– Что? – заорало в ответ существо.

Мы еще несколько минут надсаживали глотки. Наконец контакт состоялся и существо вернулось в дом, выкрикивая: «Где Анна?»

– Наверху. Кто спрашивает?

– Мужик какой-то.

В дверях появилась одна из студенток.

– Ты кто? – прохрипела она.

– Хозяин дома. Анну можно? – Невольно я пытался поймать ее расфокусированный взгляд.

– Ага… естсно. – Студентка широко улыбнулась, отчего лишилась равновесия и ее повело куда-то в сторону. Когда ее опять занесло в коридор, девица уточнила: – Наверху она, в спальне. Иди по лестнице, потом…

– Я знаю, куда идти, спасибо.

Студентка сделала пируэт, убирая свое тело из прохода, и я ступил в дом. Я шел сквозь унылый Аид студенческого веселья. Танцы, вопли, хохот, уханье, нетвердо стоящие на ногах фигуры – как грустно. Мы, когда были молоды, тоже пускались в разгул, но это был наш разгул. А теперь студенты, выходит, занимаются тем же самым? Неужели им не ясно, как жалко они выглядят, подражая нам? «Вечеринки» изобретены моим поколением, зачем же слепо копировать? Прямо как дети. На кухне я заметил группку студентов, то и дело с серьезными лицами стряхивающих пепел с сигарет. Корчат из себя «уставших от жизни» и «видавших такое, что вам и не снилось». Господи, какая может быть усталость от жизни в девятнадцать лет? Шкура еще не наросла. Почему эти люди не занимаются учебой, не чистят ковровые покрытия и не вносят квартплату в срок? Тогда бы я их сразу зауважал.

Как в игре в «классики», я прокладывал путь до лестницы между тел, пепельниц и банок с пивом. Удивительно, но по пути мне попалась всего лишь одна пара (парень, говорящий шепотом, девушка с мокрыми глазами, шмыгающая носом), погруженная в «серьезный разговор». Наконец я добрался до спальни и позвал, открывая дверь:

– Анна?

На звуке «а» я повернул ручку, на звуке «н» толкнул дверь, мне еще оставалось сказать «на», когда я увидел прямо перед собой пару ягодиц. В свете с лестницы ягодицы сияли лунной белизной между торопливо спущенными штанами и краем нетерпеливо задранной юбки. По обе стороны ягодиц, как воздетые кверху руки ресторанного конферансье, принимающего аплодисменты публики, торчали голые женские ноги. При звуке моего голоса ягодицы замерли, а их обладатель в отчаянии уткнулся лицом в матрас.

– О боже, – глухо произнес он, голос утонул в матрасе, но раздражение прозвучало внятно и отчетливо.

Из-за плеча мужика вынырнула голова Анны.

– А-а, привет! – прощебетала она.

– Извините, – пробормотал я, пятясь назад. – Я не хотел… Извините.

– Вы, наверное, за деньгами пришли? – продолжала она без каких-либо признаков досады или смущения.

– Да… – Разумеется, я пришел за деньгами, но требовать от кого-либо квартплату в разгар траха было несколько бессердечно.

– Какие еще на хер деньги? – Партнер Анны приподнялся на руках и посмотрел ей в лицо. – Какие на хер деньги? – повторил он, поворачиваясь ко мне.

– А-а-а-ой! – сказал я.

– А-а-а-ой! – одновременно со мной сказал Колин Роубон.

Анна, тонкое хэбэшное платье которой собралось комком над грудью, извиваясь, выбралась из-под Колина.

– Спасибо, ребята. Девушке, конечно, лестно, но, если можно, пусть кричит только тот, с кем я занимаюсь сексом.

Анна наклонилась через край кровати и подняла с пола неумело связанную сумку. Порывшись в сумке, она извлекла горсть банкнот.

– За что деньги? – поинтересовался Колин треснувшим, как старая сухая дощечка, голосом. Похоже, он был готов расплакаться. – Она ч-что, заплатила тебе, чтобы ты был свидетелем?

– Чего?

– Сколько бы она ни заплатила, я удвою ставку, Пэл. Сразу же, в понедельник, честное слово.

– Я вообще-то за квартплатой приехал.

– Колин, остынь. Он – хозяин квартиры, – пропела Анна.

Роубон перевернулся на спину и натянул штаны. Я старался не смотреть, еще поймут неправильно, хватит с меня потрясений на сегодня, но не удержался. Ага! А размерчик-то так себе. Я сразу почувствовал облегчение.

