Консультант нежно ворковала:

– Мы стремимся к установлению добрых отношений с будущими домовладельцами. Для них мы изготовили вот этот информационный комплект. В нем расписаны варианты ссуд, а также содержится общая информация, которая очень полезна при покупке дома.

– Спасибо, – ответил я. – Превосходно.

Я забрал папку, чтобы пополнить кучу других папок из других банков. Расползающаяся кипа глянцевых картинок, на которых пары улыбались друг другу со стремянок, перекрашивая стены и купаясь в солнечном свете, бившем в незашторенные окна, занимала уже двадцать процентов нашей жилой площади.

– А здесь учтена возможность перерасчета в случае гибели одного из членов семьи? – спросила Урсула, глядя на комплект.

– Согласно правилам, мисс Кретенегер, в случае смерти выплачивается стандартная страховка.

– Очень хорошо.

– Ты меня не так поняла, – взмолился я.

– Ребенок обезьяны.

– Не ребенок я…

– Повторяй за мной.

– Мисс Кретенегер, мистер Далтон, по-моему, мы не упустили ничего важного.

– Да, – согласился я. – У вас визитка есть?

– Я… нет. Ничего страшного, вы можете обратиться к любому нашему сотруднику. Скажем, к Хелен. Спросите Хелен Ривз. Она вам все расскажет. Да, спросите ее.

Мы попрощались, нас попросили выйти через запасной вход.

Я сидел в гостиной с Джонатаном и Питером. Мы разбирали домашнее задание Джонатана, чтобы дать Урсуле «побыть одной» в столовой, где она, сдавленно рыча, накрывала на стол, не ставя, но вколачивая тарелки и приборы с размеренным, как пушечные залпы, грохотом. Не припомню, чтобы в возрасте Джонатана мне столько задавали на дом. То ли педагогические требования выросли, то ли сказывалась третья строчка сверху в списке местных школ, занимаемая заведением при англиканской церкви, куда ходил Джонатан. Я же в свое время менял один приют для гопников на другой, и все они почти не отличались от общей зоны в колонии для малолетних преступников. У Джонатана всегда находилось, чем заняться вместе с отцом – упражнениями по грамматике, примерами на сложение, чтением или чем еще. Джонатан свято и незыблемо верил: делать домашние задания «несправедливо», но, громко обличая несправедливость по отношению к себе, он заодно стремился разнообразить оружие борьбы с многоголовой гидрой. Поэтому он не удовлетворялся воплями и стенаниями, но наделял каждое домашнее задание особыми отталкивающими свойствами. Грамматика была «дурацкая», чтение – «уродское», математика – «занудная», история – «жирная». Я всякий раз сочувственно выслушивал его жалобы, и всякий раз выносил одинаковый приговор: сделай уроки. Если честно, судил я Джонатана не без предвзятости. Помимо соображений педагогического свойства, мне попросту нравилось делать с ним уроки – обсуждать всякую всячину, объяснять непонятное, пускаться в неожиданные экскурсы. Меня хлебом не корми, дай поймать учителя на ошибке при составлении задания. В один прекрасный день Джонатан превзойдет меня. Он достигнет предела моих знаний и понесется дальше. Мне же придется кричать ему вслед, сложив ладони рупором, спрашивая, как преодолеть очередные полшага. С добродушным удивлением, не останавливаясь, он выкрикнет ответ через плечо. А я ни слова не пойму. Но это – в будущем, пока же я всемогущ. Временами я подбрасываю каверзные вопросы, например: «Кто решил, что голубой – это цвет?» (явно «несправедливый» вопрос для Джонатана), и до сих пор ни у кого не возникало сомнений в том, что я знаю все на свете. Однажды Джонатан обнаружит, что это не так. Моя задача – отодвинуть этот день как можно дальше.

Джонатану задали выучить наизусть стихотворение для школьного утренника. Привычная рутина, как известно, очень важна, поэтому выполнение домашнего задания началось по однажды заведенной схеме.

– Джонатан, пора делать уроки, отложи гейм-бой в сторону. Питер, слезь с моей головы, пожалуйста.

Джонатан издал вопль, выражавший жестокий эмоциональный облом. Питер, перегнувшись через мою голову, заглянул мне в глаза и робко, словно не веря своим ушам, переспросил:

– Джонатану пора делать уроки?

