Он встает с дивана и делает шаг ко мне, но я шарахаюсь, как от бродячего пса. Голубые глаза мерзавца тут же становятся несчастными и укоризненными, будто я пнула херувима.

— Не подходи ко мне! — рычу.

— Прости, Даюшка. Я виноват. Больше никогда, никогда… Пойми, Анька вцепилась в меня, как бульдог в горло. Угрожала тебе все рассказать, если я ее брошу, покончить с собой и записку оставить, будто я убийца.

Бывшая подруга охает и мотает головой, не в силах выдавить ни слова. А муж и бровью не ведет.

— Она шантажом вынуждала продолжать эту ненавистную связь. А я люблю только тебя, Даюшка. Прости! Других женщин в моем сердце для меня не существует!

В его сердце? Тварь бессердечная!

Он пытается встать передо мной на колени, но я швыряю в него пустой бокал со следами помады на прозрачном стекле. На чистом лбу голубоглазого херувима остается ссадина. Стекло отлетает на ковер, но остается целым. Посуда в таких случаях не бьется к несчастью? К ЕГО несчастью!