Колин все еще путался в штанах.

– Прошу тебя… Это не то, что ты… Господи, ты ведь не скажешь Карен, правда? Обещай, Пэл, что не скажешь. Она ни за что не поймет.

Я подумал, что тут даже Карен поняла бы.

– Это не мое дело, Колин. – Я отвернулся и скрестил руки на груди, как бы отгораживаясь от сцены в спальне. – Я всего лишь хозяин дома, приехал за квартплатой. Вот получил ее и уезжаю.

– Значит, ты не скажешь Карен? Обещаешь? Скажи, что обещаешь.

– Не скажу.

– Скажи «обещаю».

– Может, еще побожиться?

– Просто скажи. Нет, я все понимаю… Просто мне хочется услышать, как ты обещаешь. Иначе мне… мне…

– Хорошо, хорошо. Обещаю.

– Обещаешь что?

– Обещаю, что не скажу Карен.

– Ты настоящий друг, Пэл. Правда. Я никогда не забуду.

– Да ладно.

– Мне так нравится мужская солидарность, – сказала Анна. – Вы просто душки!

Она лежала в постели на спине со все еще задранным подолом и сосредоточенно грызла ноготь.

– Нет, серьезно, Пэл… Спасибо, – с благодарностью произнес Колин.

– Всегда пожалуйста. Ну, мне пора. Э-э… спасибо за все.

– Да. Пока, Пэл.

– До свиданья, – бросила Анна.

Пятясь, я медленно вышел из комнаты. Поворачиваясь к двери, я заметил, как Колин вновь развернулся к Анне, на ходу расстегивая штаны.

– Ты, я вижу, не спешил, – сказала Урсула. – Чем ты там занимался?

– Болтал с Колином Роубоном.

– Да ну? И Карен там была?

Урсула бросила полуразграбленный мешок с китайской едой мне на колени и завела двигатель.

– Вряд ли ее присутствие было бы уместно. Колин занимался со студенткой один на один, демонстрируя свое вводное устройство.

– Ты о чем?

– Ладно, проехали.

– Прекрати! Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты отпускаешь какое-нибудь дурацкое замечание, а когда я прошу объяснить, говоришь «ладно, проехали» или «неважно». Раз начал, то говори до конца.

– Это неважно.

– Хочешь, чтобы я разозлилась? Это важно хотя бы потому, что ты темнишь. Рассказывай!

Я вздохнул:

– Ничего особенного… Колин был с девушкой, студенткой.

– Был с?

– Да, был с.

– Что значит «был с»?

– О-о, какого черта. Ну трахались они, ясно?

– Не ясно! Ты откуда знаешь?

– Ха! А сама как ты думаешь, откуда я знаю?

– Ты их застал трахающимися?

– Да.

– Значит, девушка была голая? А ты стоял, разинув рот, и глазел на голую, трахающуюся дуру-студентку?

– А дуру ты откуда взяла?

– Ты мне зубы не заговаривай!

– Успокойся. Это не я ее трахал. Я зашел забрать квартплату, ты сама настаивала, чтобы я сегодня забрал, помнишь?

– Она была голая?

– Нет, – сказал я как отрезал, сам удивляясь, как точно, буквально и абсолютно мой ответ передавал факты. – Кроме того, она была под ним.

– Значит, ты все видел?

Я откинул голову назад и фыркнул, как взмыленная лошадь.

– Да, она задрала платье до подмышек и просто лежала и ждала, пока я приду. Ее образ навсегда запечатлеется в моей памяти. – Этой фразе я с крайним тщанием придал насмешливое звучание. – Видит бог, времени на полумеры у меня не оставалось.

– Что будет, когда Карен узнает?

– Понятия не имею. И откуда она узнает?

– Разве ты ей не скажешь?

– Ей? С чего вдруг?

– Но ведь Колин – ее муж.

– Ну и что? Это не мое дело.

– Правильно. Ты будешь помалкивать, потому что он – мужчина.

Ускорение вдавило меня в сиденье. Я протер глаза и обнаружил, что мы едем со скоростью в пятьдесят миль. Когда за рулем Урсула, спидометр точно отражает ее эмоциональное состояние.

– Опять ты с этой фигней.

– Значит, если бы ты застал Карен со студентом, ты бы ничего не сказал Колину?

– Если бы я застал Карен со студентом, мне бы потребовалось тридцать лет специальной терапии, чтобы снова обрести дар речи. Нет, мужское начало Колина тут ни при чем.