Ошикай придвинулся ближе к улыбающемуся лицу Чака-ты. Тело нетопыря внезапно накренилось, и воин начал падать, но успел вогнать топор в черное крыло и подтянулся обратно. Он вытащил топор и снова вонзил его в мех, продвигаясь к своему врагу.

— Не будь глупцом, Ошикай! — крикнул Чаката. — Если ты убьешь меня, то упадешь со мной вместе. И никогда больше не увидишь Шуль-сен!

Воин медленно, неуклонно продвигался вперед. Нетопырь нырнул, перевернулся и забил крыльями, пытаясь сбросить с себя человека. Но Ошикай держался, подползая все ближе и ближе к голове. Нетопырь щелкнул челюстями — Ошикай увернулся, вытащил топор и рубанул врага по шее. Из раны хлынула черная кровь. Ошикай ударил еще дважды — нетопырь сложил крылья и понесся к мосту далеко внизу. Ошикай продолжал долбить топором наполовину перерубленную шею — и вот голова отлетела, а туловище устремилось в бездну.

Негоже умирать рядом с подобной нечистью! Ошикай спрыгнул с нетопыря.

Внизу обнаженная Шуль-сен выбралась из горы и стояла, наблюдая за невиданной битвой, идущей в серых небесах. Когда Чаката умер, она освободилась от чар, и волшебная сила вернулась к ней. Она облеклась в рубашку и штаны из серебристого шелка, а на плечи лег белоснежный плащ. Сняв его с себя, Шуль-сен произнесла пять слов одиннадцатого заговора и метнула плащ высоко в воздух. Он полетел, крутясь, блистая белизной на свинцово-сером небе.

Шуль-сен стояла, простерев руку, направляя плащ со всей доступной ей силой. Мертвое чудовище, бывшее некогда Чакатой, упало в бездну. Ошикай продолжал лететь вниз. Плащ окутал его и замедлил полет, но только на миг. Шуль-сен вскрикнула, плащ раскрылся, и падение Ошикая приостановилось. Плащ снизился над мостом, и Ошикай соскочил наземь. Шуль-сен бросилась с холма навстречу ему, протягивая руки. Он бросил топор и схватил ее в объятия. Когда он наконец отпустил ее, она увидела слезы на его лице.

— Я так долго искал тебя... Я уж начал думать, что никогда тебя не найду.

— Но ты нашел, господин мой, — прошептала она, целуя его губы и мокрые от слез щеки.

Они долго еще стояли, обнявшись, а потом он взял ее за руку и подвел к лежащему на мосту Друссу. Ошикай опустился на колени.

— Клянусь всем святым, я никогда не встречал таких, как ты, Друсс. Буду молиться о том, чтобы мы встретились снова.

— Только не здесь, — проворчал Друсс. — Авось ты подыщешь более гостеприимное место.

Тут на мосту явились две фигуры, от которых исходил ослепительный свет. Друсс прищурился и заслонил рукой глаза. В пришельцах не было угрозы, и Ошикай поднялся им навстречу.

— Время пришло, — произнес нежный голос.

— Вы возьмете нас обоих? — спросил Ошикай.

— Нет. Только тебя.

— Тогда я не пойду.

— Ты еще не готова, Шуль-сен, — сказал женщине один из светящихся вестников. — Слишком много в тебе темного. Всем хорошим, что в тебе есть, ты обязана своему союзу с этим человеком — единственные свои бескорыстные поступки ты совершила ради него. Он уже дважды отказывался от рая. Третий отказ будет последним — больше мы за ним не придем.

— Дайте мне побыть с ним наедине, — сказала она, и светящиеся фигуры отошли на пятьдесят шагов.

— Я не оставлю тебя, — прошептал Ошикай. — Больше мы не расстанемся.

Она обвила рукой его шею, пригнула голову к себе и прильнула к нему долгим поцелуем. Потом ласково коснулась его красивого лица и сказала с грустной улыбкой:

— Ты хочешь лишить меня рая, любимый?

— Что ты говоришь?

— Если ты откажешь им теперь, то никогда уже не увидишь Страны Небесных Грез — а значит, и я ее не увижу. Отказывая им, ты обрекаешь нас обоих вечно блуждать в Пустоте.

Он поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал.

— Я так долго ждал тебя. Я не вынесу новой разлуки.

— Но ты должен. — Она принудила себя улыбнуться. — Мы с тобой едины, Ошикай, и еще будем вместе. Но когда мы встретимся снова, это будет под голубыми небесами, среди журчащих ручьев. Ступай же туда — и жди меня.

