| | | |  |
. Попыткой борьбы с этим фаустианством является роман «Истребитель», который о том, что если ты хочешь достичь максимального профессионального совершенства в империи, принадлежащей Сталину, пусть принадлежащей не абсолютно, но достаточно черному злу, ты вынужден искать с ним сотрудничества, залога, ты вынужден работать на него, если тебя интересует собственное профессиональное совершенство. Попытке развенчания этой идеи посвящен этот роман, но насколько убедительна альтернатива, насколько убедительна судьба Кондратюка, которая в конце концов оказалась бегством.
| | | Поделиться: ]]> :0]]> ]]> :]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> :0 ]]> :0]]> |
|
| |
в «Холстомере» это выражено с предельной отчетливостью, гениальный текст. Более музыкальной, более волшебной прозы, чем «Холстомер», я не знаю. Ну вот там это, где «на рассвете выли радостно вяловастые волченята», – это убедительный такой, потрясающий по художественной мощи кусок, когда после смерти Холстомера волчица кормит волчат его мясом, и вот этот холодный, жестокий рассвет – «холодный, жестокий и прекрасный, как мир без нас».
| | | Поделиться: ]]> :0]]> ]]> :]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> :0 ]]> :0]]> |
|
| |
желание отказаться от личности, уверенность в том, что чем меньше «я», чем меньше эго, тем больше душа, – это у Толстого очень рано обозначилось. Это еще в рассказе «Три смерти», когда речь идет о том, что барыня, зацикленная на себе, несчастная, ни в чем не виноватая барыня, которую болезнь изуродовала, умирает тяжело и некрасиво. Мужик, который о своей смерти не думает, умирает почти благородно. Но тоже, в общем, он ропщет. А дерево умирает лучше всех: оно упало, и всем стало больше света. Оно не боится, оно сознает. Это мне кажется довольно обидным, и это какое-то мнение, понимаете, очень уж античеловечное, несимпатичное. Я понимаю, что личность мешает. Битовская формула насчет личности как мозоли, которая образуется от рения нашего истинного «я» о мир, трения души о внешний мир, – это красивая мысль, но все-таки отказ от личности полный, во всяком случае, при жизни, мне представляется
| | | Поделиться: ]]> :0]]> ]]> :]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> :0 ]]> :0]]> |
|
| |
«Посоветуйте исследователей творчества Лема?» Прежде всего мне нравится книга Прашкевича, а так лемиана – это огромная литература. Понимаете, тут, кстати, вопрос: «Почему Тарковский со своим «Солярисом» Лему не понравился, Лем остался равнодушен к картине, а режиссера называл дураком?» Я могу понять это. Тарковский снимал не про то, про что писал Лем. Для Тарковского – человека гениального, но недалекого (как говорила Майя Туровская: «Он был не интеллектуал, а человек мистический»)… Действительно, он не рационально мыслит. Лемовский рационализм у него не вызывал, конечно, никакого отклика. Тарковский как раз такой человек глубоких исканий, в которых он иногда упирался в глухие тупики даже XIX века и начала XX. Ему интересна была Блаватская, ему интересен был Штайнер, что, в общем, конечно, не показатель высокого вкуса философского. С другой стороны, Тарковский – гениальный пониматель, интуит. И, естественно, он вытаскивал из «Соляриса» ту нравственную проблематику – абстрактную, довольно размытую, которая Лему была совершенно неинтересна.
Для Лема это повесть о невозможности контакта, очередная. Мы ведь не знаем, почему Солярис подбрасывает людям эти копии когда-то дорогих им существ. Очень может быть, как там допускает Крис, что это в некотором смысле благодеяние. Что Океан, Солярис, пытается таким способом им понравиться, сделать им приятное, высасывая у них из мозгов информацию о самом дорогом. Для Тарковского это однозначно совесть, это напоминание о чувстве вины, о том, перед кем мы виноваты. И для рационального лемовского ума все эти моральные бла-бла-бла, вся эта образная мощь, вся эта некоторая размытость картины, ее таинственность – все это было ему совершенно чуждо. Он был интеллектуал. Я думаю, что Стэнли Кубрик, скорее, ему бы подошел. Тарковский снимал наш ответ «Космической одиссее», иногда с прямыми цитатами. А вот Кубрик, мне кажется, лучше бы экранизировал Лема, хотя «Солярис» все равно я считаю фильмом, конгениальным лемовской повести, лемовскому роману
| | | Поделиться: ]]> :0]]> ]]> :]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> :0 ]]> :0]]> |
|
| |
«Считается, что Лем – писатель XXI века в силу его интеллектуальной глубины. Можете ли вы назвать побольше подобных авторов?» Лем, скорее, ближе к Борхесу, к Биой Касаресу, наверное, к писателям латиноамериканского магического реализма. Потому что интеллектуальная фантастика Лема вся пронизана печалью, чувством бесконечного одиночества разумного существа среди неразумных. И как раз эмоционально близким ему мне кажется «Изобретение Мореля» – касаревская странная книжка, которая вообще очень сильно повлияла на литературный процесс в целом. Я думаю, что Кафка достаточно близок Лему. И потом, Лем – не столько писатель, сколько еще и футуролог, ученый. «Сумма технологий» – вполне себе отчасти богословское, как ни странно, а в значительной степени и футурологическое сочинение, которое для многих читателей XX века стало самой убедительной картиной века XXI. Догадки Лема (скажем, в «Мире на Земле») о будущей миниатюризации оружия тоже довольно занятны.
В общем, мне представляется, что Лем либо имеет сходство с гениями с магического реализма, либо с наиболее отважными (отважными – потому что не боятся чужого мнения, потому что многого достигли в своей области) теоретиками типа Умберто Эко, который тоже в своих публицистических статьях, например, сказал очень много горького и верного. Мне кажется, что в Леме очень органично сочетались образное и научное мышление. Таких авторов я, пожалуй, больше во второй половине XX века не назову. Но среди титанов прошлого Лем близок к Карлейлю по своему миропониманию – достаточно мрачному, достаточно пессимистическому.
| | | Поделиться: ]]> :0]]> ]]> :]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> ]]> :0]]> :0 ]]> :0]]> |
|
{"0":false,"o":30} |
{"0":false,"o":30} |
КОММЕНТАРИИ 737 002
