Как ни мало был искусен Персей в умении пользоваться своим счастьем, однако медлительность, с которой велась против него война, в восточных странах уже начинала колебать доверие к римской республике. Опять там всплыла мысль об общем союзе против римского преобладания, некогда поднятая Ганнибалом во время войны римлян с Антиохом, и даже Эвмен Пергамский не прочь был в течение некоторого времени оказать поддержку Персею в его борьбе против Рима. В недобрый час пришло на мысль родосцам сунуться со своим посредничеством в войну между двумя великими державами, т. к. эта война наносила значительный ущерб их торговле, и они отправили посольства к обеим сторонам.

Саркофаг, найденный в склепе в Пидне

В Риме и без всех подобных указаний давно поняли, что в данном случае медлить больше нельзя, что следует избрать человека, более способного к командованию, чем все, бывшие до того. Выбор этих малоспособных людей только указывал на то, в какой степени беззаботной и неосторожной становилась правящая аристократия, ослепленная своим могуществом. В комициях на 168 г. до н. э. был наконец избран настоящий человек, пригодный для дела — патрицианский консул Луций Эмилий Павел, сын павшего в битве при Каннах. Это был человек, выдающийся по своим достоинствам: опытный в ведении войны, сведущий в делах, добросовестный; один из тех немногих, которые с полным сознанием усвоили многостороннее и тонкое греческое образование и в то же время сумели сохранить в себе древнеримскую простоту и правдивость. О нем рассказывают, что прежде чем приняться за эту войну, он занялся серьезным изучением условий, среди которых ее предстояло вести. Не менее характерно и то, что Эмилий, прежде чем отправиться к войску, счел долгом обратиться к народу со строгой речью: серьезно порицал он и бесцельное резонерство, по-видимому, обычное в римском обществе того времени.

Спокойная уверенность знающего человека, которую он проявил тотчас по вступлении в лагерь, в несколько недель дала возможность подготовиться к выполнению его последней задачи. Тотчас все двинулось вперед: смелое движение части римских войск против линии отступления Персея вынудило последнего удалиться из Фессалии, и решительная битва, которую уже нельзя было откладывать, произошла в июне 168 г. до н. э. близ древнего города Пидна. Сохранилось упоминание о том, что Эмилий, принадлежащий к коллегии авгуров, накануне битвы приносил жертвы Геркулесу — родоначальнику македонских царей — и приказал приносить их до тех пор, пока при заклании 21-го жертвенного животного не добился благоприятных предзнаменований. Как и во всем, он и в отношении к богам действовал с древнеримской добросовестностью. Это, однако, нисколько не помешало тому, чтобы он позволил одному из своих военных трибунов, сведущему в астрономии, дать солдатам простое и естественное объяснение наступавшего лунного затмения. На следующий день после этого затмения, 22 июня 168 г. до н. э., легион и фаланга в последний раз померились силами, и римляне остались победителями в этой горячей, но непродолжительной схватке. И вот сам Персей покинул свое разбитое войско и отступил к северу во главе отряда своих конных телохранителей, но остановился лишь на несколько часов в своей столице Пелле и бежал дальше, за реку Аксий. Римский консул не замедлил двинуться за ним следом. Во время наступления на Амфиполь Эмилий получил от Персея письмо, отправленное с острова Самофракии, на котором он укрылся с частью своих сокровищ. На письме стояла надпись: «Царь Персей римскому императору[59] Эмилию». Эмилий тотчас возвратил письмо посланному: в адресе письма оказалось лишнее слово. Некоторое время Персей еще пытался противиться могущественной судьбе, которая, видимо, решила положить конец македонскому царству. Но когда римский флот причалил к острову, когда последняя попытка ускользнуть от римлян не удалась, Персей примирился со своей участью: вместе со своим старшим сыном он сдался римскому начальнику флота Октавию, который приказал препроводить его в консульский лагерь. Он не мог сомневаться в том, что ему предстоял самый страшный позор, который только мог постигнуть одного из преемников Александра Великого — шествуя перед колесницей победителя, во время его триумфа, он должен был доставить забавное зрелище галдящей толпе народа в Риме. От этого не мог его избавить даже и сам консул Эмилий, хотя лично он и не способен был сочувствовать этому варварскому обычаю древнего Рима. Однако римский консул оказался довольно гуманным по понятию древних и приказал сказать царю, что от него самого вполне зависит избавить себя от этой печальной крайности. Но последний македонский царь не нашел в себе достаточно мужества, чтобы избрать смерть Демосфена или Ганнибала. Таким образом, он снизошел на одну ступень со своим союзником иллирийским царьком Гентием, который сдался римскому претору Аницию, проклиная то корыстолюбие, которое побудило его за ничтожную плату впутаться в эту войну и утратить свои владения.

Эмилий Павел был ненадолго задержан в Греции для приведения в порядок греческих дел после войны. Вместе с комиссией из 10 сенаторов он приступил к введению того устройства, которое сенат признал необходимым. Республиканский принцип, резко отстаиваемый старым Марком Порцием Катоном (приятелем Эмилия), был проведен здесь при устройстве исстари монархической страны, самым грубым образом и мало доброго обещал в будущем: Македония поделена на четыре самостоятельных свободных государства — Амфиполь, Фессалоники, Пеллу и Пелагонию, и между ними было установлено резкое различие. Ни один из граждан одной из этих республик не имел права приобретать земли в области другой; даже заключение брачных союзов между гражданами четырех республик было запрещено.

Медная монета Пеллы (слева).

АВЕРС. Голова Афины.

РЕВЕРС. Пасущийся осел; надпись по-гречески: «ПЕЛЛА».

Денарий рода Эмилиев (справа).

Эмилий Павел (справа) встречает сдавшегося в плен Персея и его детей (слева). В центре — трофеи, внизу которого двое поножей; надпись no-латыни: «ПАВЕЛ».

Дань, уплачиваемая этими республиками Риму, была весьма умеренной. Из войск им было оставлено только такое количество, которое было необходимо для защиты границы от вторжения северных варваров, но, чтобы сохранить спокойствие внутри страны, прибегли к средству, почти напоминающему древнеассирийское или вавилонское варварство: все выдающиеся лица из государственных деятелей и военачальников были переселены в Италию и поселены в италийских городах.

Та же мера была применена и к Греции, чтобы хоть немного успокоить эту страну, для которой более прочная форма зависимости еще не была придумана. В тех местностях, где проявилась решительная склонность к царю Персею — в Этолии, Акарнании, Эпире, Беотии — было указано известное число людей, которым предстояло сложить голову в Риме. Та же мера была распространена и на города Ахейского союза. Около тысячи греков, которых нетрудно было разыскать, тем более, что дух партийной злобы и взаимной ненависти помогали в этих розысках, были увезены в Италию, где их участь вызвала зависть в рабах и глубоко возмутила свободных людей. Особому наказанию подверглись города Эпира, отпавшие к Персею и за это предоставленные римскому войску на разграбление. По дошедшим известиям 150 тысяч человек были при этом проданы в рабство и составили, таким образом, наиболее ценную часть добычи. Эмилий не мог этому воспрепятствовать: там, где варварство овладевает целым народом, воля одного человека оказывается бессильной. Что касается лично Эмилия, то он проявил себя вполне бескорыстным человеком, вполне сохранил свое достоинство, и на том триумфе, которого он был удостоен после возвращения в Рим, он был едва ли не единственным утешительным и радостным явлением во всем торжестве.