За спиной у него хлопнула дверь, щелкнул ключ в замке, потом сухо стукнул засов. Агеев стоял в прихожей, опустив руки и наслаждаясь светом. Из глубины дома доносилась музыка, и это тоже было хорошо. Агеев почувствовал, как голова легко закружилась, по телу, отгоняя зябкую стылость, потек жар.

– Стоять будешь или в комнату пройдешь? – вопрос прозвучал неожиданно, но Агеев не вздрогнул, ему было хорошо, он был готов стоять вот так бесконечно долго…

– Раздевайся и проходи, – женский голос за спиной стал жестче, и повелительные нотки толкнули Агеева.

Он торопливо стащил с ног кроссовки, аккуратно поставил их под вешалку и только после этого оглянулся.

Первое, что он увидел, были глаза. Темно-карие глаза смотрели на него иронично и чуть насмешливо.

– Добрый вечер, – попытался сказать Агеев, но неожиданно закашлялся.

– Наверх по лестнице, вторая дверь налево, через спальню – ванная. Колонку я включила. Прими горячий душ, а то схлопочешь воспаление легких.

– Спасибо, – Агеев повернулся к деревянной лестнице, медленно поднялся по ступенькам, ощущая босыми ногами шершавые доски.

Все было нереальным, слишком неожиданным был переход от промозглой ночи к этому яркому теплому уюту. В дверях ванной Агеев замер. Шум горячей воды, пар. Как в комнате начальника караула. После выстрелов. Перед глазами мелькнуло лицо прапорщика, удивление, страх…

Агеев оглянулся. Нет, так нельзя, нельзя думать об этом, нужно забыть все, взять себя в руки и забыть. Он стащил с себя джинсы, свитер, белье.

Там никого нет, только ванна и горячая вода, бьющая из душа. Он смоет с себя и холод, и страх, и воспоминания. Агеев осторожно стал в ванну, задвинул за собой клеенчатую штору и подставил под воду ладони.

Упругие струи полетели брызгами в лицо, и Агеева чуть не стошнило. Очередь из автомата, и в лицо бьют капли теплой жидкости. Он нажал на спуск, и крик Зимина оборвался.

Агеев почувствовал, как ногти врезались в ладони. Спокойно, все уже позади, он должен был это сделать. Должен был. Иначе бы он сам погиб. Иначе его не спасли бы, не привезли в этот дом.

Тело скорчилось в ванной, вода била по спине, голове и плечам. Он дышал тяжело, со всхлипами и не понимал, плачет или нет. Ему было жалко. Не тех, кого он убил, мысль о них вызывала только слабость и тошноту, ему было жалко себя, жалко до судорог, до спазм во всем теле.

Когда Агеев почувствовал прикосновение, все тело его вздрогнуло, он чуть не закричал, но прикосновение было мягким, скользящим, и тело расслаблялось под этим прикосновением.

Спиной он почувствовал прикосновение женского тела, он увидел, как руки с ярко-красным маникюром на тонких пальцах скользнули по его груди, почувствовал их прикосновение к животу, бедрам.

Агеев повернулся, и взгляд его встретился с темно-карими глазами. Теперь они не были ироничными, как несколько минут назад. Расширенные зрачки смотрели на него в упор, веки чуть подрагивали. Агеев попытался отвести свои глаза, но не мог, словно парализованный. Он не видел лица, только эти завораживающие глаза.

Под ее прикосновениями низ живота Агеева наливался тяжестью, и все, что происходило с ним этой ночью, начало отходить на задний план, существовали только ее руки и ее глаза.

Глаза приблизились, и он зажмурился, почувствовал прикосновение ее губ к шее, к груди, ее руки скользнули

по его ногам.

Агеев вздрогнул, сладкая волна метнулась по телу к голове, ударила и медленно поползла книзу. Агеев вскрикнул, его руки сжали ее плечи. Это все произошло слишком быстро, он хотел еще, попытался притянуть ее тело к себе…

Резкий удар в пах согнул его вдвое, дно ванны предательски скользнуло у него из-под ног, и он бы упал, если бы не ее руки. Агеев опустился на колени, захрипел.

– Кончил? – спокойно спросил женский голос, – Нужно знать меру. Когда яйца отойдут – помоешься и спускайся вниз, кушать. Слышишь меня?

Агеев кивнул.

– Вот и хорошо. А будешь себя хорошо вести – мы продолжим наше знакомство. Только чур, я сверху.

