курс основывался на уверенности в победе Германии и недооценке военных возможностей Советского Союза.[195] Далее финский историк в одной из своих работ, анализируя оперативные планы Финляндии в связи с участием ее в войне на стороне фашистской Германии, отмечал их явно наступательный характер, поскольку в них выражалось стремление отторгнуть от Советского Союза часть его территории, причем проявлялась особая «заинтересованность в Восточной Карелии». Реализация же стратегических целей, считает Сеппяля, находилась по существу «в зависимости от действий вооруженных сил Германии, от ее успехов или поражении».[196]
Бесспорно, решительно выразив отличные от общеизвестных в Финляндии взглядов, Хельге Сеппяля занял особое место в финляндской исторической науке. По существу его творчество отразило новое направление в Финляндии историографии второй мировой войны.
В то время и за рубежом продолжали появляться исследования, касавшиеся отдельных проблем, связанных со вступлением Финляндии в войну. В 1973 г. вышла книга шведского историка Вильгельма Карлгрена «Шведская внешняя политика 1939–1945».[197] Эта работа и в настоящее время является едва ли не основным произведением, в котором довольно подробно рассматриваются вопросы, касающиеся международного положения Швеции в годы второй мировой войны. Причем отличительной чертой книги стало то, что она была написана с использованием значительного количества документов внешней политики Швеции, которые прежде были недоступны для историков и которые использовал в своей работе В. Карлгрен.
