-- I am sick and tired of it all, -- сказала она, очень сильно перекатывая во рту букву "р". Мне показалось, что это "р" звучит у нее вместо всех остальных согласных.

Утром, открывая Симпозиум, Учитель был краток:

-- Это наш Первый Симпозиум, коллеги! От того, как он пройдет, будет зависеть многое в сотрудничестве наших стран... Я надеюсь -- Учитель насупил брови и сурово поглядел на меня, -- что принимающая сторона в лице директора института академика Квеселиани и руководителя Лаборатории кардиохирургии профессора Коневского сделают все, чтобы Симпозиум состоялся.

-- You can be sure, Teacher, -- не удержался я. -- We will try to make a creditable showing.

Потом элегантный доктор Де Борн поблагодарил Учителя и сказал несколько напутственных слов. Потом говорил министр здравоохранения Грузии, вслед за ним -- представитель Правительства, который сказал, что для них -- это большая честь... Все, как обычно, и даже лучше.

Началась научная программа Симпозиума: советские говорили по-русски, американцы -- по-английски; переводчики-синхронисты привычно путались в незнакомых терминах, и мне приходилось вмешиваться. Доклады чередовались: американские -- советские, американские -- советские... Это была моя идея, чтобы сгладить слабость некоторых наших сообщений. Тогда мы были еще беспомощны, потому что, как всегда, на несколько лет позже включились в проблемы трансплантологии и искусственных органов. Но почти каждый из нас, истово верил в будущий успех и твердил про себя:

-- Поглядим, кто станет мудрее и удачливее через несколько лет, когда наши собственные исследования и технические решения наберут силу...

Барышня из американской делегации утром гляделась привлекательнее и представила прекрасный доклад: "Культивирование эндотелиальных клеток для выстилки контактирующих с кровью поверхностей искусственных органов". Это были первые в мире шаги по прикладному выращиванию клеточных культур.

В перерыве я подошел к американке.

-- How do you do, colleague? I'm not going to ask you the banality: "Have you ever been in Georgia before". I just know that your visit is the first. Unfortunately for the time being we are still the closed country... Let me introduce myself. My name is Boris, Boris Konevsky. I'm the Head of the cardio-surgery Lab at the domestic Institute of surgery. You and your colleagues are faced with a journey to my Lab this evening.

-- Hello, Boris! I'm Carol McLaren. Nice to meet you.

-- I'm very interested in your report about the cellular endothelial cultures. Could you spare couple minutes to speak to me..., -- надрывался я, словно мы были не парой молодых людей, а стареющими партийными бонзами из Кремля...

-- Please, don't speak so officially, Boris! I'll certainly do all the same whatever you need including the future co-operation with your Lab as well, -- сказала она улыбаясь.

Ночью мы плавали с Кэрол в пустом тбилисском бассейне с вызывающим названием: "Имени Ленинского Комсомола". Это был новенький бассейн под открытым небом с прекрасными интерьерами, на которые грузины большие мастера. Я с трудом уговорил сторожа пропустить нас, тыча вместе с пятирублевой купюрой пропуск в бассейн и свои фотографии с Первым лицом Грузии.

Перед завершением банкета я пригласил желающих поплавать в ночном бассейне.

-- You won't be sorry for it! -- добавил я.

Подвыпившая публика на секунду задумалась и снова принялась за беседы, перемежаемые выпивкой, едой и коллективными братаниями. Когда я собирался покинуть банкет, мучительно вспоминая, лежит ли в багажнике сумка с доспехами для плавания, ко мне подошла Кэрол и сказала:

-- Shell I accompany you, Boris?

Мы раздевались у кромки бассейна, и многоярусные ряды трибун с яркими пластмассовыми креслами выжидающе глядели на нас со всех сторон. Я привычно натянул плавки, предварительно обмотав бедра большим голубым полотенцем с с надписью "Adidas", а когда повернул голову к Кэрол, то увидел ее совершенно голой, с небассейновыми трусиками в руках.

-- Unfortunately, I haven't got a swimming costume, Boris, with me, --сказала она спокойно.

