— Конечно, есть, — ответил он. — Но все они какие-то неуклюжие и, я бы сказал, неумные. Понимаешь, они, эти идеи, все построены на основе того, что науке сейчас хороши известно. И если их начать реализовать, то для этого не хватит ни людских, ни материальных ресурсов Земли. Необходимо что-то принципиально новое! Решение проблемы нужно искать в каком-то совершенно новом ключе.

— И ты думаешь, что после операции ты будешь знать, где нужно искать решение проблемы? — с горечью спросила Олла.

— Не знаю, дорогая. Доктор Фавранов говорит, что, может быть, я буду знать.

Олла остановилась у парапета набережной и, не глядя на нас, с грустью заговорила:

— Доктор Фавранов… доктор Фавранов… А откуда он знает, что имеет смысл ставить такой жестокий эксперимент? Стать другим человеком!..

— Перестань, Олла. Рассуждать так очень эгоистично. Кроме того, еще совершенно неясно, действительно ли Корио будет другим, то есть действительно ли…

Я хотел сказать что-то, но Корио меня перебил, заметив:

— Я не верю, что после разрыва каких-то неверных связей в мозгу чувства человека, его миросозерцание, его личность изменятся существенным образом.

В парке снег совсем растаял, и над обнаженными клумбами поднимался теплый пар. Здесь по-настоящему пахло весной, пели птицы, со всех сторон слышались детские голоса. Корио остановился.

— И даже если бы пришлось при этом пожертвовать самыми дорогими чувствами, разве человек, любящий других людей, не сделал бы этого?

А вот и колоннада у центрального входа в институт. Мы в нерешительности остановились. Я отвернулся, увидев, как Корио и Олла посмотрели друг на друга. Меня охватили странные чувства. Операция над моим другом произойдет через пять часов. Через пять часов его введут в необычную "операционную" — зал с большим количеством измерительных и контрольных приборов и с замечательным инструментом профессора Фавранова — "ультразвуковой иглой", которая безболезненно разрывает тончайшие волокна нервной ткани на любой глубине, в любом месте.

Нервные ткани, нервные волокна… Это в их сложном и запутанном лабиринте заключены вся разумная сущность человека, его внутренний мир, его взгляды, его восприятия, его анализы, его чувства и настроения. В глубину человеческого мозга свет никогда не проникает, и тем не менее мы видим свет. Там мертвая тишина, а мы слышим сложную гамму звуков. Сложный термостат человеческого организма поддерживает температуру в строгих пределах, а мы чувствуем жару и холод, хотя наша собственная температура при этом неизменна.

Только в последние пятьдесят лет мозг стал постигать самого себя, стал анализировать свою собственную работу, начал придирчиво изучать свои собственные функции, находя в них сильные и слабые стороны. Мозг начал критиковать себя! Он начинает восставать против своего собственного несовершенства, он начинает разрабатывать методы, как себя улучшить! Он пришел к выводу о необходимости освободить себя от пут, от бремени ненужных структур, которые возникли в процессе эволюции. Он нашел методы и средства, как это сделать. Он приказывает самому себе сделать это во что бы то ни стало!

И кто знает, может быть, в удивительном процессе самопознания и лежит главнее направление самосовершенствования человеческого мозга? Может быть, раскрепощение человеческой гениальности, прыжок в совершенно новое качественное состояние как раз лежит через процесс объективного самоанализа мозга, самоизучения, которое позволяет ликвидировать слабости и усилить силу?

— Войдемте туда вместе, — вдруг сказал Корио. Он был немного бледен и взволнован.

Олла старалась ни на кого из нас не смотреть. Мы поднялись к двери и вошли в холл института.

У широкой лестницы стояла группа людей в белых халатах во главе с доктором Фаврановым. Спокойно, неторопливо они разговаривали о том, что должно произойти сейчас. Они тоже готовились к операции, но только после Корио.

— А-а! Вот и Корио! — воскликнул Фавранов. — Вы немного опоздали. Мы вас ждем.

— Знакомьтесь, это мои друзья, — Корио представил Фавранову меня и Оллу.

Взглянув на сестру, Фавранов слегка сощурил глаза и крепко пожал руку Олле.

— Скажите, а операция занимает долгое время?

— Пустяки. Всего минуты три-четыре. Больше занимает подготовка к операции. Но после Корио все будет значительно быстрее.

