Автор: Виктория Альварес
Оригинальное название: Tu nombre después de la lluvia
Название на русском: Твое имя после дождя
Переводчик: Мария Сандовал
Редактор: Наталья Ульянова
Глава 4
— Кодуэллс Касл, 5, Фолли Бридж, — объявил кучер, натягивая поводья, чтобы успокоить лошадь. — Мы уже прибыли, сэр. — он соскочил с козел, чтобы выдать багаж Александру. Профессор протянул ему купюру.
— Возьмите это, а сдачу оставьте себе. Небось, решили, что я камни туда положил…
— Не беспокойтесь, сэр, — пробормотал кучер, пожилой человек, который скорее предпочел бы проводить дни в кресле-качалке в своем саду. — Это не первый раз, когда я везу пассажира с таким количеством багажа. К счастью, вам повезло не иметь жены, которая добавила бы к вашим баулам множество своих чемоданов и шляпных коробок!
Кодуэлл Касл — так назывался его дом. Вот уже 14 лет, как Александр обосновался в этой тихом районе на юге Оксфорда, вдалеке от самых оживленных колледжей. По слухам, именно здесь, в середине XIII века философ, теолог и алхимик Роджер Бэкон приказал обустроить обсерваторию. Впрочем, теперь от нее мало что осталось. Нынешний дом номер пять был построен в XIX веке из красноватого кирпича с балконами из кованного железа. Зубчатые стены придавали зданию средневековый вид и привлекали внимание прохожих. Давным давно были снесены близлежащие постройки, и теперь дом на самом берегу реки Изис казался выше, уже и значительнее.
Александр остановился у входной двери и дернул за звонок. Тут же послышались приближающиеся по лестнице шаги и возглас “Иду, иду” экономки миссис Хокинс, которая, должно быть, увидела его через окно.
— Профессор Куиллс! — воскликнула добрая женщина, открыв дверь. Александр улыбнулся и поздоровался, приподнимая шляпу. — Как я рада, что вы вернулись!
— Я был в Лондоне всего десять дней, миссис Хокинс. Уверен, что в мое отсутствие о вас хорошо заботились. Впрочем, я тоже хотел вернуться поскорее.
Кучер помог дотащить багаж до передней — просторного помещения с высоким цоколем, из которого уходила покрытая гранатовым ковром лестница. Миссис Хокинс приняла у Александра шляпу, не переставая болтать. Профессор слушал ее со смешанным чувством признательности и нежности, сформировавшимся на протяжении десятилетия. Он очень привязался к этой простой, но по своему элегантной женщине, всегда одетой в одежду серого цвета и с волосами, убранными в тугой пучок на затылке. Он словно стала членом семьи, впрочем, не очень многочисленной. В Кодуэллс Касле жили только они двое и племянница Александра, Вероника, очень безрассудная молодая особа двадцати лет, своими проделками заставляющая вздрагивать бедную миссис Хокинс.
— Вы даже не представляете как я рада, что вы снова дома, — сказала экономка, закрывая главную дверь. — Эти дни были настоящим безумием…
— Я беспокоюсь за вас, миссис Хокинс. Вас послушать, выходит, будто произошла вселенская катастрофа, но, как я вижу, стены на месте.
— Ваша Вероника, профессор! Ваша любимая племянница снова вернулась к своим проделкам.
— Да ладно, — ответил Александр, запасаясь терпением. — Что она натворила на этот раз?
— Проще сказать что она НЕ натворила! — пожаловалась миссис Хокинс. — Она сведет меня с ума своим поведением! Недавно она закончила писать картину, на которой изобразила Саломею [1], используя в качестве натурщицы саму себя!
Александр, удивленно приподняв брови, посмотрел на возмущенную экономку:
— Саломею? Ту самую, из Нового Завета, дочь Ирода?
— Именно, ту самую, которая приказала обезглавить Иоанна Крестителя и преподнести ей его голову на серебряном блюде!
— Даа, такого я не ожидал. Даже не думал, что ее интересуют библейские сюжеты.
— Если бы дело было только в этом, все было бы проще. Представляете, она изобразила себя стоящей на коленях среди множества подушек, c золотым поясом на талии и прозрачном одеянии.
— Вы говорите, что она нарисовала себя в чем мать родила?
