– А-а-а, – говорю я. – Мои сыновья тоже любят «Покемон».

Мальчишка поднимает на меня глаза:

– И что?

– Как видите, здесь можно без труда разместить две детские кровати… Дайте мне пройти. Запасную комнату покажу.

В комнате хранится велоэргометр и кипы старых журналов. Урсула указывает на угол у окна, где на стыке стены и потолка пролегла извилистая трещина.

– Там трещина. У вас проблемы с перекрытиями?

– Знаете, я ее раньше не замечала. Тони-и-и. Тони-и-и-и-и. Давно у нас эта трещина?

– Нэзаю… Какая трещина?

– В запасной комнате есть трещина.

– В стене?

– Да.

– Нэзаю.

Хозяйка снова поворачивается к нам:

– Ну, я не в курсе, сколько она уже там, но в целом неприятностей с домом не возникало. Пока мы здесь жили, ничего не отвалилось, ха-ха-ха!

Я тоже смеюсь из вежливости и чувствую на себе взгляд Урсулы, говорящий: «Сдурел?» – но решаю не встречаться с ней глазами.

– В гараж заглянете?

Мы отвечаем «да». В гараже обнаруживается машина.

– Вот видите, – говорит жена Тони, – машина помещается.

Мы с хозяйкой опять хихикаем, Урсула опять смотрит с прищуром.

Когда мы выходим на улицу, нам машет сосед. Ему лет пятьдесят, рукава закатаны до локтей, вскапывает клумбы с цветами.

– Приезжали дом смотреть?

– Так точно.

– Хорошо, хорошо. Вы вдвоем и больше никого?

– У нас два малолетних сына.

– О-о, хорошо. Поскорей бы сюда вселилась другая семья. А то жена говорила, что вчера какие-то черномазые приезжали смотреть. Не хотелось бы, правда? От соседей многое зависит.

– Да, – отвечаю я, – еще как зависит.

Дом.

– Давно дом выставлен на продажу?

Риелтор поигрывает ключами от машины.

– Его только-только подготовили для осмотра. Здесь раньше одна старушка жила, умерла в ванне…

– В этой самой ванне?

– В ней. Несколько недель пролежала, пока соседи не всполошились из-за вони. Уборки, конечно, было много. Потом владельцы ждали, пока следствие закончится. Тут еще один квартирант жил, но он, похоже, смотался задолго до трагедии. Никто не видел его уже несколько месяцев. Мансарду хотите посмотреть?

– Нет.

Дом.

– Вы в связке? – спрашивает женщина в спортивных штанах и шлепках.

– В связке? Какой? – хмурится Урсула.

– Имеется в виду, ждем ли мы, пока продадут наш дом, и ждут ли наши покупатели, пока продадут их дом и так далее, – поясняю я. – Нет, мы не стоим в очереди. Мы фактически выплатили ссуду. Нам не требуется ждать продажи дома, чтобы купить новый. Фактически мы могли бы сдавать свой дом в аренду.

– Могли бы? – переспрашивает Урсула, стреляя в меня глазами.

– Нашла время, – с улыбкой говорю я ей по-немецки.

– Тогда ладно. А то у меня из-за этих связок продажи срываются. Уже двенадцать раз так было. Я теперь на таблетках живу.

– Мы могли бы войти? – спрашивает Урсула.

– А вы точно не в связке?

– Нет.

– Ну, тогда заходите.

Нас ведут через укороченную прихожую.

– Это – кухня. Я… ой, простите, наверное, лучше по одному заходить. Видите, все, что нужно, – прямо тут, под рукой.

– Дверь выходит во двор?

– Да. Но я ей не пользуюсь. Если хотите осмотреть двор, надо выйти через парадную дверь и пройти по дорожке. Тут… простите… тут у нас гостиная, где мы сидим и смотрим телевизор.

– Кажется, раньше здесь были две комнаты?

– Похоже на то. Когда я поселилась, уже так и было, но на потолке видно, где была красная краска, а где желтая, не правда ли? Наверное, по этой границе раньше проходила стена.

– Да-да.

– Наверху смотреть будете?

– Будем.

– Хорошо. Ступайте за мной. Осторожнее с этой вазой. Она из Португалии. Направо… Направо… Нет, это – лестничная площадка. Это – туалет.

Я берусь за ручку, но женщина заступает мне дорогу:

– Мне не хотелось бы, чтобы вы туда заглядывали.