— Я люблю тебя. Ты для меня и луна, и звезды.

Она отстранилась от него и сказала сияющим пришельцам:

— Берите его. Пусть он познает радость. — Они приблизились, и Шуль-сен пристально посмотрела в блистающий лик одного из них. — Смогу ли я заслужить себе место рядом с ним?

— Ты только что сделала первый шаг к этому, Шуль-сен. Ты знаешь, где нас искать. Странствие будет долгим, и от тебя еще многое потребуется. Иди вместе с Шаошадом. Ему тоже многому предстоит научиться.

Второй вестник возложил свою золотую руку на Друсса. Все раны воина зажили, и силы вернулись к нему.

Еще миг — и оба исчезли вместе с Ошикаем. Шуль-сен упала на колени, длинные темные волосы закрыли ее лицо.

— Мы найдем его, госпожа, — сказал ей Шаошад. — Вместе найдем. И велика будет наша радость.

Шуль-сен испустила глубокий, прерывистый вздох.

— Так пойдем же, — и она решительно поднялась с колен. Друсс тоже встал.

— Я хотел бы помочь тебе, — сказал он. Она взяла его руку и поцеловала.

— Я знала, что выбрала верно. Ты очень похож на него. Но теперь ты вернешься в мир, которому принадлежишь.

Она коснулась его головы, и тьма поглотила Друсса.

Очнувшись, он увидел рассвет в окне гробницы. Никогда еще он не испытывал такого счастья, видя рождение нового дня. Зибен и Носта-хан придвинулись к нему, загородив свет.

— Говори! — сказал шаман. — Добились ли вы успеха?

— Да, — пробормотал Друсс, садясь. — Они встретились.

— Спрашивал ты его о Глазах Альказарра?

— Нет.

— Что?! — взвился шаман. — Зачем же ты тогда пустился в это безумное путешествие?

Друсс, не отвечая, подошел к спящему Талисману, положил руку ему на плечо и позвал по имени. Талисман открыл темные глаза.

— Мы победили? — спросил он.

— На свой лад, парень. — И Друсс рассказал ему о явлении ангелов и о новой разлуке.

— Надеюсь, она найдет его. — Талисман встал и вышел. Носта-хан последовал за ним.

— От их благодарности у меня слезы на глаза наворачиваются, — съязвил Зибен.

— Дело сделано — это главное, — пожал плечами Друсс.

— Расскажи мне все, как было.

— Ну уж нет, поэт. Я не хочу, чтобы ты сочинил об этом песню.

— Песен не будет, даю тебе честное слово, — солгал Зибен.

— Как-нибудь после, — усмехнулся Друсс. — Сейчас мне надо поесть и вдоволь, не спеша, напиться холодной воды.

— Она очень хороша?

— Несказанно. Но лицо у нее недоброе. — Друсс вышел вместе с Зибеном на солнце и встал, любуясь густой синевой неба. — Пустота — скверное место: только огонь там ярок, а остальное все серое — камень, пепел и небо. Даже думать не хочется, что когда-нибудь мы все окажемся там.

— Что верно, то верно. Ну, рассказывай же, Друсс.

Талисман, Горкай и Носта-хан смотрели на них со стены.

— Он должен был умереть там, — сказал шаман. — Жизненная сила почти что покинула его — но потом вернулась снова.

— Подобного я еще не видел, — сознался Талисман. — Дивное это зрелище: Друсс и Ошикай, бьющиеся с демонами и чудищами. Встретившись, они сразу стали как побратимы и сражались так, точно знали друг друга целую вечность. Я не мог равняться с ними, шаман. Я был точно ребенок среди взрослых мужей. Но обиды я не испытываю — мне кажется, что я удостоился большой чести.

— Да, — прошептал Горкай, — сражаться рядом с Ошикаем, Гонителем Демонов, поистине большая честь.

— Но к Глазам нас это не приблизило, — буркнул шаман. — Может, он и великий воин, однако глупец. Шаошад сказал бы ему, если бы он спросил!

— Либо мы найдем их, либо нет. Сна меня это не лишит. — Талисман спустился вниз и вошел в дом для паломников.

Зусаи спала на топчане. Талисман сел рядом и погладил ее по голове. Она открыла темные глаза и сонно улыбнулась ему.

— Я ждала, пока Горкай не сказал мне, что ты вне опасности, а потом уснула.

— Теперь мы все вне опасности, и Шуль-сен не будет больше преследовать тебя. — Он умолк. Она села, взяла его за руку и увидела печаль в его глазах.