— Более того, она посмела отправить эту картину в одну из галерей! — миссис Хокинс умоляющим жестом воздела руки, будто в ужасе от столь бесстыдного для порядочной женщины поступка. — Галерея на Бомонд-стрит посмела выставить ее на всеобщее обозрение в витрине у отеля “Рэндольф”. Вы представляете, сколько народа видели картину?
— Да не волнуйтесь вы так, миссис Хокинс. Я уверен, что это всего лишь шалость, скоро все забудется и она возьмется за ум...
— Да, но голове Иоанна Крестителя она придала черты лорда Арчибальда Уэстбэри, сына графа Ньюберрийского. На полотне мисс Вероника держит его за волосы и… — экономка умолкла, пытаясь набраться смелости и подобрать правильные слова, чтобы выразить свое отвращение — ...и целует!!! В губы!!!!
Александр задумался, снимая перчатки. Последние слова экономки дали ему понять, что ситуация гораздо серьезнее, чем ему показалось в начале. Он уже заметил, что в последнее время его племянница очень сблизилась с будущим графом Ньюберрийским, но ему даже в голову не приходило, что все настолько серьезно и может перерасти в скандал. Он даже думать не хотел об отношении ко всему этому семейства Уэстбери. Он не мог поверить, что Вероника могла быть столь бесстыдной. Хотя бы ради того, чтобы избавить от дополнительных проблем Лайнела Леннокса, с которым у нее были хорошие отношения, девушке стоило бы вести себя благоразумнее. Все знали, что Леннокс уехал в Египет по поручению графа Ньюберрийского.
“Бесполезно ходить вокруг да около, — повторял себе снова и снова профессор, рассеянно глядя на петлявшую по всему дому лестницу, уходящую в полумрак и заканчивавшуюся у входа в мансарду племянницы. — Просить Веронику быть благоразумной, это все равно что пытаться ставить дверь посреди поля. Убедить ее невозможно, несмотря на то, что ее поведение дискредитирует всех нас.”
— Боюсь, я ее слишком избаловал, — признался он вполголоса, снимая, наконец, правую перчатку. — Мне следовало быть с ней построже, но, глядя на нее, я вижу перед собой моего покойного брата Гектора. Я все время спрашиваю себя, что бы он сделал на моем месте?
— Уж точно не разрешил бы давать ей краски и мольберт, — решительно ответила миссис Хокинс. — Вам не кажется, что мы должны взять ее в ежовые рукавицы?
— Ни в коем случае. Запрет рисовать ни к чему не приведет. Насколько я помню, последний раз когда мы попытались это сделать, он начала активнее посещать собрания суфражисток [2] и закончила тем, что стала распространять листовки прямо перед Камерой Рэдклифа [3].
У миссис Хокинс вырвался жалобный вздох. Александр протянул ей сюртук и перчатки и направился в гостиную на первом этаже, чтобы немного отдохнуть.
— Думаю, мне надо что-нибудь выпить, чтобы прийти в себя от всего этого. Составите мне компанию?
— Я бы с удовольствием, профессор, но я лучше накрою вам ужин, чтобы вы успели поесть до полуночи. Со всеми этими неприятностями вы совсем забыли о еде.
Женщина ушла, качая головой с видом великомученицы. Александр ухмыльнулся и открыл дверь в гостиную, уютную комнату, широкие окна которой выходили на реку Изис. Отсюда время от времени был слышен плеск весел, проплывавших мимо баркасов. В большом камине из красного мрамора, занимавшем половину стены, горел огонь, отбрасывающий причудливые тени на Аксминстерский ковер [4]. Над каминной полкой висел написанный маслом портрет женщины в полный рост в прекрасном бальном платье красного цвета. Профессор задержал свой взгляд на портрете, прежде чем направиться к своему креслу и опуститься в него.
Напряжение последних дней и усталость от путешествия на поезде дали о себе знать и навалились на него словно тяжелая мраморная глыба. Александр протянул руку, чтобы взять с маленького столика, стоящего рядом с креслом, квадратную бутылку с бренди. Он налил себе полбокала, и несколько минут наслаждался его великолепным вкусом. Ставя бокал на место, он заметил, что экономка принесла почту и положила ее рядом с графинами, подставками для трубок и маленьким глобусом небесной сферы.