Если нельзя – то очень хочется. Страшно хочется. Безумно. И наоборот, мрачно подумал Гаврилин, не открывая глаз. Если очень чего-нибудь хочется, то этого, естественно нельзя. Гаврилину очень хотелось спать. Чтобы понять, сколько именно ему удалось поспать, нужно было поднять неподъемные веки, а если судить по ощущениям – минут пятнадцать, не больше.

А диванчик казенный, между прочим, так себе. С ярко выраженными пружинами и запашком. Сколько поколений наблюдателей на этом диванчике пытались перехватить немного сна, но их будил на редкость мерзкий зуммер?

Точно, зуммер. Гаврилин разом сел все и попытался открыть глаза. Его разбудил зуммер. На пульте, который он обесточил, согласно инструкции, перед тем как лечь спать. Спать, спать, спать – слово просто замечательное. Если бы не зуммер…

Твою мать, Гаврилин с трудом открыл глаза и подошел к пульту. Ну да, ну да, все огоньки светятся и мигают. Особенно огонек возле телефонной трубки.

– Да! – сказал Гаврилин в трубку и сам восхитился, насколько сонно прозвучал его голос.

– Я вас разбудил, кажется.

– Да, – сказал Гаврилин.

– Это Артем Олегович, – наконец представился голос в трубке.

– Здравствуйте, Артем Олегович, – прийти в состояние субординации Гаврилин смог не сразу, но даже сквозь дремлющий мозг продралась мысль о необходимости сменить тон. Начальство есть начальство даже… Чтоб тебе пусто было, даже в шесть часов утра. Ему удалось проспать не пятнадцать минут, а целый час.

– Вы не могли бы приехать ко мне.

– Прямо сейчас? – Гаврилин сказал и тут же понадеялся, что хамство в голосе было не слишком слышно.

– Нет, что вы. Вечером, около семнадцати, ко мне в кабинет.

Вечером! К семнадцати! Отец родной! Люблю. Это целых десять, нет, одиннадцать часов на личную жизнь.

– Понял, буду в семнадцать ноль-ноль. – А теперь спать и…

– Нам нужно будут поговорить о вашем подопечном.

– Хорошо.

– И поезжайте сейчас домой. – Гаврилин покосился на диван и промолчал.

– Поезжайте, поезжайте, такси уже должно было подъехать к вам. Спокойной ночи.

И пульт выключился. Вот такие пироги. Гаврилин покрутил в руках телефонную трубку, положил ее на место. Пол у них холодный. Гаврилин потратил несколько секунд на то, чтобы осознать, что стоит он на полу босыми ногами. Слишком много информации с утра пораньше. Гаврилин потер лицо. Потряс головой.

Вот что сейчас самое главное? Такси. Гаврилин поискал глазами вешалку со своей курткой и даже было шагнул к ней. Стоп. Порядочные люди сначала обуваются.

Гаврилин сел на диван, сунул ноги в ботинки и медленно завязал шнурки. Голова никакая и во рту мерзкий привкус. Домой. И шляффен, как говорят друзья-немцы. Можно еще немного шнапс дринкен, перед тем как шляффен.

Да что ж такое, чего это он так раскис. Бегом надо, бегом. Гаврилин надел куртку, кожаную кепку, открыл дверь (два замка и засов, согласно инструкции), щелкнул выключателем и вышел в коридор.

– Доброе утро, – сказал сидевший в кресле возле самой входной двери дежурный.

– Доброе, – ответил Гаврилин. Вот дежурный – молодец. Бодрый, словно не просидел здесь всю ночь. – Там машина за мной не приехала?

– Только что, – ответил дежурный, глянув на монитор, – такси.

– Тогда я пошел.

Дежурный нажал кнопку на столе, замок на двери щелкнул. Гаврилин толкнул ее и вышел на лестничную клетку. Дверь у него за спиной сразу же закрылась. Вот что может быть хуже, чем ходить полусонному, подумал Гаврилин, спускаясь по лестнице со второго этажа. Дверь на выходе из подъезда открылась автоматически, Гаврилин помахал рукой в сторону видеокамеры слежения и вышел на улице.

Подойдя к заляпанной грязью «волге», Гаврилин понял, что может быть хуже прогулок в полусонном состоянии. Только прогулки в полусонном состоянии по такой погоде.

Сырой холод мгновенно пробрал Гаврилина насквозь. Водяная пыль висела в воздухе, неприятно оседая на лице и руках. Гаврилин поднял голову. Неба, как обычно, не видно. Угрюмый Гаврилин, на угрюмой улице, под угрюмым небом. Гаврилин открыл дверцу такси и заглянул вовнутрь. И с угрюмым таксистом.