Хотя, может, в наше время так жить даже удобнее. Но я точно не знаю. Не пробовал.

И все же заполучить с десяток цветочков черной вербены очень хотелось бы! Такая редкая вещь в хозяйстве точно пригодится. Может, в работу она и не пойдет, но все же пусть будет.

— Вот и пришли, — сообщила мне Добронега, подходя к крылечку очень ладного домика, который словно с пасхальной дореволюционной открытки сошел. — Вам сюда.

— Спасибо тебе, красавица, — поблагодарил я ее. — Пойду пообщаюсь с Вереей. Может, быстро управлюсь и еще сегодня обратно в Москву уеду.

— Может, — не стала спорить девушка. — А можно вопрос?

— Валяй, — разрешил я. — Почему нет?

— А сильно страшно быть таким, как вы?

— В смысле — общаться с мертвыми?

Девушка кивнула.

— Не-а, — мотнул головой я. — С ними даже лучше, чем с живыми. Они проще и честнее. Им, видишь ли, почти ничего от меня не нужно. Им ни к чему деньги, карьера, дом, одежда, им не надо шустрить и хитрить, чтобы жить лучше остальных, потому что они уже не живут. Нет, поначалу они еще мыслят старыми категориями, но это быстро проходит, сразу после осознания и приятия простого факта — для мира их больше нет. Все, что они сумели под себя нагрести раньше, и материальное, и духовное, осталось там, с той стороны. А тут только небытие и скука, единственное лекарство от которой я. Нет, встречаются исключения, которые разное из своего прошлого в новую нежизнь тащат, но они лишь подтверждают общее правило.

— А мне страшно, — призналась Добронега, опустив глаза. — Я их не вижу, но очень хорошо чую. Холод от них идет такой, что косточки стынут, и еще они словно душу из меня тянут. Такая жуть! Я пару раз даже в обморок падала в детстве.

— Ишь ты, — проникся я. — Надо же!

Не видишь, значит. Это замечательно, одной проблемой меньше.

— Я потому в город и не езжу, как остальные, — поделилась со мной еще одной деталью своей биографии Добронега. — У нас тут неживых почти нету, а там хватает.

— И правильно делаешь, — одобрил я ее слова. — Чего там, в городе, делать? Шум, гам да вонь. А у вас вон какая благодать!

Скрипнула, открываясь, дверь, и на крыльцо дома вышла девушка, симпатичная и русоволосая, как, собственно, большинство местных обитательниц. Видать, знают местные старшие какой-то секрет, не просто же так у них что ни девица, так хоть сейчас вокруг нее модельную карьеру строй. Эта, правда, как по мне, была слишком бледна и очень уж худа. Хотя все относительно, дело вкуса.

— Здравствуй, Ильмерушка! — поклонилась ей моя сопровождающая. — А я вот гостя к вам привела. Верея его лично пригласила в ваш дом, когда останний раз до Москвы ездила.

Стало быть, это сестра покойного Истомы, та, которую он чуть не прибил до смерти. И, если не ошибаюсь, она немая.

Верно, девушка слова не промолвила, выслушав Добронегу, только улыбнулась мне, покачала головой да развела руки в стороны.

— Вереи дома нет? — сопровождающая оказалась смышленее меня. — Ушла куда?

Сестра Истомы махнула рукой, указывая за наши спины, а после перекинула со спины на грудь толстенную длинную косу и начала теребить ее кончик.

— К Яромиле, поди? — уточнила Добронега. — Так? Ясно. Ну, вы тогда вон на скамеечку садитесь, а как Верея придет, так и… Что, Ильмера?

Девушка на крыльце сначала показала на меня, потом на дверь, ведущую в дом.

— Ой ли? — засомневалась Добронега. — Может, без Вереи не стоит мужчину в гости приглашать? Не срам, конечно, да не тайком он пришел, но вот моя маменька не одобрила бы. К тому же он из ведьмаков.

Ильмера махнула ладошкой, как бы давая понять «да пофиг».

— Дело твое, — мигом согласилась провожатая. — Ладно, я тогда побежала. Мне еще надо щавеля надергать в пойме, мамка щей хочет наварить вечером.

Она поклонилась нам, и ее тут же след простыл. Кстати, только сейчас заметил, что она, оказывается, босой бегает.

