– Все в порядке?

– В полном, – ответил Блондин и аккуратно положил тело Егорки лицом вниз на пол. Вытащил из кармана платок и осторожно обтер рукоять ножа, торчащего в спине трупа.

Дом был старым, стены толстыми, люди давно отучены от любопытства, поэтому выстрела или никто не услышал, или просто не обратили на него внимания.

Блондин задержался, закрывая дверь квартиры на ключ, потом бегом догнал не торопясь идущего Стрелка.

– Не суетись, – сказал Стрелок.

– За собой следи, – огрызнулся Блондин.

– Не привлекай внимания, идиот.

– Да пошел ты…

– Ты это расскажешь Главному.

Блондин осекся. Главный действительно предупреждал, чтобы не суетились. Бегущий человек привлекает внимание.

Они прошли через вереницу проходных дворов, пустых по причине плохой погоды. Стрелок на минуту спустился в подвал полуразрушенного флигеля и сунул сумку в кучу мусора.

Вышли они на улицу возле овощного магазина и, не торопясь, подошли к подъехавшей машине, за рулем которой сидел Палач.

Он не обернулся к ним, пока они садились, и сразу же тронул машину, услышав, как хлопнула задняя дверца.

Навстречу им по улице с сиреной пронеслось несколько милицейских машин.

Снова пошел дождь. Расползавшуюся под телом Борщагова лужу крови начало потихоньку размывать с краев. Капли воды били по открытым глазам, пока кто-то не прикрыл тело красной тканью ковровой дорожки.

Ленточку, которую так и не успел перерезать Сергей Владимирович, разорвал кто-то из обслуги, бросившись в вестибюль Центра.

– Вы продолжаете считать, что все идет как нужно?

– А что вас заставляет думать иначе?

– Во-первых, эта бойня в карауле…

– Это действительно не оговаривалось.

– Вот именно.

– Но никто и не запрещал Палачу самому выбирать методы. Нас интересуют результаты.

– Извините, но семь трупов…

– Хоть двадцать семь. Мы с вами оба понимаем, что потери неизбежны. Или я остался в одиночестве?

– Только не надо этой иронии. Я говорю о том, как это все ложится в общую схему операции.

– На мой взгляд – неплохо. Во всяком случае, это не помешало акции возле клуба. Ведь не помешало же?

– Не нужно меня уговаривать. Просто легенда основной операции слабо увязывается с убийством ни в чем не повинных солдат.

– Палачу всегда представляется известная самостоятельность. В конце концов, он великолепно знает конечную цель, и, судя по всему, решил, что это не помешает.

– Но этот солдат, Агеев, таким образом, становится слабым звеном группы Палача. Его уже ищут, известно его лицо, ориентированы все подразделения.

– И?..

– А если кто-то наткнется на него? Просто случайно, возьмет и наткнется.

– Значит, судьба у него такая.

– Шутите?

– Естественно. Я просто не думаю, что Палач не включил все это в свои планы.

– А наблюдатель?

– Ну, уж роль наблюдателя в данном случае вовсе не изменилась. Он должен получить полную информацию по операции «Волк», ознакомиться с ней в течение суток, ну и так далее.

– «Волк», насколько я помню, подразумевает вовсе не борьбу с собственной армией.

– Так уж и с армией. Самый банальный случай внезапной вспышки насилия, мы ежемесячно знакомим население с подобными случаями. И, кстати, это может нам помочь объяснить наблюдателю, почему именно сегодня он получил более полный доступ к информации по «Волку».

– Палач выходит из-под контроля?

– Ну почему же выходит? Так, небольшой сбой. Но мы не можем больше рисковать. К тому же, характер Палача становится немного неустойчивым, дополнительный контроль не помешает. В конце концов, в этом есть доля правды.

– Извините, я просто немного устал.

– Я вас понимаю. Ничего, подключим полнее Гаврилина, и у нас появится немного свободного времени. Мы с вами переходим к этапу, когда наше вмешательство не понадобится. Пока. Вы, кстати, за жалобами на самоуправство Палача забыли оценить две последующие акции. Чисто и красиво. И все за один день.