Я тоже не испытывал неловкости, разглядывая прекрасную фигуру Кэрол и понимая, что впервые вижу голую американку. Это знание было так необычно, что вытеснило из головы все возможные мысли о сексе.

-- Она, пожалуй, чуть повыше, -- промелькнуло в голове. Однако в тот момент меня заботило лишь одно: следует ли снять плавки, потому что в них я почувствовал себя чеховским человеком в футляре. После недолгих колебаний я стянул плавки и прыгнул первым, стараясь не сгибать колени.

Яркие южные звезды глядели в голубую воду. Дорожек не было: незадолго до нас здесь тренировалась сборная по водному поло -- а из звучалок доносилась грузинская церковная музыка в исполнении мужского хора, которую сторож включил по собственной инициативе.

Мы проплавали около часа. Под конец я взобрался на среднюю площадку вышки для прыжков, победоносно поглядывая на американку, и прыгнул оттуда, чувствуя, как мешает непривычно болтающийся в полете пенис. Американка зааплодировала и двинулась к вышке. Поднявшись на самый верх, она встала на край площадки и замерла. Снизу ее фигурка казалась небольшим светлым пятном, которое вдруг отделилось от вышки и неожиданно медленно поплыло над водой, удлиняясь. Прошло не менее минуты, прежде чем тело без брызг вошло в воду...

Я подвез Кэрол к гостинице и собрался прощаться.

-- Thanks a lot, Boris! If I am spared several minutes I never forget it, -- сказала она, поднесла палец к губам и коснулась моих губ.

Следующим утром большой интуристовский автобус вез нас в Кахетию --самую известную грузинскую провинцию с виноградниками, старинными замками и церквями, сохранившими кое-где фрески на стенах.

Нас было человек пятнадцать и каждый занимал по два кресла. Около десятка американцев -- доктора Де Борна с молодой женой, Учителя и Царя, который к тому времени стал академиком, развлекали по программе, предусмотренной для гостей ЦК Компартии Грузии -- шумно расположились в автобусе, преувеличенно громко и взволнованно спрашивая друг друга, где пропадала ночью Кэрол. Два профессора из Учителева института и Кузьма, просидевшие с американцами всю ночь в московском аэропорту "Домодедово" и поившие их водкой, чувствовали себя старинными друзьями чужеземцев и ревниво относились к моим контактам с ними. Даже Кузьма, взявший шефство над Кэрол и усевшийся в кресло рядом, пресекал мои попытки переброситься с ней парой слов, тихо матерясь и грозя кулаком.

Чекист из местного ГБ, представившийся сотрудником министерства здравоохранения, и интуристовский гид-переводчик дополняли состав ковчега.

Мы отправились натощак: через два часа езды нас поджидал завтрак в доме одного из моих аспирантов по прозвищу Склифосовский.

Через двор Склифасовского в маленьком городишке неподалеку от Телави протекал горный ручей с голубоватой ледяной водой, громко шурша галькой. Тутовое дерево роняло спелые ягоды на длинный стол, накрытый скатертью. Склифасовский-отец, наплевав на мои строгие команды и страстно желая потрясти чужеземных гостей кахетинским гостеприимством, а соседей -- живыми американцами, уставил стол кушаньями и випивкой, вовсе не предназначенными для завтрака и в таких количествах, что мысль о быстротечной закуске казалась кощунственной.

Я сразу понял, что нас поджидает долгое кахетинское застолье, в котором следовало поочередно пить за гостей, за страны, за дружбу, за медицину, за успех проблемы в целом и отдельных ее направлений; потом наступала череда традиционных тостов: за родственников, за детей, за друзей, за мертвых, за живых, за этот дом, за дом в Тбилиси, за хозяев, за тамаду; далее следовала череда ответных тостов... Вся процедура должна была занять 5-6 часов. Однако свернуть завтрак и расправиться с ним в течение 30 минут означало не просто смертельно обидеть Склифосовского-старшего, но пошатнуть его авторитет в глазах соседей, напряженно поджидавших американцев.