Александр взял письма чтобы просмотреть имена отправителей. Пара приглашений на концерт камерной музыки, на выставку экспозиций музея Эшмола [5], на литературное собрание в доме одного из старых магдаленских приятелей… Но среди всего этого было одно письмо, которого профессор давно ждал. “Август Г. Уэствуд” — было написано на конверте. Он сгорал от нетерпения, вскрывая конверт канцелярским ножом. Наконец, он держал в руках пачку тонких рукописных страниц и маленький сложенный вчетверо лист бумаги. Александр решил начать с последнего. Письмо пришло пять дней назад, 02 февраля 1903 года. Его друг Август писал из Уиллингтон Милл, старой фабрики в Северном Тайнсайде, принадлежавшей семье Проктер. Он сообщал о том, что слухи, собранные Сообществом исследователей сверхъестественного подтвердились: с начала прошлого века на территории фабрики обитала неприкаянная душа [6]. Работница Кэтрин Дэвор, известная как Китти, погибла при трагических обстоятельствах, когда ее волосы попали в механизм на фабрике Проктеров. С тех пор ее душа осталась там словно в заключении, которому Август положил конец.
“Как видишь, на этот раз все было очень драматично, даже несколько театрально, — писал друг, не скрывая энтузиазма. — У меня такое ощущение, что наш Оливер превратит это в грандиозную статью для следующего номера “Dreaming Spires”.
Далее Август сообщал, что скоро прибудет в Оксфорд и остановится в доме сестры до конца февраля. таким образом у него будет предостаточно времени, чтобы обсудить все с профессором.
На губах Александра заиграла улыбка. Он был бы чрезвычайно рад провести со стариной Августом хотя бы несколько дней. Они вместе учились в Магдален-колледже и с тех пор сохранили крепкую дружбу, несмотря на то, что теперь Август служил викарием в маленькой церкви Св. Михаила на севере Лондона и не мог отлучаться для встреч так часто, как им бы этого хотелось. Крепкие узы, которые их связывали, не были обусловлены лишь научными интересами обоих. Профессор считал своего друга одним из самых достойных людей из тех, кого он когда-либо знал. С мыслями об этом, Александр запустил руку в конверт и достал записи, о которых говорил друг. Должно быть, Август писал эти страницы в большом волнении, что отразилась на его почерке — он и без того не был идеальным, а теперь и вовсе стал трудночитаемым. Только Оливер способен расшифровать эту галиматью, недаром он читал на греческом, санскрите, арабском, говорил на латыни как римский патриций и владел еще множеством разных языков. Иногда Александр думал, что “Dreaming Spires” ничего бы не стоили без Оливера. Он положил бумаги Августа на стол и взял еще одно письмо в маленьком конверте, явно заклеенном наспех. Помянешь Оливера, он и…
На этот раз это была маленькая записка, написанная в спешке, и страница из газеты. Брови Александра удивленно приподнялись, пока он читал записку:
“Эта статья вышла в “Pall Mall Gazette” сегодня. Если именно в этом состояла идея Лайнела, то нашей бедной газетенке пришел конец. Молюсь, чтобы не было последствий. У меня создалось впечатление, что он слишком увлекся ролью национального героя и меня это беспокоит.
Хозяйка квартиры, в которой он остановился, ничего о нем не знает c начала января. Надеюсь, у него хватит ума прислать нам телеграмму с объяснением происшедшего.
Прощай, зеркало Мересаменти. Не знаю, почему это меня не удивляет.
Надеюсь, скоро увидимся, чтобы я смог пожаловаться по полной.
ОЛИВЕР.
P.S. Археолог??? Вот наглец!”
Александр развернул газетную страницу и нашел заголовок, набранный большими буквами : “ПЕРЕСТРЕЛКА В ДОЛИНЕ ЦАРИЦ”. Читая статью, он пришел в ярость. Отложив газету, некоторое время профессор оставался неподвижен, но вскоре встрепенулся и дернул звонок. Почти сразу послышался шум открываемой двери и знакомый звук шагов миссис Хокинс.
— Вы звали, профессор? — спросила она. Соблазнительный запах тушеного мяса проник в открытую дверь, дразня обоняние Александра, который до этого момента не осознавал, насколько он проголодался. Это был очень длинный день.
