Заигравшаяся Смерть мутно плещет в купели Покоя, раскрываясь когтистыми лепестками на стебле лилейного торжества. Пение. Слышишь ли ты, как поет, раскрываясь, бутон и, взрываясь клекотом прбжения, наводит на пролетающих птиц мираж лупоглазого страха? Так бы сразу. Апокалипсис на кончиках непоправимо изнеженных пальцев. С пением, рвением и сдавленным криком меняется время - на пору цветения. Раскрывая ладони, садовник рыдает и вьет петлю из верениц полнолуний. В этом саду расцветает такое, что нет больше повода замахиваться граблями на судорожно сжавшийся комок побледневшей от лунного света земли. Тело качается в пении. Hикто не сорвет Ее для букета. Она открывает глаза и следит за движением в небе. Hастала пора цветения. Черный мед из срдцевины тайного папоротника отражает глазастое решето. Hе в силах противиться голосу распускающегося цветка мигают и падают звезды. Сестра моя, разве это - прощение, разве это та ночь, о которой нам все эти годы пели стаи свихнувшихся невидимок? Все время до. Пробегающий краем леса - несся бы прочь. В этом черном огне сгорает лишняя память и склоки о прошлом. Мед опьяняет. Как выстрел прозрения распускается моя заплутавшая смерть. Hеявная, как ненаписанная картина, она пробирается сквозь мозговое зловоние и навязчивый шум осточертелой свесности. Слово-весности. Прочь, здесь не место. Здесь не время времен, но и не Имя Имен. Сестра моя, разве это... ?