Фавранов хлопнул в ладоши и громко произнёс:

— Итак, друзья, прошу внимания! Сейчас пожмите руку нашему дорогому товарищу Корио. Мы его забираем.

Далее он обратился к сгруппировавшимся рядом ученым — геофизику Лейкерту, астрофизику Малиновскому, химику Портеллову, математику Гримзо:

— Вам расходиться не следует. Доктор Косторский проведет вас в аналитическую лабораторию. После работы с Корио мы пригласим вас к себе. А вы, девушка, не волнуйтесь. Просто не думайте об этом, — ласково обратился он к Олле. — Если же вам будет очень тяжело, приходите ко мне. Мы вам поможем…

Я взял сестру за руку, и мы вышли на улицу.

V

Через два дня, после того как мы проводили Корио, я встретил Онкса Фелитова. Несмотря на свой преклонный возраст, он шагал по улице бодро и стремительно. Он заметил меня первым.

— О, Авро, добрый день!

— Здравствуй, старик!

— Как погодка? — спросил он, лукаво кивнув на солнце.

— Будь она проклята! — процедил я.

— Ой, мой дорогой, нехорошо, нехорошо! Ты сквернослов. Это запрещено.

— Послушай, Онкс. Честное слово, мне сейчас не до твоих критических замечаний. Олла очень больна, и я тороплюсь за ионизатором…

— Нервы?

— Да.

— Хочешь, я вылечу твою сестру? — шепотом произнес Онкс.

— С каких это пор ты стал специалистом по нервным болезням?

— С сегодняшнего заседания критического Совета.

— Неподходящее место для получения медицинского образования.

— Зато подходящее место для приобретения оптимизма. Авро, ты даже не представляешь, что случилось!

Я посмотрел на часы, давая понять старику, что мне не до его разговоров. Он же, взяв меня за руку и отведя в сторону, доверительно прошептал:

— Найден!

Я схватил Онкса за плечи и тряхнул его изо всех сил.

— Кто нашел? Как нашел?

— Ага! Совсем другие эмоции! Проблема решена физиком-теоретиком Корио, который стоит во главе группы…

— Корио! — прокричал я вне себя от радости.

— Да. И ты знаешь, что он предложил?

— Что?

— Выбрасывать на ракетах на высоте пятисот километров над поверхностью Земли обыкновенную воду!

Я нахмурил лоб, усиленно соображая, что может дать такая операция.

— Только что закончилась дискуссия по проблеме, и решение принято. Через час или два первые тысячи тонн воды будут на орбите.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал я.

Онкс расхохотался.

— Никто ничего не понимал. Все были загипнотизированы тысячами старых проектов. Предлагали выбрасывать порошкообразные вещества, металлы, графит, металлизированные пленки и еще черт знает что. Каждое предложение немедленно оценивалось с точки зрения промышленного и материального потенциала Земли. Все это пришлось отвергнуть. Не хватало либо требуемых материалов, либо производственных мощностей. Представляешь, сколько нужно выбросить в космос обыкновенного мела, чтобы уменьшить радиационный поток хотя бы вдвое? Миллион тонн! А сколько нужно ракет! И каждая ракета будет создавать лишь ничтожное облачко, а из них нужно составить колоссальное покрывало для Земли. Кроме того, когда Солнце вернется к прежней активности, совершенно неясно. Как все это с орбиты убрать? И вот Корио предложил воду, обыкновенную воду!

Я все еще ничего не понимал.

— Он подошел к проблеме совершенно с неожиданной стороны, он рассуждал так. Закрыть Землю нужно плотно, надежно и самыми дешевыми средствами, а главное — только на определенное время. Конечно, вода — самый дешевый на Земле материал. Но что с ней будет в космосе? Вся гениальность решения заключена в выяснении механизма поведения воды там, над первым радиационным поясом. Оказывается, и он это неопровержимо доказал, вода сама будет растекаться по огромным пространствам, как растекаются поверхностноактивные вещества по поверхности твердого тела. Тонна воды образует за несколько часов тончайшую пленку с фантастической площадью. А далее молекулы воды этой пленки под действием солнечной радиации будут диссоциировать на водород и кислород. Те, в свою очередь, подвергнутся ионизации, создавая области с повышенной концентрацией водородно-кислородной плазмы. Корио и его товарищи вычислили, какая работа будет затрачиваться на эти процессы, и пришли к выводу, что она может по желанию составить до семидесяти процентов излучаемой Солнцем энергии. Представляешь?