— Будьте любезны, не могли бы вы позвать Веронику?
Миссис Хокинс не знала что ответить.
— Она в своей мансарде, профессор. Она закрылась, чтобы творить. Сами знаете, о чем я, — было заметно, что даже мысль о необходимости заглянуть в мастерскую заставляла ее нервничать.
— Я представляю, но это очень важно.
Пухлые руки миссис Хокинс беспокойно теребили передник.
— Хотите, чтобы я попросила ее подготовиться к вашему визиту? Вы знаете о ее отвратительной привычке небрежно относиться к своим вещам. Это не первый раз, когда она проводит дни лишь в комбинации и нижних юбках, не думая о том, что перемажет все краской...
— Дорогая миссис Хокинс, я не прошу, чтобы вы подготовили мою племянницу к выходу в оперу. Мне без разницы что на ней надето. Главное, чтобы она вообще была одета, — он снова взглянул на вырезку из “Pall Mall Gazette”, оставленную на столе. — Она должна кое-что сделать ради меня — выяснить хоть что-нибудь о Лайнеле Ленноксе и как можно раньше.
— А, в этим она займется с превеликим удовольствием. Мисс Вероника очень преданна этому бездельнику. К счастью, он видит в ней лишь сестру, иначе…
— Она для него как сестра, — подтвердил Александр, которому уже поднадоела эта болтовня. — Я позаботился о том, чтобы так и было. А теперь, миссис Хокинс, пожалуйста...
Экономка поспешно вышла и поднялась по лестнице, чтобы постучать в дверь Вероники, всем своим видом выказывая недовольство. Голос племянницы был слышен аж в гостиной, пронзительный, как вопли Свенгали, ворона, которого она когда-то подобрала, сбитого машиной. Веронике явно не понравилось, что ей помешали.
Александр провел рукой по лбу. Он чувствовал себя все более уставшим, но надо было прочитать еще одно письмо. Куиллс решил, что успеет его просмотреть, пока Вероника спорит с экономкой. Печать была ирландской, адрес неизвестен, а имя отправителя ни о чем ему не говорило. Что это могло быть? Кто мог ему написать, если он никого не знал с этого острова?
Александр еще не знал, что это письмо перевернет не только его жизнь, но и жизни всех, кто его окружает. Он и представить не мог, что ожидало его вот уже много лет на той земле, преисполненной легенд.
—————————
[1] Саломея — иудейская царевна, дочь Иродиады и Ирода Боэта, падчерица Ирода Антипы; впоследствии царица Халкиды и Малой Армении. Один из персонажей Нового Завета.
[2] Суфражи́стки — участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни.
[3] Круглая Камера Рэдклиффа является основной достопримечательностью, символом Оксфорда, изображается на сувенирной продукции. Изначально являлась научной библиотекой, ныне — читальный зал Бодлианской библиотеки Оксфордского университета, одной из самых крупных библиотек мира, которая с 1610 г. получает экземпляр каждой книги, выпущенной в Англии.
[
4] Аксминстерский ковер — род бархатного ковра с большими вытисненными цветами.
[5] Музей Эшмола — Эшмоловский музей искусства и археологии — старейший общедоступный музей в Великобритании (Оксфорд). Это одно из четырех музейных учреждений, действующих при Оксфордском университете. Славится своим собранием древнеегипетского искусства и графики эпохи Возрождения (Микеланджело, Рафаэль, Леонардо да Винчи). Среди прочих раритетов — Паросский мрамор, скрипка Страдивари «Мессия», собранные Артуром Эвансом (куратор музея в 1884—1908 гг.) древностиминойской эпохи, экспозиция старинных колец (одно из них, как считается, навеяло профессору Толкину «Властелина колец») и алмаз, якобы принадлежавший королю Альфреду Великому. Музей также располагает богатыми коллекциями старинных монет, средневекового оружия и доспехов. В новогодний вечер 1999 года из музея было украдено полотно Сезанна. Оно до сих пор не найдено.
[6] Квакер Проктер из Уиллингтон-Милл, неподалеку от Морпета, оставил пространные описания событий, происходивших с ним и его семьей в 1831—1847 годах: полтергейст преследовал его в форме шумов, стуков и всевозможных видений.
КОММЕНТАРИИ 737 261
, только хардкор 