Ильмера посмотрела ей вслед и повторила приглашающий жест, при этом еще и дверь растворив нараспашку.

— Благодарствую. — Я приложил ладонь к груди и чуть склонился, после поднялся на крыльцо и стал развязывать кроссовки. — Да, меня Саша зовут.

Ну, может, внешне ворожеи и живут так, как их предки, но, судя по тому, что я увидел внутри дома, от благ цивилизации они не отказываются. Имелся в просторной горнице и холодильник, причем не абы какой, а двустворчатый, и недешевый телевизор на стене висел, и роутер на подоконнике стоял, и даже электронные весы рядом с русской печью притулились. Плита, кстати, здесь тоже была, как видно для того, чтобы ради каждой мелочи упомянутую печь не раскочегаривать. Впрочем, не удивлюсь, что она тут вообще исключительно для антуража, а для обогрева с той стороны дома пристроена небольшая бойлерная с электрокотлом.

А еще меня очень впечатлила их мебель — деревянная, добротная, крепкая, сделанная на века. Таким табуретом, что стоял у стола и на который я уселся, наверное, убить можно, если им по башке врезать.

Ильмера ясно и очень по-доброму мне улыбнулась, включила электрочайник, который мигом зашумел, открыла холодильник, достала из него круглое сито, в котором отчего-то лежали белоснежные яйца, показала их мне, а следом за тем похлопала ладонью по гладкой черной варочной панели.

— А, понял, — кивнул я. — Нет-нет, не беспокойся, ничего готовить не надо. В дороге поел. Чайку нальешь — и ладно.

Девушка убрала яйца обратно в холодильник, зато достала из него масло и мед, которые мигом оказались на столе. За ними последовали хлеб, розетки с вареньем пяти видов, сахарница и маковые баранки.

— Ильмера, — окликнул я эту хозяюшку, которая в данный момент пластала сыр тончайшими ломтиками. — Подожди.

Та повернулась ко мне, не выпуская нож из руки.

— Прежде чем я хоть что-то съем в этом доме, мне надо тебе кое-что сказать…

Ильмера положила нож на разделочную доску, невесело улыбнулась и показала пальцем на стену, вернее на одну из фотографий, висевшую там в рамке. Куцую, от которой явно отрезали треть. И я догадываюсь, кто был изображен на недостающем куске.

Значит, она знает, кто пришел к ней в гости. Да и следующий ее жест, когда она, сжав кулаки, ударила одним запястьем о другое, был более чем красноречив.

— Да, я тот, кто убил Истому. Твоя мама мне рассказала о том, что вы с ним расстались не сильно красиво, но все же родная кровь дело такое… Непростое. Опять же, старший брат, шутка ли? Так что, если ты мне сейчас укажешь на выход, я не обижусь и все пойму.

Щека Ильмеры чуть дернулась, следом за тем она дорезала сыр, присоседила его к остальной снеди, после поставила передо мной пузатую чашку на блюдце, налила в нее заварки, а после кипятку, уселась с другой стороны стола и, подперев рукой подбородок, уставилась на меня.

— Понял, — кивнул я. — Еще раз спасибо. Не за понимание, это все так, мишура. За чай и все остальное.

Гипотетически, конечно, можно было бы предположить, что она таким образом убаюкивает мое внимание, а сама хочет сквитаться за братца, сыпанув яда в мед. Или снотворного, чтобы после вволю меня помучить и потерзать.

Но отчего-то я был уверен, что это не так. Сдается мне, не было между ней и Истомой ни любви, ни доверия, ни духовной связи брата и сестры, которая частенько встречается. Или, может, она его так и не простила за ту ночь, когда он, плюнув на все, бежал из деревни.

В любом случае чай был ароматным и крепким, с травками, хлеб — ароматным и ноздреватым, а масло и мед — невероятно вкусными. После четвертого бутерброда я еле заставил себя не тянуться за пятым куском хлеба. Причем Ильмера это поняла и жестом дала мне понять: «Да не стесняйся, ешь».

— Хорошенького понемножку, — сказал я. — И потом — мед надо в меру употреблять, меня от него после в сон клонит.

Ильмера лукаво улыбнулась и показала на розетки с вареньем.

— Да как бы одно место не слиплось, — улыбнулся я, — от сладенького-то.

За моей спиной хлопнула дверь, раздались легкие шаги, а следом за тем на мое плечо опустилась рука.