– Ну, это-то как раз Палач умеет превосходно.

– Что бы мы без него делали?

– То же самое.

– Но, тем не менее, в том, что он остался жив, есть и положительный момент.

– Но, тем не менее, я вздохну свободнее по окончанию, когда Палач станет достоянием истории.

– Подождем до рождества.

– Подождем.

– И отдохните, пожалуйста, я вас прошу. Хоть несколько часов. Если хотите, это приказ.

Высадив Блондина и Стрелка, Палач внезапно ощутил усталость. Странно.

Палач остановил машину возле парка и откинулся на спинку кресла. Странно и неприятно. Ему не нравились собственные ощущения. Все было не так, все было необычно и вызывало отвращение.

Он ненавидел людей, ненавидел их за желание спрятаться за чужие спины, за попытку переложить собственные проблемы на оружие, за то наслаждение, которое они испытывают, уничтожая себе подобных.

Он никогда не задумывался, почему люди ведут себя именно так, зачем им это нужно. Как ни странно, он очень мало общался с людьми.

Когда их убивал, это было его работой, сам он был оружием, и его не интересовало, о чем думают люди, за жизнью которых он пришел. Что они чувствуют.

Единственно, что он делал всегда, это не заставлял людей мучаться. Смерть от его руки всегда была быстрой. Почему он убивал тех, а не других, почему те, кто отдавал ему приказы, выбрали из всего человеческого стада на заклание именно этих баранов? Он не задавал вопросов.

У него никогда не было времени посмотреть на все со стороны. Никогда. Он действовал, и мир отступал вдаль, оставляя ему только то, что сейчас было важным: расстановка и количество целей, дистанция, сектора обстрела или источники возможной угрозы…

В такие моменты он переставал чувствовать свое тело, оно действовало помимо его воли, выполняя программу, заложенную им же самим. Выполнив задание, он и группа уходили, никогда не возвращаясь на место акции.

Да, он знал что делает, знал, что отнимает у людей жизни, но это оставалось всегда за спиной.

Сегодня… Сегодня он впервые был вынужден просто сидеть и смотреть, как нелепые фигурки играли пьесу, написанную им. Как странно все это выглядело, как нескладно двигался Бес, нелепо тыча автоматом в сторону падающих людей, как неуклюже ворочался он на мостовой, пытаясь поднять автомат, и как странно вели себя те трое, попав под его очередь.

Глупо, нелепо, а он сидел в машине и продолжал фотографировать все происходящее. Он даже не предполагал, что можно заметить летящие в сторону гильзы, он даже не думал о них почти никогда.

Если бы он делал все это сам, от его внимания ускользнули бы и такие ничего не значащие детали, как пятно грязи, появившееся на рукаве одного из убитых, после того, как он упал, и то, что голова упавшего от удара о камень нелепо подскакивает.

Он сам взвалил на себя эту ношу. Люди думают, что он действует так по их приказу. Чушь. Он сам все это придумал, но от этого ему не легче. Наоборот.

У него был соблазн. В проходном дворе, когда машина остановилась, и Жук вместе с Бесом бросились к нему, Палач вдруг захотел разрядить в их лица обойму пистолета. Желание было настолько сильным, что Палач был вынужден стиснуть баранку и сцепить зубы.

Только чудом он сдержался. Странно, но помогла ему удержаться шинель. Бес не бросил ее на землю, как было приказано, а полез на заднее сидение прямо в ней.

Это было нарушение плана операции, Палач отреагировал на него, и все вернулось в прежнее русло. У него хватило сил и на то, чтобы встретиться с Пустышкой, и на то, чтобы вывезти Стрелка и Блондина.

А вот теперь силы кончились. Он был словно высосан изнутри. Осталась только оболочка. Или, наоборот, его просто переполнило чувство ненависти ко всему миру, к людям, к себе самому. Просто та оболочка, в которую он запрятал себя очень давно, слишком износилась, начинала разлазиться и скоро лопнет окончательно.