– Да.

Питер, как десантник, скатился по моей спине, приземлился на диван и наставил на брата палец-пистолет:

– Джонатан! Джонатан! Тебе пора делать уроки!

Мучительная судорога швырнула щуплое тельце Джонатана на пол.

– Не-е-е-е-е-е-е-т!

Питер сохранял невозмутимость:

– Нет, пора.

– Ну что ты, в самом деле, раньше сделаем – раньше освободишься.

– Но ведь сначала надо сде-е-елать, неужто ты не понимаешь? Это жестоко! Супержестоко!

– Уроки будем делать прямо сейчас, ясно? Компромиссы недопустимы.

– Что значит «компромиссы недопустимы»?

– Это значит, что я своего мнения не изменю, оно окончательно. Позволь тебе напомнить, что в нашей семье нет демократии. Здесь начальник – я. Как скажу, так и будет.

– Папа – начальник, – подтвердил Питер, показав на меня пальцем.

– Правильно. А теперь иди сюда и… Питер! Питер, вернись. Ты куда помчался? Матери ябедничать, что я назвал себя начальником? Обещай, что ты этого не сделаешь. Вот и славненько. Джонатан, пора начинать.

В школе выдали фотокопию стихотворения на тему «Бог – всему творец». Я заставил Джонатана прочитать его вслух, потом выучить строфу за строфой. Потом мы повторяли стишок хором.

Наконец Джонатан прочитал его несколько раз по памяти. Задание было не очень сложное: мальчишка, способный запомнить имена ста пятидесяти покемонов, без труда заучит наизусть шестнадцать рифмованных строчек. Усердствовал я по другой причине.

– Ты, конечно, знаешь, Джонатан, что Бог не создавал цветы, это всего лишь миф.

– Как мифы Древней Греции? Как в тех книжках, которые ты мне читал? Про ясеня и аргонавтов?

– Про Ясона. Да, похоже на то. Когда-то люди в них верили, но на самом деле это лишь сказки. Некоторые люди еще верят в небылицы про Бога. Мир – интересное, чудесное и удивительное место, но никакого волшебства в нем не существует, волшебство – для красивых легенд.

– Значит, волшебства совсем не бывает?

– Да. Будь осторожен с теми, кто пытается убедить тебя в обратном, они хотят навязать тебе ложные представления, а знать правду – совершенно необходимо.

– Ясно.

– Хорошо, очень хорошо.

– Значит, волшебства совсем-совсем не бывает?

– Совсем-совсем.

– А Санта-Клаус как же? Не волшебство?

Вот черт! Черт-черт-черт-черт!

– Э-э… Это не совсем одно и то же.

– Ну как же? Разве у него получится дарить подарки всем детям мира в одну и ту же ночь без волшебства?

– Это не волшебство. Ни в коем случае. Э-э… Как бы тебе объяснить… Просто Санта-Клаус пользуется очень продвинутой технологией.

– Какой еще технологией?

– Кажется, чай уже готов…

– Нет, мама все еще разговаривает с тарелками, я слышу. Какая у него технология?

– Ну, знаешь, сочетание высокооктанового горючего и сверхэффективного двигателя. На санях.

– А разве сани не олени тащат?

– Олени? Олени – всего лишь декорация, чтобы сани красиво смотрелись. На самом деле на них установлен двигатель, поэтому они могут передвигаться с необычайной скоростью.

– С какой скоростью?

– С необычайной.

– Но с какой именно?

– Почти со скоростью света. Вот-вот. Сани движутся почти со скоростью света, а когда объекты приближаются к скорости света, время по отношению к другим объектам замедляется. Нам кажется, что Санта-Клаус наносит все визиты за одну ночь, но у него на самом деле есть для этого целый год.

Я готов был поставить себе пятерку за то, как ловко вывернулся.

– И это – не волшебство?

– Нет, это – теория вероятностей.

– А как же он перевозит все подарки?

– Чай, кажется, точно готов…

– Не готов.

– Ладно. Ты слышал о принципе неопределенности Гейзенберга?

– Нет.

– В нем все дело.

– Почему?

– Все зависит от наблюдателя… Никаких подарков нет, пока мы их не увидим.