– Как скажете.

– А это – спальни.

– Три спальни?

– Да. Вернее, две и кладовка. Но в кладовке поместится еще одна кровать, не слишком широкая.

Урсула сует голову внутрь и смотрит.

– Если здесь поставить кровать, дверь не откроется.

– Дверь можно снять с петель.

– А окна? Рамы не двойные?

– Нет, не двойные. Не собралась их установить.

– Спасибо, что показали нам дом. – Мы начинаем спускаться по лестнице. – Он очень милый.

– Номер риелтора у вас есть, верно?

– Да. В офисе нам сказали, что перезвонят в понедельник узнать, что мы надумали.

– Я цену не сброшу, – добавляет хозяйка, открывая нам дверь.

– Нас предупредили.

– Тогда ладно.

– Тогда ладно.

– До свиданья. Спасибо.

– До свиданья. Буду ждать звонка в понедельник.

Мы улыбаемся друг другу, она закрывает дверь, мы уходим. Урсула целеустремленно вышагивает по тротуару. Я заглядываю ей в лицо:

– Мне понравилось.

– В машину!

Дом.

– Скрывать не стану, – агент поигрывает ключами, – потребуется небольшой ремонт.

Дом.

– Мистер Ричарде? Здрасьте, я – Пэл, это – Урсула, мы пришли смотреть дом. Извините, мы немного рано, но мы заметили машину перед домом и подумали, что… Мы можем вернуться через десять минут…

– Нет, ничего. Проходите.

Входим, нам показывают гостиную. Там, где раньше на стенах висели картины, остались прямоугольники более яркого цвета. Комната имеет скорбный, задумчивый вид, какой всегда бывает у жилища, покинутого прежними обитателями со всеми их пожитками, но состояние у нее довольно приличное. А вот у мистера Ричардса оно так себе. Он одет в костюм, но сдается, что костюм надели еще месяц назад, да так и не снимали. Трехдневная щетина, под глазами черные мешки от бессонницы.

– Гостиная, – произносит мистер Ричардс, широко разводя руки и потом соединяя их с хлопком. – Центральное отопление, как видите. Центральное отопление во всех комнатах.

– Когда провели? – интересуется Урсула.

– Лет десять назад, как раз накануне нашей первой зимовки в этом доме… Да… Но техосмотр проводили каждый год. Все работало исправно. Да. А что ему сделается. Идем дальше?

– Мы за вами.

Мистер Ричарде вводит нас в следующую комнату. Между створчатыми окнами до пола, выходящими в запущенный сад, втиснут на редкость противного вида камин.

– Столовая. Как видите, есть камин, уют придает.

– Да, здесь очень уютно.

– Комната не такая большая, как гостиная, но вполне приличного размера.

Урсула смотрит в окно на траву, вымахавшую под три метра.

– Давно выехали отсюда?

– Да. Несколько месяцев назад. Сейчас живу с братом и его семьей, пока квартиру себе не подыщу. Этот дом надо продать, чтобы поделить деньги, – раздел имущества по разводу.

– Вот как, – оживляется Урсула, и у меня холодеет в желудке. Не просто холодеет, температура внутри мгновенно падает на двадцать градусов Цельсия.

Обычно я забываю, что Урсула – немка. Честно говоря, мы редко ходим на званые ужины и официальные приемы, поэтому ее немецкий этикет, подразумевающий вопросы в лоб, не часто дает о себе знать. Слово «такт» и по-английски, и по-немецки звучит одинаково. Однако, несмотря на внешнее сходство, между этими словами такая же разница культур, как между периной из гусиного пуха и блицкригом. Я смотрю на Урсулу в упор, на ее заинтересованное лицо, пытаясь хоть что-то вымолвить. Рот Урсулы неумолимо раскрывается.

– По разводу? А из-за чего развод?

– Я… э-э… мы с женой расстались около восьми месяцев назад.

– Нет, я хотела спросить, это вы подали на развод или она? Или вы вместе?

Мистер Ричарде кашляет. Я прихожу в себя и задираю руку:

– Кухня – вон там, говорите?

Мистер Ричарде не замечает намека.

– Подавали совместно. Хотя где там совместно – она спуталась на работе с каким-то обормотом, ха-ха-ха. У них это, очевидно, продолжалось черт знает сколько времени. Сука. Но написали, что «не сошлись характерами», чтобы все было цивилизованно, без ребячества.